Дело о сгоревших сердцах

— Те самые, благодаря исполнению которых он и избежал тюрьмы, — проворчал граф. — Де Мозет тогда вроде бы взял Эммануэля под своё крыло, даже намеревался продвинуть его по службе, но фактически двигал его в спальню Монтре. Ты же помнишь вкусы этого мерзавца! До Данкура, наконец, дошло, какую цену ему придётся заплатить за эту протекцию и он перестал общаться с де Мозетом и, говорят, даже грозил нажаловаться на него Вайолету.

— А потом всплыла вся эта история с торговыми пошлинами, и де Мозета вышвырнули прочь, — кивнул де Бланкар.

— И в довершение всего Данкур занял его должность уже при короле Жоане, — пробормотал Марк. — А что, правда ли, что этот де Мозет очень мстителен?

— Можешь в этом не сомневаться, — заверил его де Монфор. — Был случай, когда одна из фрейлин поплатилась репутацией за то, что пренебрегла им. Не то, чтоб эта репутация была белее белого, но он подстроил так, что все её приключения всплыли на поверхность, да ещё часть вымышленных ей приписали вдобавок. А к одному кавалеру, уж не помню, как его звали, он подослал убийц только за то, что тот назвал его шулером за карточным столом. Оскорбление, конечно, имело место, хотя и было заслуженным, но обычно такие вещи разрешают честной дуэлью. Впрочем, тогда всё это сошло ему с рук.

— Мстительный и трусливый подлец, под стать своему дружку Монтре, — кивнул де Бланкар. — Попомни моё слово, Марк, он способен на любую подлость, но действовать предпочитает чужими руками.

Вполне удовлетворённый полученными ответами, барон вернулся к себе, где его уже ждали два сыщика. Один из них, ходивший в дом девицы Лаваль, привёл её кузину, потому что та отказалась отвечать на его вопросы. Второй арестовал служанку де Сансонов Жанну, которая страшно перепугалась и всё твердила, что ни в чём не виновата, так что ему не удалось добиться от неё толку. Отправив служанку в каземат, Марк велел препроводить живую девицу Лаваль в свой кабинет.

Вскоре перед ним сидела столь же миловидная особа, которая скромно поглядывала на него из-под длинных ресниц, и, глядя на неё, трудно было представить, что она могла быть столь заносчива, что не пожелала разговаривать с сыщиком.

Марк был учтив и проявил немалое обаяние, чтоб завоевать её доверие. Ему это удалось без труда, и вскоре она уже строила ему глазки, мило улыбалась и изъявляла желание ответить на все его вопросы. Начал он издалека, расспрашивая о порядках в доме, о её взаимоотношениях с покойной, при этом, припомнив то, что рассказывал ему Брешо, удивил её своей осведомлённостью.

— А что связывало госпожу Беренику с бароном де Мозетом? — как бы между прочим спросил он и заметил, что этот вопрос не вызвал у неё беспокойства, напротив, она явно была рада посплетничать.

— Этот господин был женихом Береники, — сообщила она. — Вот уж была подходящая для неё пара! На вид такой красавец, с манерами, в перстнях и кружевах, а на деле — злобный обманщик. Он явился к нам и обхаживал кузину, дарил ей какие-то подарочки, заговаривал зубы. Он из придворных и ловок был молоть языком на всякие куртуазные темы. Так заморочил ей голову, что она ему даже поверила сперва, но я-то видела, как он озирается по сторонам, высматривая, что поценнее. И когда она не смотрела на него, на его лице появлялось такое выражение… Ну, знаете, пренебрежительное и скучающее. Однажды после ужина он словно случайно сунул в карман серебряную ложечку. Может, думал, она не заметит или не решится поднимать шум, но она заметила, и он весь ужом извивался, извиняясь за свою рассеянность. Да только она что-то заподозрила и навела справки. Вот и оказалось, что его выгнали со службы и из приличного общества, и отобрали в казну не только дом и мебель, но даже карету, лошадей и собак. У него ничего не было, кроме пары красивых камзолов, и дюжины фальшивых побрякушек. После этого она его выгнала, орала, как площадная девка, и кидала в него чем попало. Подарки она ему не отдала, хоть он и требовал. Сказала, что выбросила в сточную канаву, хоть они так и остались у неё в сундуках. Он разозлился, стоял под окнами и поносил её последними словами, а она на радость зевакам выплеснула на него ночной горшок.

