Черный нал. Хранители порта
- Автор: Леонид Могилев
- Жанр: Боевики
Читать книгу "Черный нал. Хранители порта"
Сюда, в бункер под несуществующим городом Айгюль, я должен был попасть не позже контрольного времени, так как иначе очень большая беда прошлась бы по нашим «окопам» от Верного до Грозного. Бог рассудит. Очень важный и особо хранимый подвальчик. Здесь центр управления огромным районом. Если сюда придут цепные псы вечности и не ведающие, что творят, солдаты, управление районом перейдет на другой уровень, ток потечет по другой цепи. Но мы останемся и будем готовы взять власть.
Мы уезжали на «уазике». Он подобрал нас в километре от того выхода, что ближе к озеру. Мы теперь выглядели как простые торговцы дурцой. Вот она, в сумках. И документы новые, сделанные в бункере. Бункер — это серьезно.
Мы долго ехали до второй точки по дорогам, где сожженные дома по обочинам и сады, которые некому убирать. Кое-где жили все же люди. Мы покупали у них коноплю и коньяк.
Со второй точки до третьей я доехал рейсовым автобусом. Я у передней двери, со стороны прохода. Со мной уже оружие, моя охрана поодаль, и с левой стороны и с правой. В поезде они занимают верхние полки двух соседних купе.
В Новосибирске я сел в самолет без хлопот, опять сдав ствол и поменяв документы, теперь уже на настоящие. В самолете я читал газету «Советский спорт», ел курицу, спал, выходил на стоянке и входил опять, неся в одежде, под подкладкой, кассетку.
«Домодедово» не принимало, и нас посадили в «Быково», но мои товарищи все же успели перехватить меня у дверей «Икаруса».
— Ты чего дыню не привёз?
— Прежде здороваться надо, гражданин начальник. А ты грубый и хамовитый. А дыню должен был Клочков привезти.
— Ты автобус-то, Ваня, брось. Поедем на таксомоторе. Мы едем. Начальник мнется, щурится, ерзает.
— Что-то ты хмурый, начальник, сегодня. Случилось чего?
Мы съезжаем на обочину. В салоне я, начальник, «водила» и новый мужик, которого я не знаю вовсе.
— Пойдем, Ваня, прогуляемся.
Мы идем по роще, время уже к осени. По листьям идем мы с начальником.
— Ты мне что, орден хотел прицепить, а представили к медали?
— Такие дела, что Клочков не вернулся.
— Как это не вернулся, когда он на третий день должен был здесь быть?
— Не вернулся он.
— Значит, вернется.
— И не вернется теперь. А тебе домой нельзя теперь. Мы все дальше уходим от машины, от дороги, уже и сыроежки стали попадаться. Я бью по ним носком ботинка, и все они, как одна, червивые, рассыпаются в прах.
— У тебя были люди оттуда. Из тех краев. Но жену и детей мы вывезли. Они в Ярославле.
— Как это вы вывезли, когда они уже побывали?
— А мы, Иван, успели.
— А мне-то теперь чего? Это что же — Клочков? Раскололи?
— Мы не знаем, что они у него вытащили. Может, он вообще все сдал, а может, только краешек. В квартире твоей пачку масла оставили на столе. Повезло тебе, Иван.
— Так, а теперь что?
— Теперь ты больше не курьер. Теперь ты на другой работе.
Навстречу нам шли четверо с большими сумками.
— Ты поедешь пока в одну тихую гостиницу. Там мы тебя найдем.
— Я понимаю…
Я смотрю ему в глаза, и он почти улыбается.
— Что, скоро?
— Скоро, Иван, скоро. Ну, прощай. Встретимся после победы. В восемнадцать ноль-ноль, возле Большого.
Кассетки уже давно нет у начальника. Она уже давно в лаборатории. Он уходит туда, где таксомотор, но эту машину бросят на обочине, подальше от этого места. Уйдут те, двое, что сидят сейчас в салоне и говорят про раннюю осень в березовой роще. А про что же еще говорить сейчас? Иначе зачем мы родились в это долгое, бездонное время?
