Жёлтые жирафы

— Думаю, мы слышали довольно, — сухо сказал Драко и решительно взял Гермиону за локоть, — пойдем, допрос ведь ещё долго будет идти, да, Поттер?

— Да, надо выяснить ещё целую кучу технических деталей, например, каким образом он все-таки проник в Мунго. Погодите, я вас провожу.

— И я, — Рон тоже встал.

Они вышли в коридор.

— Как шея? — спросил Уизли.

— Нормально. Заживляющая мазь быстро залечила, — ответила женщина, она всё ещё была в ступоре и действовала на автомате.

— Гермиона! — друзья вдруг обняли её.

— Прости, — прошептал Гарри, — это наша вина.

— Нет! Даже не вздумай себя винить, мистер герой, — Грейнджер чмокнула друга в нос, — всё случилось, как случилось, правда, Драко?

— Правда, — устало сказал целитель, — пойдем домой, а?

И Гермиона пошла за ним. И вдруг аппарируя, она осознала, что так и не спросила: куда домой. Но впереди уже зажглись огни Малфой-Мэнора, а любовник крепко держал её в объятиях, куда крепче, чем весь мир...

* * *

И вот, наконец, закрывается дверь спальни — весь мир с его ужасами, празднествами, дрязгами, аспидными красками и правилами остается позади. Драко ведет её за руку, как подросток, как несуществующий Ромео из несуществовавшей истории. Гермиона не столько видит, сколько чувствует его грациозные, мягкие движения. Каждое движение его тела вплоть до скольжения волос по светлой шее, до рефлекторного движения век.

— Погоди-ка, — Драко, не выпуская из своей ладони её пальцев, целенаправленно идет к прикроватной тумбочке.

Открывает дверцу и достает фонарь.

Мерлин! Это её фонарь! Однажды в маленьком городке под Цюрихом она подарила Драко на Рождество эту безделушку, шутливый и изящный подарок. Этот фонарь был похож на Малфоя: цветные стекла непрерывно менялись, хоровод картинок завораживал, обрекая зрителя на бесконечные и бессмысленные попытки уловить смысл. Абсурдная пляска цветов, как и сам Малфой.

Фонарь сияет, разноцветные блики заполняют комнату. Туго расстегиваются пуговицы, его рубашка не намного белее бледной до ужаса груди. Проследить линию по шее, промеж ключиц и ниже, ниже по прямой, пока пальцы не наткнутся на такой неуместный холод пряжки ремня. В четыре руки стащить идеально выглаженные брюки — оскорблено сомнутся безукоризненные стрелки. Драко тянет женщину к себе на кровать. Его лицо бесконечно меняется, словно он многоликий. Его горячее тело превращается в сплошное вожделение. Уверенные руки раздвигают бедра, нарочно не спеша ласкают её, вызывая хныкающие стоны. О нет, теперь Гермиона знает: языческие боги не были безупречны, они были коварны, своенравны, изменчивы, они меняли маски, в их телах и лицах можно было найти сотню изъянов, и все же они были совершенны. Она знает это точно, потому что сейчас целует, очерчивает дрожащим от возбуждения языком яблочные губы одного из таких небожителей.

Грейнджер сладкая, ласковая, жадная, выгибается в его руках. Высвободить её безумные волосы из тяжеловесных плетений прически, пусть скользят по её узкой спине, по его напряженному животу. И прижаться губами к манящей груди, жесткими пальцами впиться в крепкие ягодицы, не думая о том, что могут остаться следы. Отблески волшебного фонаря путаются в её волосах, ласкают гибкое тело — сказочная колдунья времен Ренессанса, сошедшая в его постель с картин. И она только его.

Приглушенный, едва ли не жалобный стон — его! Бессвязный шёпот жарким дыханием бьётся в ухо — его! Безумная сладость и горячая пульсирующая агония удовольствия — его!

Гермиона сорвалась в пропасть... и вновь вынырнула оттуда. Вокруг всё иное, словно кто-то раскрасил мир заново. Рядом расслабленно откинулся на подушки Драко.

Внезапно Грейнджер чётко и совершенно ясно осознала, что это ЕЁ Вселенная. Пусть безумная, иррациональная и неправильная, пусть кисло-яблочная и Малфоевская, но она её! Она созданная ею и уйдет из этого мира вместе с нею. И Гермиону вдруг затопила такая любовь к этой Вселенной, нелепой, неловкой и глупо-искренней, что женщина была готова ласкать этот сумасшедший мирок, как бездомного котенка.

Ведьма уткнулась носом тёплую шею Малфоя и улыбнулась. Теперь Гермиона не захотела бы променять свой безумный, неправильный мир и на сотню других, выхолощенных и идеальных. А завтра она заберет детей и устроит для них настоящее зачарованное лето в сентябре, она испечет друзьям огромный торт, она пойдет по магазинам с Асторией, она ещё раз признается Драко в любви, она устроит революцию в Мунго, она...

— Спи, жирафа, — прошептал ей в макушку Малфой и усмехнулся.