— И больше он не появлялся?

— Я не слышала об этом. Да и что толку появляться? Что б её лакеи отлупили его палками?

— Пожалуй, — кивнул барон и замолчал, печально глядя на неё.

Эта пауза начинала затягиваться, и девица, почуяв неладное, нервно заёрзала на стуле, вопросительно глядя на него. Ещё немного помолчав, Марк расстроено покачал головой и вздохнул.

— Ах, госпожа Лаваль, — проговорил он голосом, полным сочувствия, — мне право же жаль отправлять такую благонравную особу в подвал, поскольку наши палачи, хоть и знают своё дело, но совсем не обучены манерам. И ваша несравненная красота неизбежно пострадает от их грубых рук, если конечно вы сами не признаетесь в том, что совершили.

— Что я совершила? — испуганно спросила она. — Не думаете же вы, ваша светлость, что я убила мою дорогую Беренику? Она, конечно, была ещё та стерва, и я иногда подкладывала под её подушечку на кресле булавки, но убивать бы не стала. Да и к чему мне это? Давеча мы с ней поссорились, не спорю. Все слышали нашу брань, так чего уж скрывать. Но после этого она изменила своё завещание и оставила мне только свой ночной горшок. Мне-то как раз её смерть как кость поперёк горла. Я уже купила для неё вышитую шёлком шаль, чтоб помириться, и когда она разругается с кем-то ещё, приписала бы мне долю наследства, которую отнимет у того ротозея.

— Звучит это всё убедительно, — заметил Марк, — но от фактов никуда не денешься. Я о волосах и ногтях вашей кузины, которые вы вынесли из дома и отдали неизвестно кому.

— Ах, об этом… — озабочено протянула девица. — Но в этом же нет никакого дурного умысла. Это для её воздыхателя, локон волос…

— Который был использован для наведения заклятия смерти, — тут же сменив тон, резко перебил её Марк и его глаза сверкнули воронёной сталью. — Таким образом, вам будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве вашей кузины, в связи с чем сейчас вас отведут в подземную тюрьму, а после на допрос, где палачи разденут и осмотрят вас на предмет обнаружения на вашем теле колдовских печатей, а затем выбудете допрошены с применением пытки.

— Что вы, ваше сиятельство! — с ужасом воскликнула она. — Я и не думала даже…

— Вы не говорите всей правды, а потому я делаю вывод, что вам есть что скрывать. Гаспар!

— Нет-нет! — вскричала она, заламывая руки и испуганно оглядываясь на рыжего здоровяка, вошедшего в кабинет. — Я скажу всё без утайки! Я действительно вынула из её гребня клок волос и отдала его некой особе!

— Какой особе? — спросил Марк, всем своим видом показывая, что не верит ни одному её слову.

— Я знаю её плохо, только слышала, что она гадалка и промышляет сводничеством. Она сказала мне, что какой-то кавалер тайно влюблён в Беренику и желает иметь её локон.

— И вы поверили? — в его голосе прозвучало презрение.

— Я ж не дура! Какой ещё кавалер? Какой благородный рыцарь позариться на эту злобную образину! Да и когда я принесла этот клок, совсем на локон не похожий, она взяла его без возражений. Я догадалась, что кто-то собирается ворожить против этой мерзавки! Но она всю жизнь помыкала мной, что мне её жалеть? Я и не думала, что она умрёт. Мне совсем не выгодно, чтоб это случилось теперь, другое дело, если б неделей раньше, пока она не лишила меня наследства! Я просто думала, что на неё наведут порчу, чтоб она подурнела или заболела. Я бы пожалела её и ухаживала бы за ней, а она снова бы внесла меня в завещание. Видите, я не лгу вам!

