Гапур — тезка героя

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ КАНИКУЛ

В шесть часов утра проснулось бабушкино радио и заговорило на весь дом. Сначала речь шла о строительстве новой домны в Днепропетровске, потом — о подготовке еще одной экспедиции в Антарктику. А затем начались местные известия. И тут вдруг я услышал: «Систематически перекрывает норму выработки тракторист Холак Илиев. Скромный, упорный, трудолюбивый — таким знают Холака Илиева жители Сунжа-Юрта!»

— Бабушка! — закричал я, вскакивая на ноги. — Про нашего Холака говорят!

— Слышу, — откликнулась с кухни бабушка. — Пусть говорят что хотят, а у меня к Холаку все равно душа не лежит.

— Почему же?

— «Почему, почему»! — повысила голос бабушка. — Твой Холак еще не пророк, чтобы я его ежедневно в молитвах поминала!..

Скажу правду, я знаю, почему бабушка недолюбливает тракториста. Это из-за меня.

С некоторых пор бабушка забрала себе в голову, что я обязательно должен стать судьей.

Она иногда говорила:

«Когда ты вырастешь, Гапур, я пройду с тобой рядом по всему аулу, — пусть люди видят, какого внука я на ноги поставила! Ты будешь судьей…»

У меня нет желания стать судьей. Я вам об этом уже говорил. Мне хочется стать трактористом. Поэтому мне обидно, если бабушка называет Холака чумазым. И дядя Абу неправ, когда утверждает, что Холак еле-еле выполняет норму. Радио не врет! У Холака многому можно научиться!

И сейчас, прослушав последние известия, я подумал, что обязательно научусь, стану трактористом и про меня тоже скажут: «Систематически перекрывает нормы выработки тракторист Гапур. Скромный, упорный, трудолюбивый — таким знают Гапура жители Сунжа-Юрта!»

Если я говорю бабушке, что стану трактористом, она сердится. Одно имя Холака выводит ее из себя.

Я всего четыре раза сидел на тракторе. И все эти случаи запомнились мне навсегда. Не думайте, я не унижался перед Холаком, не лез к нему с просьбами. Мне достаточно было встретиться с трактористом взглядом, чтобы он все понял. Тогда он по-дружески подмигивал мне и без всяких разговоров протягивал мне руку: лезь, мол, ко мне, Гапур!

Но сколько я сидел на тракторе? Пять минут, десять, от силы полчаса. Мало мне было этого!

Как-то раз я устроился между ног Холака и держался за рычаги, воображая себя хозяином машины. И тут невдалеке показалась бабушка. Не успел я спрыгнуть на землю, как она уже стояла около трактора, — я ведь вам говорил: бабушка у меня реактивная.

Что тут началось! Сначала бабушка ругала меня. Потом принялась за Холака.

— Смотри не порть мне внука! — говорила она. — Я растила его не для того, чтобы он ходил чумазый, как шайтан. Твои планы мне известны. Только не видать тебе Гапура в учениках! Он будет судьей — ты понял? Заруби себе это на носу! Если я еще раз когда-нибудь увижу внука рядом с тобой на тракторе, не будет тебе прощенья ни на этом свете, ни на том!..

Холак улыбнулся.

— Конечно, тетушка Хагоз, работать на земле, копаться в моторе и не запачкаться — такого не бывает. Это вы верно заметили, что трактористы чумазые ходят. Только грязь грязи рознь, уважаемая Хагоз! Наша грязь особая — она в поле заработана… Стало быть, ничего зазорного в профессии тракториста нет! Наоборот, это нашим трудом и по́том земля цветет — хлеб родит…

Складно ответил Холак бабушке. Мне понравилось. Но бабушка не захотела его слушать.

— Эка, задумал учить! — Она махнула рукой. — Я тебя сама чему угодно научу… Только не стану я терять время на пустые разговоры. Скажу напоследок: Гапур трактористом не будет, у него дорога другая — он будет судьей!

