Антипка дарит журавлиное яйцо

Глава восьмая. ЭХ ТЫ, РАСТЯПА!

Стрелять по тетрадному листу, прилепленному к доске, — одно дело, а по ястребу — совсем другое. В доску целься хоть полчаса — она ни с места. А ястреб не будет сидеть и дожидаться, пока ты в него выстрелишь. Да ещё попадёшь ли! И попадёшь, то подожди радоваться: может, только лапу ему царапнешь, так что он не почувствует, или одно пёрышко из хвоста выбьешь…

Утром, когда ещё не взошло солнце и его лучи только выглядывали из-за горизонта, освещая рваные клочья облаков, Фимка с дедом Никанорычем перешли Косой овраг и поднялись к сухой ели. Там, где они прошли по росистой траве, за ними остались чёткие следы, как на снегу.

Антипка и Серёжа притаились на другой стороне оврага, чтобы не толкаться всем в шалаше.

— Ты, Фимка, стреляй только наверняка, — давал дед последние наставления. — Ежели выстрелишь да промахнёшься, он больше на эту ель садиться не станет, тогда его, разбойника, подстеречь трудно будет.

Они залезли в шалаш. Там было прохладно. Хорошо ещё, что дед по дороге прихватил охапку соломы из прошлогодней скирды и теперь постелил её в шалаше поверх влажного мха.

Фимка просунул ствол между веток и, стоя на коленях, не отрываясь смотрел на верхушку сухой ели.

Дед сидел рядом, не шевелился и молчал.

Время шло. Ястреб всё не прилетал. У Фимки уже затекли ноги, но он не решался пошевелить ими: вдруг как раз в эту минуту прилетит ястреб, услышит шорох, испугается и улетит.

Солнце уже показалось из-за ёлок. Его тёплые лучи осветили и согрели всё вокруг. Но на шалаш падала тень от соседней ёлки, поэтому в нём было по-прежнему прохладно и сумрачно.

Тихо, спокойно вокруг. Только птицы щебечут на разные голоса и где-то за Каравай-полем гудит трактор. Но вот послышался какой-то новый звук: ш-ш-ш… И хлопанье больших крыльев. Птицы разом замолкли, и Фимка понял, что летит ястреб.

Фимка почувствовал, как дед Никанорыч предостерегающе легонько толкнул его в бок. Ястреб сел на верхушку сухой ели и, озираясь, поводил из стороны в сторону горбатым клювом.

Мальчик задрожал от волнения. Изо всех сил прижал он приклад берданки к плечу и взял ястреба на мушку. Его палец потянулся к спусковому крючку, но тут ястреб расправил широкие крылья и, рывком оттолкнувшись лапами от сука, на котором сидел, полетел в сторону птицефермы. Он сделал над нею круг и камнем упал вниз, должно быть высмотрев себе очередную жертву.

Дед Никанорыч крякнул с досады, а Фимка растерянно опустил ружьё.

— Улетел, гад, — едва не плача, процедил он сквозь зубы. — Чуть-чуть я не успел… А ведь здорово прицелился — наверняка попал бы!..

— Ну ничего, завтра опять прилетит, — сказал дед, вылезая из шалаша.

Фимка шёл за дедом, низко опустив голову. Он думал, что дед обижается на него, жалеет, что ему первому доверил стрелять.

Но, подойдя к ребятам, он вскинул голову и даже вызывающе поднял нос.

«Сейчас накинутся», — подумал он.

— Что же ты не стрелял? — строго спросил Антипка. — Ведь он сидел — как перед фотоаппаратом позировал.

— «Позировал»!.. — передразнил Фимка. — Да я только прицелиться успел, а он вдруг как сорвётся!

— Эх ты, растяпа! — вырвалось у Серёжи.

Фимка подскочил как ужаленный.

— Это я растяпа? А ты… ты… — Фимка искал слова пообиднее.

Но тут вмешался дед Никанорыч:

— Напрасно это вы, ребята. Фимка правильно сделал, что не стал стрелять на авось. Только спугнул бы. Он нашего шалаша не заметил — значит, завтра снова прилетит на свою ёлку.