— Как зовут эту гадалку?

— Она называет себя госпожой Гертрудой, живёт на улице ткачей, её дом там, где стоит поилка для лошадей, возле трактира «Старая прялка».

— Сколько она вам заплатила?

Девица потупилась, а потом вздохнула:

— Всего двадцать марок серебром. Для меня и это деньги.

— Гаспар, отведи её вниз. Пусть клерк запишет её показания, потом отпустите. Попробуешь сбежать, найду и отправлю на костёр, как ведьму, — пригрозил он, вставая.

— Да куда мне бежать? — с отчаянием пробормотала она и вышла вместе с сыщиком.

Марк отправил в дом гадалки Гертруды ещё двоих и велел им взять трёх стражников, чтоб арестовать её и охранять дом, пока он сам не явится с обыском.

После он спустился вниз, в камеру для допросов, где стоял пыточный станок, на столах были разложены инструменты палачей, а с потолка свисала петля. Вскоре туда привели служанку де Сансонов Жанну, а после явился клерк и занял место за столом. Пока он раскладывал свои бумаги и письменные принадлежности, Марк, не обращая внимания на перепуганную женщину, вертел в руках устрашающего вида щипцы с шипами.

Со служанкой он особо церемониться не стал, сразу обвинив её в пособничестве убийцы хозяина, и она, заикаясь, рассказала ему, что за те же двадцать серебряных марок, которые казались ей целым состоянием и, по меньшей мере, могли послужить приданым, продала толстой женщине под чёрной вуалью ногти и немного седых волос хозяина. Зачем это всё нужно, она даже не задумалась, ведь она могла получить так много за такую малость. Как звали ту женщину, она не знала, видела её только два раза, когда та подошла к ней на улице и пообещала деньги за услугу, и второй — когда отдала ей свои трофеи и получила за них плату.

Невозмутимый клерк записал её показания, и она приложила к бумаге измазанный чернилами палец, после чего её тоже отпустили.

Звонкий колокол внутренней башенки прозвонил первую стражу, и Марк засомневался, куда ему идти, на ужин к Филбертусу или в дом гадалки, чтоб обыскать её нору и допросить саму госпожу Гертруду. Ему не терпелось пойти туда, поскольку именно она могла оказаться той самой колдуньей, убивавшей по заказу де Мозета тех, кого он счёл своими врагами. Однако потом он решил, что не стоит игнорировать приглашение придворного мага, кузена короля, да ещё и графа, хоть ему этот титул и не мил. К тому же Филбертус тоже мог выяснить что-то интересное и полезное для расследования. Не говоря уж о том, что Марку вдруг оказалось приятно общаться с ним, и он вспомнил, что когда-то в юности он с симпатией смотрел на немногословного, но очень умного и благородного юношу, к которому и Арман относился более чем благосклонно. Он вдруг ощутил ту самую дружескую теплоту, которая царила когда-то в окружении его юного короля. Что ж до гадалки, то он рассудил, что она, и тем более её жилище, никуда не денутся из-под присмотра сыщиков и стражи.

Потому из сурового северного крыла королевского замка, он направился в нарядные дворцовые покои и вскоре уже открыл дубовую дверь небольшой уютной гостиной. Несмотря на то, что на улице было очень светло, плотные гардины, закрывавшие окна, создавали ощущение позднего вечера. В камине горел огонь, играя бликами на отполированных до зеркальной гладкости панелях стен. Стол был накрыт на двоих, и возле него стояли два удобных кресла из того же резного дуба.

Филбертус снова стоял у окна и, чуть отодвинув гардину, смотрел на улицу. Впрочем, насколько помнил Марк, окна этой гостиной выходили в маленький садик, примыкавший к женской половине дворца. Может, придворный маг высматривал там какую-нибудь красавицу, на которую положил глаз? Впрочем, заметив его, Филбертус тут же отошёл от окна и с улыбкой пригласил его к столу, после чего сел сам.