— Ну что ж, судьей так судьей, — согласился Холак. — Слезай, Гапур…

Он видел, что моя бабушка кипит от злости, и не хотел скандала.

Честно говоря, я раньше не знал, почему бабушка выбрала для меня такую профессию. Это потом стало ясно. Но, решив, что я стану судьей, она уже не отступала. Кажется, я был в третьем классе, когда она впервые заговорила об этом. И вот уже два с лишним года она сообщает всем и каждому: «Гапур обязательно станет судьей!»

Бабушка у меня неграмотная — ни писать, ни читать не умеет. И в этом нет ничего странного: ведь в школу она никогда не ходила. Впрочем, если уж говорить правду, в то время, когда бабушка была маленькой, никакой школы в Сунжа-Юрте не существовало. Была мечеть. Была кутузка, в которой старшина и стражники гноили бедняков, не уплативших недоимки. А школы не было…

Однажды бабушка рассказывала мне, что лет сорок назад в ауле открылись курсы ликбеза. Сейчас ребята этого слова не поймут. Спросят: «Что это за штука такая — ликбез»? А слово так расшифровывается — ликвидация безграмотности.

На курсы эти и бабушку приглашали. Но у нее тогда уже было много детей, большое хозяйство на руках, — не могла она идти учиться.

Когда бабушка, вспоминая старое, произносит слова «не могла», лицо ее грустнеет. Кажется, ей обидно, что, несмотря на сильную занятость, она не пошла на курсы и не научилась читать и писать.

А ведь бабушка очень способная! Ума у нее — на двоих, я же вам говорил. Даже председатель колхоза во время войны похвалил бабушку, сказав: «Золотая у тебя голова, тетушка Хагоз!»

Если я приношу из школы тройку, бабушка обязательно говорит:

— Была бы я молода, я бы пошла в школу и училась лучше всех!

Я ей верю. Это правда, если б бабушка родилась попозже, если б она была такая, как Зара, она бы обязательно в отличниках ходила!

Но хотя бабушка и неграмотная, за моей учебой она следит получше всякого грамотного. Я был в третьем классе, когда бабушка спросила у меня:

— Ну, выучился русскому языку?

Не зная, что сказать, я молчал. Уроки русского языка начались только год назад, все кругом говорили по-ингушски, — откуда же мне знать русский?

— Что пялишь глаза, будто первый раз меня видишь? — прикрикнула бабушка. — Отвечай, если спрашиваю! Умеешь ты говорить и писать по-русски?

«Будь что будет», — решил я и ответил:

— Умею.

— Так скажи что-нибудь.

— «Нани» — по-русски будет «мама», «мякх» — «хлеб»…

Бабушка усмехнулась.

— Это и мне известно. — Она говорила так уверенно, словно по крайней мере лет десять ходила в школу. — Значит, за целый год ты только и выучил, что «нани» — это «мама», а «мякх» — «хлеб»? А скажи-ка, как по-русски бера[15] и сискал[16]? Не знаешь?

Я действительно не знал этого. Я только опустил голову и начал разглядывать свои ботинки.

— Чему вас учат в школе, если ты до сих пор не знаешь, как по-русски «бера» и «сискал»? — ворчала бабушка. — Ничего, я сама пойду к твоей учительнице и все выясню…

Русский язык у нас вела Мария Алексеевна, которая теперь завучем работает. Но бабушка почему-то решила обратиться к нашему классному руководителю, Гамиду Башировичу. Встретив его в коридоре, она завела с ним такой разговор:

— У нас дома некому выгнать скотину на пастбище и некому встретить ее вечером. И все-таки я послала своего внука в школу! Я хочу, чтобы он выучил русский язык. А что получается? Целый год у них уроки по русскому, и за все это время он затвердил всего два слова: «нани» — это «мама», «мякх» — «хлеб»…

— Не два, я больше знаю, — вставил я, глядя на Гамида Башировича.

