Малой кровью

Глава пятая

Совинформбюро, из утреннего сообщения от 07.08.1941

В течение ночи на 7 августа наши войска вели упорные бои с противником на Смоленском, Белоцерковском направлениях и на Эстонском участке фронта.

На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых действий не велось.

Наша авиация продолжала наносить удары по мотомехчастям, пехоте, артиллерии противника и атаковала его аэродромы. * * *

В упорных боях у реки Л. Энское соединение под командованием тов. Домрачёва нанесло большой урон 20 танковой дивизии германской армии. Наше соединение, форсировав реку, перешло в наступление и атаковало оборонительные позиции немецкой дивизии. Сильный артиллерийский, миномётный и пулемётный огонь, который вели немцы, не смог задержать наши наступающие части. Вслед за мощным огневым валом шли на врага советские танки. В ожесточённом танковом сражении немцы потеряли десятки машин. Сотни германских солдат погибли под гусеницами наших тяжёлых танков и от огня пулемётов и орудии. Сильно пострадали 112 и 59 немецкие полки. Части соединении т. Домрачёва захватили 28 немецких танков, 6 орудий. 25 пулемётов, 30 мотоциклов, 4 автомашины и много другого снаряжения. * * *

На Северо-Западном направлении фронта одному германскому отряду удалось ночью переправиться через реку Н. и укрепиться на нашем берегу. Под прикрытием этого отряда немцы на другой день переправили через реку пехотный полк, около 20 орудий, много миномётов и танков. Стрелковый полк под командованием Героя Советского Союза капитана Краснова получил приказ: разгромить силы противника, просочившиеся на наш берег. Полку были приданы самолёты, танки и артиллерия. На рассвете следующего дня наше соединение стремительным ударом разгромило германский полк и остатки его отбросило на противоположный берег реки. На нашем берегу осталось 210 трупов германских солдат. Много немцев утонуло в реке. Захвачены значительные трофеи. * * *

Смелый налет совершил партизанский отряд под командованием тов. Д. на немецких разведчиков-велосипедистов и трёх мотоциклистов вблизи от деревни Витачёво. В короткой схватке партизаны уничтожили 46 фашистов. 40 велосипедов и 3 мотоцикла пошли на вооружение партизанского отряда. В Новоград-Волынском районе, Житомирской области, партизаны, колхозники и колхозницы оказывают упорное сопротивление германским фашистам. На днях партизаны этого района подожгли большой массив хлебов. Как оказалось, в хлебах замаскировалось несколько отрядов фашистов с миномётами и противотанковыми пушками. Застигнутые пожаром немцы в панике заметались но полям. Многие из них погибли от огня и от взрывов собственных снарядов.* * *

На Энском участке Западного направления фронта отличается меткой стрельбой зенитная батарея, которой командует т. Никитин. Только за один день бойцы батареи сбили 4 германских самолёта.

Орудийный расчёт тов. Горохова отбил наступление восьми вражеских танков. В завязавшемся бою наши артиллеристы подбили три вражеские машины. Эпизод 1. Загонная охота

Победы бесплатными не бывают. За победы надо платить, и цена иногда огромная, непомерная.

Так подумал Яков, когда увидел, что в строю осталась едва половина морпехов, принявших на себя главный удар немцев. Некоторые из них были легко ранены, а тяжелых, числом около десятка, грузили сейчас в полуторку, в ту самую, на которой доставляли с побережья зенитку. Остальные мальчишки весеннего призыва остались там, на гороховом поле. В неглубоких, наспех выкопанных стрелковых ячейках, превратившихся в неглубокие могилы.

Старлей Стремидло, толково продумавший засаду и грамотно руководивший боем, тоже погиб. Оказалось, что он сам лег к «Максиму», а подавить пулемет немецкие наводчики старались в первую очередь. Оба взводных, бывших на поле, вышли из строя. Политрука роты, командовавшего по совместительству первым взводом, погрузили в полуторку, и ранение было скверное, осколком в живот. Второго взводного до полуторки не донесли, не успели, умер.

