Взломщик, который чувствовал запах дыма

— Для вас это будет проще простого, — сказал старый Низар. — Вам не нужно будет ничего взламывать и никуда проникать. Вам даже не придется приезжать в Ривердейл. Все, что вам нужно будет сделать — это продать книги, и я с удовольствием заплачу вам десять процентов от выручки.

— Половину, — ответил я.

После довольно длительных переговоров мы сговорились на одной трети, хотя потом, уже хорошо выпив за успех дела, он признался, что был готов поднять мою долю до сорока процентов; я же, со своей стороны, честно сказал, что хотел остановиться на двадцати.

Книга «Острие копья», принадлежавшая Франклину Рузвельту, была самым лакомым кусочком среди тех, что лежали в картонной коробке, и к тому же это издание было наиболее известным в коллекции Гюльбенкяна. Карл Беллерман был рад заплатить за эту книгу любые деньги, учитывая, как ему казалось, необычность ее появления у меня.

Вы, наверное, слышали, что есть такой тип людей которые скорее, украдут один доллар, чем согласятся заработать десять. (Эти слова можно в какой-то степени отнести и ко мне.) Карл Беллерман был человеком, который скорее купит краденую книгу за тысячу долларов, чем заплатит вполовину меньше при законной сделке. Я уже продавал ему кое-что раньше и знал, что если у книги была сомнительная репутация и мутная история, то это заводило его еще больше.

Итак, по версии Беллермана, я стащил «Острие копья» у его законного владельца, который должен был прийти в бешенство, если бы узнал, где оказалась его книга. Но я-то прекрасно понимал, что Гюльбенкян хотел бы от меня лишь одного: знать точно, где находится его книга и в каком она состоянии.

В конце концов, я позволил Карлу Беллерману думать именно так, как ему хотелось, и это почти не противоречило моим достаточно гибким моральным устоям. Но вот злоупотреблять его гостеприимством для того, чтобы соблазнить его шикарную молодую жену, — это уже, как говорится, совсем другая история.

Однако что мне остается сказать? Никто не совершенен.

Чуть позже я лежал на спине, положив голову на подушку, и пытался понять, что могло бы заставить человека предпочесть кожаное кресло и комнату, полную книг, удобной кровати с горячей блондинкой в ней. Пока я дивился капризам человеческой натуры, Ева лежала рядом и гладила меня по груди. Потом она предложила мне выпить еще кофе.

Кофе был великолепен и не менее приятен, чем наше с Евой «приключение». Печенье тоже было замечательным. Ева взяла одно, но от кофе отказалась. «Если я пью кофе после обеда, — объяснила она, — то потом ночью не могу уснуть».

— А вот меня кофе почти не возбуждает, — сказал я. — И даже наоборот. Сейчас я, например, ощущаю совсем противоположный эффект. Чем больше я пью кофе, тем больше меня клонит в сон.

— Может быть, это из-за меня вас клонит в сон?

— Может быть.

Она прильнула ко мне, прижалась своим мягким теплым телом, которое, казалось, могло свести с ума.

— Пожалуй, мы могли бы немного вздремнуть, — проворковала она.

Следующее, что я помню, это как Ева трясла меня за плечо, пытаясь разбудить.

— Берни, Берни, — повторяла она. — Мы заснули!

— Неужели?

— Посмотрите на время! Уже почти шесть часов. Карл может выйти из библиотеки в любую минуту.

— Ох-ты!

Ева вскочила с кровати, быстро оделась.

— Я спущусь вниз, — сказала она. — У вас будет время одеться. Главное, чтобы нас не увидели вместе.

И прежде, чем я успел что-то ответить, она вышла из комнаты.

Мне захотелось снова закрыть глаза и провалиться в сладкий сон. Однако я заставил себя подняться с постели, быстро принял бодрящий душ, затем оделся. Я постоял немного на лестнице, прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу, всеми фибрами души надеясь не услышать разгневанного голоса хозяина дома. Но я не слышал никаких голосов, ни разгневанных, ни каких-либо других.

