Гостья из прошлого

Иногда я удивлялся тому, что, при всем моем, казалось бы, отличном знании Холмса он в некоторых моментах по-прежнему оставался для меня настоящей ходячей загадкой. Ведь сколько в той или иной степени таинственных дел ему удалось раскрыть еще до знакомства со мной! Некоторые из этих дел мне удалось извлечь из пыльных ящиков моего друга, дабы сделать их достоянием общественности, но ведь сколько таких различных случаев еще оставалось в памяти Холмса — поистине самом необычном хранилище информации из всех! О скольком он по той или иной причине умолчал? Впрочем, случалось так, что даже в уже отлично известных и помещенных на бумагу происшествиях открывались новые, доселе неизвестные обстоятельства, переворачивавшие привычную историю с ног на голову. А бывало и так, что эти случаи из молодости Холмса, коим я не был свидетелем, внезапно давали о себе знать в настоящем, и мне приходилось познакомиться с ними уже воочию.

Именно последнее приключилось со мной в один из дождливых ноябрьских дней, вскоре после успешного раскрытия дела «собаки Баскервилей». Именно пребывание в промозглом климате Дартмурских болот и явилось в некоторой степени причиной нижеследующих событий. Расследуя столь необычное дело о «монстре гримпенской трясины», мой друг, кажется, подхватил лихорадку. По возвращении в Лондон, когда сырой столичный климат только усугубил дело, Холмс уже слег с высокой температурой и головной болью. Поначалу он радовался тому, что среди его ближайших друзей оказался человек, непосредственно знакомый с медициной, пока не выяснились два новых обстоятельства. Во-первых, болезнь Холмса имела неприятное свойство передаваться по воздуху, и потому я и миссис Хадсон могли находиться рядом с моим другом лишь с марлевой повязкой на лице, о приеме посетителей не могло идти и речи. И во-вторых, репортеры лондонских и не только газет, каким-то образом проведав об успехе Холмса в Гримпене, принялись осаждать дом на Бейкер-стрит, пытаясь получить аудиенцию хотя бы на несколько минут. Никакие заверения в болезни Холмса на них не действовали — наглые акулы пера продолжали рваться в квартиру, а некоторые из них даже ложились спать прямо на лестнице. Посоветовавшись с одним моим университетским приятелем, ныне серьезным медицинским светилом, я принял решение отправить Холмса на лечение в один из далеких от центра Лондона методистских госпиталей, название и местонахождение которого я не стану раскрывать по некоторым причинам. Холмс поначалу противился моему решению, однако поступок одного особенно нахального корреспондента «Дейли телеграф», вздумавшего швырнуть в окно квартиры записку вместе с булыжником, заставили его изменить свое мнение. Под покровом ночи санитары вынесли Холмса на носилках через черный ход и погрузили его в медицинскую карету. Среди репортеров был пущен слух, что великий сыщик съехал с квартиры в неизвестном направлении, и неприятная ситуация, казалось бы, благополучно разрешилась.

В последующую неделю я занимался тем, что после ежедневной практики приходил в квартиру на Бейкер-стрит и разбирал бумаги и вещи Холмса по его указанию. Учитывая нелюбовь моего друга к порядку, занятие это отнимало у меня столько времени, что порой я оставался ночевать в своей бывшей квартире. Жена моя не выражала по этому поводу недовольства — как ни крути, а она также хорошо знала Холмса и была навеки благодарна ему за помощь в деле о «знаке четырех», однако я догадывался, что, если дело пойдет так и дальше, меня в скором времени ожидают семейные ссоры.

В один из таких вечеров, когда я перечитывал свою очередную рукопись с правками Холмса, в прихожей звякнул колокольчик. Спустя минуту миссис Хадсон вошла ко мне в комнату.

— Некая таинственная особа в черном желает видеть мистера Холмса, — возвестила она. — Я ей сказала, что его нет, и теперь она хочет поговорить по этому поводу с вами.