Вот в какую цену обошлись два сгоревших грузовика, один сгоревший бензовоз и с десяток (а может, даже меньше) убитых немцев. А еще между бойцами прополз слух, непонятно откуда взявшийся, что трассу, за контроль над которой они платили жизнями, фашисты все-таки перерезали — в нескольких километрах к западу.

— Пойдем, Яш, — оторвал его Гонтарь от печальных размышлений. — Вопросец один решить надо.

Вдвоем они подошли к курсанту Федоркину. Тот, воспользовавшись разрешением на отдых и оправку, перематывал портянки. Делал он это, брезгливо сморщившись, от портянок изрядно пованивало. Видно было, что солдатским умением толково обуться Федоркин не владеет, и ноги сегодня наверняка сбил, на Гогланде так много, как сегодня, ходить им не доводилось.

— Пузыри, небось, натер? — спросил Гонтарь участливо.

Федоркин ответил лишь кивком и долгим печальным вздохом.

— А вот говорил я тебе на острове: не покупай носки в военторге по три пары на неделе, учись портянки мотать. И что ты мне ответил, а? Что ни к чему, что так сборы доходишь, да? Ну и где теперь военторг с его носками? И кто сам себя обдурил и наказал?

Федоркин пошевелил пальцами босой ноги и еще раз вздохнул с самым покаянным видом: неправ был, дескать, проштрафился. А Яков порадовался — не бедам горе-курсанта, разумеется, а тому, что его самого Гонтарь заставил овладеть немудреным искусством правильно намотать портянку.

— А скажи-ка нам, курсант Федоркин... — начал Гонтарь столь же участливо, но закончил совсем иным тоном. — Ты почему в бою позицию без приказа оставил?! Почему по немцам не стрелял, гнида?!

— Я с-стрелял!

Федоркин аж заикаться начал от возмущения. Вскочил на ноги, — в одном сапоге и с портянкой в руке выглядел он комично. Хотя на самом деле смешного было мало, дело попахивало трибуналом.

— Стрелял, говоришь? А вот он, — Гонтарь кивнул на Якова, — не слышал выстрелов твоих отчего-то. И гильз мы на твоей позиции не нашли.

— Так сменил, сменил я позицию! Пока стоял, вроде нормально казалось, как залег — кочка такая большая, кустиками поросшая, весь вид закрывает. Ну, я и отполз метров на тридцать левее, там и стрелял!

— Слышал оттуда выстрелы? — повернулся Гонтарь к Якову.

— Не скажу в точности... У меня от взрыва близкого уши заложило, до конца боя плоховато все слышалось.

— Стрелял, стрелял! — гнул свое Федоркин. — И гильзы мои все там! Вот давай, Игнат, туда вместе сходим? Я и кочку ту покажу, и позицию свою новую, и гильзы стреляные. А потом ты извинишься.

— Я для тебя не Игнат сейчас, курсант Федоркин, а товарищ старшина.

Предложение прогуляться пару километров до лесистого острова Гонтарь ожидаемо проигнорировал. Оттуда до сих пор доносились разрывы снарядов, немецкая артиллерия обрабатывала покинутые позиции.

Якову пришла простая мысль, как можно без самоубийственной вылазки под обстрел проверить сказанное, — шагнул вперед, бесцеремонно ощупал подсумки Федоркина. Один был пуст, в другом лежала от силы пара обойм.

— И в самом деле стрелял, не врет.

— Ладно, курсант Федоркин... Обувайся. Но теперь в бою рядом со мной будешь. И позицию станешь менять по моей команде, и никак иначе. * * *

Командование над ротой принял младший лейтенант Нестеренко (невзирая на фамилию, говор у него был не мягкий малороссийский, а скорее московский, акающий). Нестеренко до того командовал резервным взводом, там убитых не оказалось, как и у зенитчиков, лишь легко раненные.