«Как-то уж слишком тихо», — подумал я, подражая многим второстепенным персонажам в дешевых рассказах-вестернах. И еще раз повторил про себя ту же мысль, как и делают обычно эти персонажи в тех самых рассказах-вестернах: «Да… Слишком тихо».

Я спустился по лестнице, свернул за угол и столкнулся с Евой.

— Он не вышел, — сказала она. — Берни, я беспокоюсь!

— Может быть, он потерял ощущение времени?

— Никогда! В этом он похож на швейцарские часы, и у него, кстати, есть настоящие швейцарские часы, которые он постоянно проверяет. Он выходит из библиотеки каждый день ровно в шесть часов. Сейчас уже десять минут седьмого, и где же он?

— Может быть, он уже вышел и…

— Что?

— Я не знаю. Поехал в город купить газету.

— Мой муж никогда этого не делает. Да и машина в гараже.

— Он мог пойти прогуляться.

— Карл ненавидит пешие прогулки. Берни, он все еще там!

— Ну, я думаю, у него есть на это право. Это его библиотека и его книги. Если ему нравится там находиться…

— Я боюсь, с ним что-то случилось. Берни, я стучала в дверь. Я стучала громко. Наверное, вы слышали?

— Нет. Но я и не мог слышать. Я был наверху; некоторое время провел под душем. Значит, говорите, он не ответил?

— Нет.

— Ну, насколько я понимаю, там хорошая звукоизоляция. Может быть, он не услышал вас?

— Я и раньше всегда стучала. И он меня слышал.

— Может быть, он слышал вас, но решил на этот раз не отвечать?

Почему я выдвигал так много возражений? Возможно, потому, что не хотел давать себе повод для серьезного беспокойства.

— Берни, — сказала Ева, — а вдруг ему стало плохо? Вдруг у него сердечный приступ?

— Все может быть, но…

— Я думаю, что надо позвонить в полицию.

Возможно, это моя личная точка зрения, но идея вызывать полицию никогда не казалась мне хорошей. Я не питал иллюзий на этот счет, ведь, во-первых, у меня была судимость, а во-вторых, я оказался в доме, в котором одновременно находилась краденая собственность. И это не говоря уже об угрызениях совести за те два весьма приятных часа, которые я провел наверху в комнате для гостей.

— Не надо полицию, — сказал я. — Не сейчас. Сначала давайте удостоверимся, что он не уснул и не увлечен чтением.

— Но как? Дверь заперта.

— А есть запасной ключ?

— Если он и есть, то Карл никогда не говорил мне, где он его держит. Он единственный имел доступ к своим драгоценным книгам.

— Окно, — предложил я.

— Окна не открываются. В них тройные рамы с пуленепробиваемыми стеклами и…

— …И их нельзя пробить даже тараном, — продолжил я. — Карл рассказывал мне обо всем этом. Но ведь посмотреть через окно можно, не так ли?

Вскоре я осуществил свое намерение и заглянул в библиотеку через одно из окон.

— Он там, — заявил я. — По крайней мере его ноги.

— Его ноги?

— В библиотеке большое кожаное кресло повернуто спинкой к окну, — объяснил я, — и Карл, по-видимому, сидит в нем. Я не могу видеть его целиком, но я вижу ноги.

— И что они делают?

— Торчат из-за кресла, — ответил я. — На них надеты туфли. Вот, собственно, и все. Ноги не особенно эмоциональны, не правда ли?

Я сжал пальцы в кулак и забарабанил им по стеклу. Не знаю, какого эффекта я ожидал, но ноги ни на миллиметр не изменили своего положения.

— Лучше я позвоню в полицию, — промолвила Ева.

— Не сейчас, — сказал я.