Серёжа и Антипка смущённо переглянулись.

— Ты, Фима, не обижайся, — сказал Серёжа. — Это я так, сгоряча.

— Дать бы тебе по шее сгоряча! — буркнул Фимка.

— Сам получишь!

— Я?

— Ты!

— Ну-ну, петухи! Будет! Пошли по домам, — остановил их дед Никанорыч и, взяв у Фимки ружьё, зашагал к дому.

Ребята уныло брели по деревне.

Возле Антипкиного дома постояли, помолчали. Вдруг Антипка что-то вспомнил.

— Фимка, а что, если показать ему дедову находку? — Он кивнул в сторону Серёжи. — Вот небось удивится, а?

Фимка оживился:

— Факт, удивится. Он такого в жизни не видел.

— Чего я не видел? — спросил Серёжа недоверчиво. — Может, видел!

— Нет, не видел, — уверенно сказал Антипка. — Пойдём, покажу.

Все трое зашли в избу. Дед Никанорыч уже положил ружьё на полати и теперь отдыхал, сидя у окна.

Антипка забрался с ногами на лавку и, дотянувшись до высоко прибитой полки, достал оттуда резную деревянную шкатулку. Осторожно спустившись на пол, он торжественно открыл шкатулку и протянул Серёже:

— На, смотри!

Серёжа с любопытством заглянул в шкатулку.

Там на дне, выложенном мхом, лежало продолговатое светлое яйцо.

— Чьё это? — спросил Серёжа.

— Отгадай, если видел, — усмехнулся Фимка.

— Глухариное? — неуверенно проговорил Серёжа.

— Нет.

— Гусиное?

— Опять не угадал.

— Индюшиное?

Антипка с Фимкой только покачали головой.

Серёжа наморщил лоб.

— Ну, ну! — торопил его Фимка, но Серёжа безнадёжно молчал.

Наконец он тихо сказал:

— Не знаю.

— То-то! Не знаешь! — торжествующе воскликнул Фимка. — Журавлиное это яйцо!

— Ну и что? — спросил Серёжа.

— Как — что? — удивился Антипка. — Журавлиное, понимаешь? Во всей деревне ни у кого больше нет такого яйца. Оно у нас уже пятьдесят лет лежит. Правда, дедушка?

— Правда, — кивнул дед Никанорыч. — Пять десятков, не меньше. Журавлиное яйцо, Сергей, не каждому дано увидеть.

— Почему же?

— Потому что журавли гнездятся в таких местах, куда человеку не добраться, — сказал Антипка.

— А как же вы, дедушка Никанорыч, добрались? — спросил Серёжа.

— Тут целая история, — сказал дед Никанорыч. — Был я тогда молодой и пошёл как-то осенью в дальний лес поискать подходящее дерево на лыжи. Пока искал дерево, сам не заметил, как заблудился и забрёл в болото. Два дня плутал, одну бруснику да клюкву ел… Иду я, значит, по болоту, вижу — гнездо на кочке, а в гнезде вот это яйцо. Почему оно невысиженным осталось — не знаю, только журавли к тому времени уже все на юг улетели…

— Хорошо, что улетели, — подхватил Антипка, — а то бы несдобровать тебе.

— Да-а… Говорят, что журавли страх как не любят, когда человек их гнездо находит. Налетят, только держись, — крылья у них большие, сильные: до смерти убьют. Так что находка моя, такскать, редкая. Прямо скажу, диковина. Антипке я её подарил, пусть бережёт.

— Можно мне его в руки взять? — робко спросил Серёжа.

— Возьми, — разрешил Антипка.

— Только не урони, — добавил Фимка.

Серёжа вынул яйцо из шкатулки.

— Ой, а лёгкое-то какое!

— Оно пустое: видишь, иголкой с двух сторон проколото. Чтоб не испортилось. Смотри, пятьдесят лет лежит, а какое светлое… Ну, налюбовался? Клади на место.

Серёжа положил яйцо в шкатулку, и Антипка снова убрал её на полку.