— Больше? — Бабушка прищурилась. — А как по-русски «бера» и «сискал»? — Она не дождалась ответа и посмотрела на учителя. — Видите? Ничего не знает…

Я думал, что Гамиду Башировичу придется туго. На его месте я бы заранее опустил голову и стал бы разглядывать ботинки. Но учитель нисколько не смутился. Наоборот, он сумел даже улыбнуться бабушке.

— Уважаемая Хагоз, не так-то просто выучить русский язык, — заговорил он. — Для этого нужно несколько лет.

— Несколько лет? — воскликнула бабушка. — И все эти годы дом будет без мужчины, а мой внук, быть может, осилит еще пять русских слов?

Гамид Баширович снова улыбнулся — еще шире, еще откровеннее. Он положил руку мне на плечо и, глядя то на меня, то на бабушку, сказал:

— Потерпите, уважаемая Хагоз… Внук у вас хороший — сообразительный, живой. Я думаю, за время учебы он осилит не пять русских слов, а двести тысяч: ведь в русском языке больше двухсот тысяч слов!

— Двести тысяч! — ахнул я.

— Двести тысяч! — как эхо, повторила бабушка.

Учитель не мог лучше угодить моей бабушке: ведь он похвалил меня. Бабушка была довольна, только вида не показывала. Она даже поглядела на меня с уважением: шутка ли, Гапуру придется узнать двести тысяч русских слов!

Однако решив один вопрос, бабушка вспомнила и о втором.

В свою очередь улыбнувшись Гамиду Башировичу, она сказала:

— Чтоб тебе долго жить… Ответь мне правду: как ты считаешь, выйдет из Гапура судья?

Тут учитель рассмеялся. Но не обидно, не так, чтобы оскорбить бабушку.

— Уважаемая Хагоз, сейчас еще трудно сказать, выйдет ли из Гапура второй Бааду́л. — Гамид Баширович снова обнял меня за плечи. — Одно я знаю: ум у него живой, пытливый, и толк из мальчика будет!..

Так я впервые услышал имя Баадула.

Вы слышали о таком человеке? Наверное, нет. А ведь его вся Ингушетия знает!

Бабушка не раз рассказывала мне, что до революции в Ингушетии суд над простыми людьми вершили муллы, кадии и царские чиновники. А как они судили — известно. У них богатые всегда были правы. Об этом даже в ингушских сказках говорится.

Только в советское время все изменилось. И судьи стали другие — люди честные, люди из народа. Таким человеком из народа был Баадул, Строгость и неподкупность его вошли в поговорку. Эту поговорку бабушка помнила: «Судьба — в руках аллаха, а дело — в руках Баадула».

Бабушка считала, что Баадул все может, что после аллаха на земле он самый главный. Понятно, ей захотелось, чтобы я стал таким же всесильным, как Баадул!

Бабушка всем говорила: «Гапур будет судьей!» И вскоре об этом знали и наши родственники, и знакомые.

В школе меня частенько теперь зовут судьей.

Но я по-прежнему желаю только одного — пойти в ученики к Холаку, стать трактористом!

Я не могу вам сказать, почему меня тянет к машинам. Папа с машинами дела не имел. Мама лишь недавно научилась управлять сепаратором и электродоильным агрегатом. В общем, у нас в семье механиков нет. Быть может, все дело в моих далеких предках? Я бы не удивился, если б узнал, что первый «Це модж» — «Краснобородый» — до смерти любил металлические вещи. Если б так было, тогда бы все прояснилось: любовь к металлу перешла ко мне по наследству!

Едва научившись ходить, я начал отличать металлические игрушки от всех остальных — деревянных, резиновых и целлулоидовых. Мама говорила мне, что целлулоидовые погремушки я отбрасывал без всяких разговоров. А если мне совали в руки шарикоподшипник, я мог играть им целый день, и не плакал, и есть не просил…

Конечно, я в чудеса мало верю. И все-таки интересно было бы заглянуть в будущее. Хотя бы одним глазком. Стану я трактористом или нет? А может быть, летчиком? А коли повезет, космонавтом?

Хотел бы я верить, что именно так и получится…