Капитан с перевязанной головой был здесь же, при своей полуторке. Его, похоже, недавно контузило и он имел проблемы со слухом, — и оттого говорил очень громко, чуть не кричал: из его разговора с Гонтарем и Нестеренко до бойцов доносились лишь капитанские реплики.

— Да плевать, что приказ у тебя в Кейлу! — почти орал капитан. — Под немцами Кейла! В плен к ним собрался?! Или Кейлу самолично отбить решил?!

Гонтарь и Нестеренко что-то отвечали, показывали руками на запад, но что им еще сказал капитан, послушать не довелось. Подошел шофер полуторки с охапкой канистр, попросил:

— Пособите, ребята, ты и ты, воды надо набрать.

Он кивнул на ручеек, протекавший неподалеку. «Ты и ты» — Яков и тот самый молоденький морпех, что прибегал вестовым к зенитчикам — взяли по паре канистр, больших, двадцатилитровых, спустились с дорожной насыпи туда, где ручеек нырял в большую бетонную трубу, чтобы вынырнуть на другой стороне дороги.

— Для раненых вода? — запоздало спросил Яков. — Тогда не стоит здесь набирать, ручей не родниковый, из болота вытекает.

А сам подумал, что день был жаркий, и во фляге, набранной у колодца в рыбхозе, плещется уже на самом донышке. Этак скоро и болотная водичка за счастье покажется, и хорошо, если найдется время и возможность ее вскипятить.

— Не раненым, — сказал шофер. — Радиатор, понимаешь, осколком цепануло, вода сочит, доливаю.

Ручеек был мелкий, приходилось класть канистры на бок, прижимать ко дну, дожидаться, пока заполнятся. Этим занимались Яков и морпех, присев на корточки у самой воды, а шофер принимал готовые емкости, закупоривал и по одной уносил наверх.

— Первый раз в бою побывал? — спросил морпех.

— Угу. На земле впервые.

— Страшно было? Я, как по нам самоходки лупить начали, так думал, в штаны наложу. Но обошлось как-то...

Яков хотел сказать, что по их позиции стреляли гораздо меньше, и оснований опасаться за чистоту исподнего не было... Но тут же вспомнил, что думал и чувствовал, когда в спину прилетел ком земли, — и понял, что сейчас соврет. Ответил иначе, коротко, одним словом:

— Страшно.

— Потом отпустило маленько, — продолжил делиться воспоминаниями морпех. — А по второму разу проняло, когда мертвых наших хоронили. Со мной рядом в соседней ячейке Пашка Бородин лежал, тезка мой... меня Павел зовут, кстати.

— Яков.

Две мокрых ладони сошлись в рукопожатии.

— Так вот, ячейку ту, где Бородин, я откопал. А потом он говорит: давай, мол, поменяемся, камень у него в ячейке сбоку торчал, валун здоровый, не убрать. И стрелять мешал. А я левша, мне сподручно оказалось... Вот и поменялись. И его в моей ячейке снарядом накрыло. Гляжу потом, а он лежит, лица нет, месиво красное, мозги наружу, кишки наружу... Там и присыпали, трогать не стали. Ох, и хреново же мне было. Понимал, что это я там лежать должен, что камень этот жизнь мне спас. Ну, и леворукость тоже. Сколько за нее в школе пеняли, переучивали, а вот пригодилась...

Последняя канистра заполнилась, они поднялись по откосу. Вскоре полуторка укатила вместе с капитаном и ранеными. Яков отстраненно подумал, что здесь, у шоссе, будет их последний рубеж обороны. Последний — потому что обороняться нечем. Зенитка свое отстреляла, «Максим» поврежден и оставлен на позиции, к минометам нет мин. Да и винтовочных патронов осталось с гулькин нос, у него, например, две обоймы в подсумке, плюс три патрона в винтовке, итого тринадцать, нехорошее число для тех, кто суеверный. Яков в приметы, сглаз, порчу и нехорошие числа не верил, но понимал: с таким боекомплектом долго не повоюешь...