Раньше Ханов жил в Латвии. Прожил он там девять лет и уехал. Променял двухкомнатную квартиру в Риге, на ул. Красноармейской, теперь Матейса, на комнату в коммуналке в ста метрах от Невского проспекта. В принципе нормально: там все удобства и друзья, здесь частичные удобства и товарищи. И товарищ Щапов оттуда, из бывшей Советской Латвии. Однажды, когда сладкоголосые песни юного литератора Ханова несколько возвысились, зазвучали, но зазвучали как-то не так, что-то в них услышали там, по другую сторону добра и зла… Нет, его никуда не вызывали. Просто один старый знакомый, которого он хорошо знал и который хорошо знал Щапова, подсел во время пикника на озере, потом его по какому-то поводу вызвали в районный отдел и показали издали Щапова в форме. Потом Щапов подошел к Ханову в пивнухе, предложил контракт. Ханов отказался. Потом, когда он уже уехал в Питер, узнал, как сдали нашу агентуру, прямых агентов, косвенных, сочувствующих, тех, кто в перспективе… Ханова просто могли внести в отчет для галочки. Однако не внесли. Или не сдали. Теперь из скомканной структуры дерьмового рассказа, где все же что-то было, что-то неуловимо знакомое и что-то совестливо отчаянное, возник день сегодняшний и в ореоле дня — Щапов. А вот и он, с ведерком. Ханов на половинке листа написал: «Рецензия на рассказ неизвестного автора „Иван“».
«Рассказ представляет собой очередной опус в жанре так называемой социальной фантастики. Автор — явно патриот или, как принято называть их сейчас, коммуно-фашист. Серьезные стилистические огрехи, перебор бытового жаргона. Но какая-то ностальгия, фактура времени и событий присутствует. Видимо, интересно для патриотической-газеты, учитывая небольшой объем вещи. Можно прочесть и истолковать как призыв к насильственной смене существующего строя. В целом — уровень профессионального литератора, возможно, поддавшегося эмоциям или работающего на заказ. С уважением, литератор Ханов». Число и дата.
— Доставай четвертинку, товарищ. Открывай скумбрию. Хлеба я прикупил. У тебя ведь нет?
— Моя совесть чиста. Я с вами не сотрудничал.
— Во-первых, чем мы были тогда, ты никогда не узнаешь. Во-вторых, мы и тогда не были однородны. А теперь и подавно. Давай-ка рецензию.
Щапов внимательно прочел.
— Слово — дело. Вот ваш гонорар, товарищ, — и сто тысяч рублей, две бумажки по полета, положил перед Хановым. Тот взял, спрятал во внутренний, потайной карман рубашки.
— Это твои проблемы. Я работу сделал, ты заплатил.
— Правильно. Но есть еще работа. За хорошие деньги.
— Щапов, что вы во мне такого нашли? Что вам надо от меня? Я на автобус опоздаю. — Он встал, открыл четвертинку, два жигулевских, воткнул нож в банку скумбрии. — Если я тогда к вам не пошел, то сейчас и подавно.
— А к кому это — к нам?
Щапов сидел, запивал водку пивом, накладывал на хлеб масляную кашицу из банки. Словом, наслаждался.
— Ты хочешь сказать, Щапов, что теперь ты как бы не из когорты Железного Феликса?
— А что ты знаешь про Феликса, парень?
— Ты поел, попил? Свинчивай. Я спать хочу. Потом роман переводить. Я вот не спал ночь и теперь хочу. Не уехал по Мурманской дороге.
— Ты теперь в деньгах некоторое время не нуждаешься. Так что успеешь выспаться. Лучше всего спится в поезде. В поезде, который идет — куда?
— Куда идет поезд? — Ханов открыл вторую четвертинку, подумал, взрезал тушенку «Великая стена».
— Я из бункера, Хан.
— Пожалуйста, без кличек.
— Какие клички! Тебе ведь так нравится?
— Так. Ты из бункера. Что дальше?
— Я из того бункера, что в рассказе. Только, естественно, доказать этого не могу.
— Так. Пусть.
— В комитете существовала другая картотека. Та, про которую не знала партия. Не знали товарищи Андропов и Крючков. Про нее товарищи Степашин и Примаков могут только видеть кошмарные сны. Так вот ты в той картотеке.
— Я не герой.
— В той картотеке люди, которые независимо от общественно-политической ситуации и строя ясно видят, кто враг.