Я насторожился. Что, если дело пахло каким-то серьезным преступлением, раскрытие которого требовалось незамедлительно, а Холмс ввиду своего плачевного состояния не мог ничем помочь? Сумел бы я тогда встать ему на замену? Подумав еще пару мгновений, я велел миссис Хадсон пригласить ко мне гостью.

«Таинственная особа» оказалась и вправду во всех смыслах таинственной. Длинное черное платье и шляпка с вуалью скрывали от меня ее фигуру и лицо. Но, когда она приподняла вуаль, я заметил, что женщине этой было на вид не больше тридцати лет. Крупный нос и глубоко посаженные серые глаза выдавали в ней скорее уроженку Уэльса, а ровный тропический загар на лице говорил о том, что как минимум последние несколько месяцев она провела в южных широтах.

— Добрый вечер, — заговорила она с характерным валлийским акцентом, словно бы не расслышав мое предложение присесть. — Вы, как я понимаю, доктор Уотсон? Дело в том, что мне нужно срочно видеть мистера Холмса.

— Боюсь, мистер Холмс сейчас не принимает посетителей, — пожал я плечами. — И к тому же он попросил меня никому не говорить о том, где находится. Но, надо сказать, я немного знаком с сутью дедуктивного метода моего друга и, если вы не возражаете, я мог бы…

— Нет! — воскликнула особа, порывисто шагнув мне навстречу. — Я должна непременно увидеть именно мистера Холмса! Видите ли, я лично с ним незнакома, но волею судьбы была однажды втянута в одно дело, которое он расследовал. А совсем недавно я прочла рассказ за вашим авторством об этом деле. Он назывался... — Она на секунду сморщила лоб, вспоминая. — ... "Обряд дома Месгрейвов".

— Хм, припоминаю... — Теперь настала моя очередь напрягать память. Внезапно вся цепочка неожиданным образом сложилась у меня в голове, и я уставился на гостью расширенными от удивления глазами. — Вы — Рэйчел Хауэлз?!

— Тише, прошу вас! — Она с отчаянным видом приложила палец к губам. — Я в Лондоне инкогнито, под именем Мэри Смит. Почти десять лет я провела вдали от родины, скрываясь от наказания за преступление, которого не совершала!

— Как? — изумился я. — Вы хотите сказать, что... что мистер Холмс обманул меня, рассказывая об этом деле? Уж кого-кого, а его последним на Земле я заподозрил бы во лжи!

— О нет, я не это имела в виду! — воскликнула Рэйчел Хауэлз, и румянец, отчетливо видный даже под слоем загара, залил ее лицо. — Мистер Холмс всего лишь сделал неправильные выводы по поводу участия в этом деле меня и... Ричарда Брантона. Я стала жертвой чудовищной ошибки и теперь явилась сюда, чтобы исправить ее! Умоляю вас, мистер Уотсон, мне очень нужно видеть вашего друга Холмса!

— Как я уже сказал, его сейчас нет и раскрыть его местонахождение я не могу, — заговорил в ответ я, несколько сбитый с толку пылкой речью женщины. — Я дал ему слово джентльмена, которое не могу нарушить. Подождите неделю, и мистер Холмс вернется сюда, где вы и сможете с ним встретиться.

— О нет, я не могу ждать неделю! — На глазах Рэйчел Хауэлз выступили слезы. — Я в Лондоне проездом, всего на два дня! Умоляю вас, мистер Уотсон, отведите меня к вашему другу! От встречи с ним зависит вся моя жизнь!

Признаться, видеть женские слезы для меня было худшей из пыток. Я уже собрался было плюнуть даже на слово джентльмена и сказать несчастной гостье адрес больницы, но затем перед глазами у меня так и встало лицо Холмса, укоряющего меня за то, что я не просто нарушил джентльменское слово, но и предал его доверие. Поэтому я лишь развел руками и покачал головой.

На миг мне показалось, что Рэйчел Хауэлз сейчас горько разрыдается, как истинная женщина, но ее лицо внезапно превратилось в каменную маску и, крепко сжав губы, она повернулась и резко выбежала из комнаты. У меня мелькнула было мысль побежать за ней, чтобы проводить, но затем прирожденная гордость удержала меня от этого. "В конце концов, это может сделать и миссис Хадсон", — успокоил себя я, садясь обратно к камину.