Встроенный в дверь библиотеки замок «Пулард» — без всяких сомнений, потрясающий замок. Самый современный из всех. Но я не знаю, почему его называют абсолютно надежным. Когда я впервые прочитал об этом в одном из рекламных объявлений, я понял, что почувствовал Александр Македонский, услышав про Гордиев узел.[26] Надежный, говорите? Это мы еще посмотрим! Замок в библиотечной двери упорно сопротивлялся, но с помощью небольшого набора отмычек, которые я всегда ношу с собой, и благодаря моему врожденному таланту я сумел вскрыть хитрый механизм.

И открыл дверь.

— Берни, — изумленно пробормотала Ева. — Где вы этому научились?

— В отряде бойскаутов, — пошутил я. — Там награждают специальным значком, если вы можете сделать подобное. Карл?! Карл, с вами все в порядке?!

Он был в своем кресле, и теперь мы могли увидеть больше, чем просто ноги в хороших туфлях. В его руках, лежавших на коленях, была книга Уильяма Кемпбелла Голта.[27] Его голова была откинута назад, глаза закрыты. Он был похож на человека, который просто задремал над книгой.

Мы стояли, глядя на Карла, и в этот момент я принюхался к воздуху в библиотеке. Еще во время моего первого посещения этой замечательной комнаты я почувствовал какой-то особый запах, но сейчас я не мог уловить его.

— Берни.

Я посмотрел вниз, внимательно разглядывая пол, пошарил глазами по большому бордовому ковру и по небольшим коврикам, лежащим сверху. Потом я опустился на одно колено и осмотрел один табризский[28] коврик, если это был он, ведь я знаю о персидских коврах гораздо меньше, чем должен бы знать о них хороший взломщик. Я самым тщательным образом рассматривал ворсинки коврика, и Ева спросила, что я делаю.

— Просто пытаюсь помочь, — ответил я. — Вы не роняли контактные линзы?

— Я не ношу контактных линз.

— Стало быть, я ошибся.

Поднявшись на ноги, я подошел к большому кожаному креслу и без особых церемоний коснулся рукой лба Карла Беллермана. Как я и ожидал, его лоб был холодным.

— Неужели он…

Я кивнул головой и сказал:

— Вам лучше вызвать полицию.

Офицер полиции Элмер Криттенден оказался коренастым малым в ветровке цвета хаки. Он настороженно посматривал на многочисленные книги, словно опасаясь, что ему тотчас же придется сесть и читать их одну за другой. Мне показалось, что с книгами он сталкивался гораздо реже, чем с трупами.

— Скорее всего, у него отказало сердце, — сказал он, имея в виду умершего. — Так обычно это выглядит. Он жаловался на боли в груди? На стреляющие боли в левой руке? Что-нибудь вроде этого?

Ева ответила отрицательно.

— Может быть, он просто не рассказывал об этом, — предположил Криттенден, — а может быть, не было никаких предварительных симптомов. Судя по тому, как он сидит, и по всем другим признакам, смерть была мгновенной. Возможно, он прикрыл глаза, задремал, а затем умер во сне.

— По крайней мере он не страдал, — произнесла Ева.

Криттенден приподнял веко Карла, прищурился, осмотрел труп с разных сторон.

— Выглядит так, — наконец сказал он, — как будто он задохнулся, но я не думаю, что какая-то большая пестрая птица залетела в окно и прижала к его лицу подушку. Скорее всего, это все-таки окажется острый инфаркт.

Мог ли я позволить этому так продолжаться? Я посмотрел на Криттендена, потом на Еву, потом на потолок, обшитый панелями из светлых и темных пород дерева, потом вниз на предполагаемый табризский коврик. Потом я посмотрел на Карла, заядлого библиофила, и тут мой взгляд упал на столик около его кресла. На столе лежала книга «Острие копья», экземпляр Франклина Рузвельта. Карл был моим клиентом, и он скончался на расстоянии вытянутой руки от книги, которую я ему принес. Позволю ли я ему спокойно уйти из нашего бренного мира? Или я должен немедленно начать действовать?