— А кто враг?
— А кто друг?
— А кто враг?
— Не придуривайся. Я уйду, меня как бы и не было вовсе, и ты все забудешь. И рассказ забудешь, и деньги.
— Я деньги могу вернуть.
— Не надо. Это за рецензию.
— У доброхотов денег всегда маловато. Вы тут крутите меня на предмет патриотизма, а потом пустите по конвейеру, а после контракт подсунете.
— Зачем нам, то есть им, ты нужен? Ты вот сидишь в своем бункере вонючем. В дыре этой…
— Воды нет давно.
— Не воды нет, а боевого задора. Ничего еще не проиграно.
— Пошел ты… ГПУшник.
— Для нового КГБ ты вот ни на столько не нужен.
— Для старого, что ли, нужен?
— Ты нужен сейчас государству. Ты можешь помочь ему. Тому государству, что порушено и поругано.
— Так. Уже интересней. Что же мне, в переводы о монстрах социалистическую идею вкладывать? Идеологические бомбы готовить?
— Все гораздо проще. Проще и сложнее. Давай выпьем. В холодильнике пивко поспело.
Ханов прогулялся на кухню. Все бутылки были в целости. Сосед отсутствовал.
— Что я должен сделать?
— Ты поедешь в Латвию.
— Когда?
— Сегодня. Вот твой паспорт. Вот пятьсот долларов. Тут-то Ханов и почувствовал себя настоящим дерьмом.
В Ригу, а там и в Либаву. «Мы были другими, мы жили у моря».
— И что я должен взорвать?
— Ты должен найти автора этого рассказа. Тут попадание в десятку. Никакого Айгюль нет на картах. Но на других картах он называется именно так. И описание местности соответствует. И авария самолета. Точнее, не авария, а сопутствующий взрыв. Этот человек знает все. И он как-то соотносится с литературой. Ты же всех там знаешь.
— А если он пришлый? Если после меня?
— Так ты найди пришлого. За это и деньги плачены. У нас лишних денег нет. Это наш человек, и он просит связи. Он хочет на нас выйти. Нам, Ханов, люди нужны. В Латвии всех сдали. А другие не верят.
— А отчего вы решили, что он из Латвии?
— А это наши проблемы. Оперативная разработка. Мы не ошибаемся.
— И что? Я его найду… А потом что?
— А потом вернешься. Сразу вернешься и скажешь, кто он. Никаких звонков, никаких открыток. Когда вернешься, к тебе сразу подойдут. Прямо у поезда. Скажут: «Привет от Ивана». Скажешь, кто, и все. Свободен.
— Если вы так всемогущи, то чего же сами не найдете?
— Ваш мир литераторов хрупок и чуток. Чужого человека с его вопросами сразу расшифруют. Из литераторов получаются лучшие резиденты. А нам не нужны провалы. Мы еще силу не набрали. А там у них и немецкие информаторы, и американские наблюдатели. Чего там только нет. Там фильтруют все социальные группы. Скоро война, парень. Это-то ты понимаешь?
— Так. А легенда у меня какая?
— А никакой. Нарубил капусты, скажем, или занял, так как умираешь от ностальгии. Ты же всех денег поназывать не будешь? Спрячь по разным местам. Там мы тебе помочь не сможем. Я вот с тобой беседую, а это предельный риск. А деньги все с собой возьми. Мало ли что… Ствол там прикупишь…
— Смеешься?
— А почему бы и нет? Раненый, истекая кровью, скажешь нашему человеку заветные слова. — Щапов протянул Ханову паспорт. Фотография его из какого-то личного дела, виза. Билет вложен на сегодня, купе, поезд через два часа.
— Вызов мне кто делал?
— Вызов тебе делал вот этот человек. Запиши, запомни. Это все чушь. Проедешь спокойно. Устроишься там где?
— Не знаю пока.
— Ну я пошел. — Куда?
— К себе. Ну, не прощаемся. Не бери в голову.
— Соседа-то куда дели?
— Сосед твой в пятом отделении. Нетрезвый. И пробудет там несколько суток.
— А кто там у вас в пятом отделении?
— Никого. Но надо уметь направлять процесс. Закрой за мной.