Разыскав среди бумаг моего друга рукопись о деле Реджинальда Месгрейва, я устроился в кресле поудобнее и принялся с наслаждением ее перечитывать. Почему-то из ранних холмсовских дел именно это происшествие в свое время особенно понравилось мне. И не только из-за таинственно-готического флера, которым была окутана та история и даже не из-за ее весьма неожиданного исхода. Шутка ли — вся эта история началась лишь из-за ненароком выпитой на ночь чашки кофе! Такая контрастность поражала и восхищала одновременно.

«Неужели Холмс и правда мог допустить ошибку в таком, казалось бы, очевидном деле?» — задумался я, дочитав рукопись до конца. За гнетущими мыслями я сам не заметил, как заснул прямо в кресле.

* * *

На следующий день я протелефонировал в больницу. Узнав, что мой друг как никогда бодр, я решил навестить его и заодно рассказать о необычной гостье. Было около полудня, когда я подъезжал в кэбе к зданию больницы, сложенному из мрачно-серого известняка. Погода, с утра довольно ясная, внезапно испортилась, и начал накрапывать дождь. К тому времени как возница осадил лошадь возле тротуара, там уже образовалась приличных размеров лужа, так что мне пришлось совершить довольно резкий прыжок с подножки кэба на тротуар, что при моей хромоте далось мне не так-то уж и легко.

Я заспешил было ко входу в больницу, по счастью находившемуся всего в десятке ярдов от тротуара, как вдруг заметил боковым зрением остановившуюся позади меня большую черную карету. Стоявший у ее переднего колеса высокий человек в черном дождевом плаще и широкополой шляпе, казалось бы, пристально наблюдал за мной. Я обернулся, но он вдруг, как ни в чем не бывало, заспешил через дорогу на другую сторону улицы. Похоже, мне показалось, и этот человек вовсе не имел цели следить за мной, попытался успокоить себя я. В этот момент мой кэб внезапно слишком резко взял с места, и вода из лужи взметнулась из-под его колес веером, запачкав мое новое твидовое пальто. Проклиная все на свете, я поскорее направился внутрь здания больницы.

Моего друга я застал в отличном состоянии: на щеках его играл здоровый румянец, и с вполне цветущим в целом видом он читал свежий выпуск «Дейли телеграф», любимую колонку «Происшествия». По его пытливому взгляду, которым он скользил по странице, я сразу понял: Холмс, скучая без дела, ищет, на чем можно было бы потренировать свой гениальный ум. Разумеется, я не преминул тут же рассказать ему о вчерашнем визите Рэйчел Хауэлз. Холмс слушал меня с неподдельным интересом, и взгляд его странным образом становился все более и более мрачным. Под конец моего рассказа он вдруг быстро оглядел меня с ног до головы и едва заметно усмехнулся.

— Знаете что, Уотсон, — произнес затем он, — вы даже не представляете, насколько превосходную весть вы мне принесли. Однако во избежание преждевременных выводов давайте не будем сейчас говорить ничего о деле Месгрейвов. Если вас это не затруднит, то приезжайте сюда же ровно в полночь. Не волнуйтесь, я договорюсь с персоналом, чтобы вас спокойно пропустили. Я уверен, вы станете свидетелем зрелища, которого даже не ожидали увидеть.

Слова моего друга невероятно заинтриговали меня, но, зная, насколько дальновидные и точные выводы порой был способен делать его гениальный ум, я даже не стал задавать лишних вопросов. Мы еще с полчаса поговорили обо всякой незначительной ерунде, а затем я в невероятном возбуждении и в то же время прекрасном расположении духа поехал домой. Визитов у меня, по счастью, на этот день назначено не было, и оставшуюся часть дня я провел за размышлениями о том, что же именно разгадал Холмс в неожиданном явлении Рэйчел Хауэлз и что должно было произойти этой ночью в больнице. Однако, как я ни напрягал свой ум, так и не смог прийти ни к каким определенным выводам.