Гапур — тезка героя

ШЕСТЬДЕСЯТ ДОПЛАТНЫХ ПИСЕМ

Вопросы бабушки отбили у меня охоту рисовать. Я решил сбегать на футбольное поле: может, школьная команда уже начала тренировку? И правда, тренировка шла полным ходом, Над футбольным полем клубилось облако пыли, и в этом облаке как угорелые бегали потные, разгоряченные ребята. Я узнал Сулеймана. Капитан школьной команды восьмиклассник Магомет, заметив меня, крикнул на ходу:

— Гапур, становись на левый край!

Мне хотелось заранее выторговать право играть в воскресенье с карабулакцами. Сейчас для этого представился самый подходящий случай.

— А на матч меня поставите? — спросил я Магомета, рысцой устремляясь за ним.

— Видно будет! — увильнул капитан и, сделав неожиданный скачок в сторону, заорал диким голосом на Сулеймана: — Ты что, не видишь, я открылся?! Пассуй сюда быстрее!

Сулейман откинул ему мяч, Магомет ударил по воротам и промахнулся.

— Ва, Магомет, — окликнул я капитана снова, — ты лучше сразу скажи: играю я в воскресенье?

Магомет пожал плечами.

— Вот пристал! Если Хасан из седьмого «А» уедет в гости к дяде — дядя у него в Джерахе живет, — будешь играть на левом краю…

Два часа я бегал по полю и гонял мяч, пока меня не подковали. Прихрамывая, я отправился домой.

Дома я поел и, не найдя, чем бы заняться, вышел к калитке.

Улица была пустынна. Вдруг из-за поворота вынырнул Касум, который год назад работал мельником, а теперь переведен в полеводческую бригаду. Заметив его, я шмыгнул во двор, — у нас с Касумом старые счеты, и я его побаиваюсь.

— Ва, Гапур, — окликнул меня Касум, — я слышал, твоя бабушка продает осла?

Мне показалось, что Касум нарочно так говорит — насмехается. Откуда у нас осел? Я ослов терпеть не могу. Лошади — это другое дело! Я когда на них гляжу, у меня в горле щекотать начинает — так мне хочется вскочить в седло и помчаться наперегонки с ветром!

— Нет у нас никакого осла! — сказал я, глядя на Касума с откровенной злостью. — Ничего мы не продаем!..

Когда он, круто повернувшись, зашагал к своему дому, я побежал к бабушке.

— Только сейчас приходил Касум! Он спрашивал, не продаем ли мы осла…

— Касум? — Бабушка покачала головой. — Интересно…

— Что — интересно? — спросил я.

— Интересно, откуда он узнал, что я продаю осла?

— Но ведь у нас нет осла! — воскликнул я.

— Есть, — ответила бабушка.

— Откуда он взялся?

— Это осел моего внучатого племянника, — начала объяснять бабушка. — Племянник через неделю уезжает на целый год в Казахстан, работать там будет, вот он и отдал мне осла… А зачем мне осел? Продам его — и дело с концом…

— Интересно, — сказал я.

— Что — интересно? — спросила бабушка.

— Интересно, как же Касум узнал, что ты продаешь осла, если я об этом не знал?..

Бабушка пожала плечами.

— Я тоже удивляюсь, ведь я никому, кроме Жовхар, об этом не говорила…

Я снова вышел за калитку и, устроившись на лавочке, стал вспоминать, как Касум из мельника превратился в простого полевода.

Дело было в прошлом году. Понадобилось бабушке помолоть пшеницу, которую маме выдали на трудодни. Бабушка привезла мешок пшеницы к Касуму и, ни слова не говоря, принялась втаскивать его на весы. Тут Касум и сказал, что взвешивать пшеницу не надо.

— Сорок килограммов муки тебе хватит? — спросил он, поглядывая на мешок и прикидывая, сколько в нем.

Бабушка сначала не поняла его хитрости.

— Разве я не могу получить столько, сколько выйдет из всей пшеницы?

Касум пренебрежительно махнул рукой: вот, мол, навязалась на мою голову, от дела отрывает.

— Не тяни резину, тетушка Хагоз, — грубо сказал он. — Высыпай свою пшеницу и набери вон из того ларя сорок килограммов муки. — И Касум отвернулся, показывая этим, что вести дальнейший разговор не намерен.

Но бабушка не думала уступать мельнику. На каждую косу ведь найдется камень, и вот таким камнем она стала для Касума.

— Ты что, ишачьих мозгов объелся? — повысила голос бабушка. — Почему это за полный мешок пшеницы я должна получить всего сорок килограммов муки?..

Меня на мельнице не было, и я не знаю, что дальше говорила бабушка Касуму. Но я верю ее словам, когда она рассказывает, будто закатила мельнику такой скандал, что ему небо с овчинку показалось. Вам же известно, как здорово работает язык у бабушки, коли ее рассердишь!..

Прошло два месяца. Бабушка теперь то и дело честила Касума вором и мошенником. Если она слышала его имя, она тут же ввязывалась в разговор:

— Божий гнев когда-нибудь обрушится на землю, по которой ходит этот вор и мошенник!..

Как-то я сказал бабушке:

— И зачем ты ругалась с Касумом? Пошла бы лучше к председателю колхоза. Не хотела идти к председателю — поговорила бы с дядей Абу, как-никак он в колхозе главный бухгалтер!..

— Только этого мне не хватало, — усмехнулась бабушка, — на старости лет жалобщицей стать. — Затем, взглянув на меня, сердито заговорила: — Ты думаешь, я такая беспомощная, что не справлюсь с вором и мошенником без помощи председателя колхоза или главного бухгалтера? — Тут она посмотрела на меня с таким вызовом, словно не я перед ней стоял, а мельник Касум. — Жаловаться — значит показывать свою слабость! Нет, это не по мне! Слава аллаху, я не из тех, кто вымаливает правду и справедливость: я сама их добыть могу!..

Бабушка говорила, что божий гнев обрушится на землю, по которой ходит Касум, но шли дни, и никакого гнева с неба не падало, и мельник два раза в день преспокойненько шествовал мимо нашего дома — утром на работу, вечером с работы.

Надо сказать, что, узнав, как Касум хотел обмануть бабушку, я тоже невзлюбил его. Встречая мельника, я обязательно старался открыть в его лице и фигуре какие-нибудь неприятные черточки. И, верите ли, легко находил!

Мне не нравились глаза Касума — маленькие, белесые; но главным был не цвет глаз и не размер, а то неприятное выражение, которое стояло в зрачках, когда мельник разговаривал с людьми, — казалось, он только и ждет чужой ошибки, чтобы обхитрить, облапошить, обворовать тебя. Руки у него были тоже неприятные — толстые, короткие, с крупными пальцами, всегда согнутыми грабельками; можно было подумать, что Касум нацелился на поживу и с минуты на минуту цапнет ее.

Если б бабушка не поспорила с мельником, я бы и тогда глядел на него с неприязнью. А за что любить Касума — за обманные глаза и загребущие руки?!

В общем, мне хотелось ему отомстить. Но как? Будь на его месте какой-нибудь мальчишка, я бы задал ему хорошенько — и порядок. С Касумом же в открытую столкнуться я не мог: силы у нас разные.

И вот этой зимой маме пришло письмо от дальнего родственника. Живет он где-то на Камчатке. Так вот, родственник этот забыл почему-то наклеить марку на конверт, и маме пришлось доплатить за письмо целых десять копеек.

«А что, если посылать доплатные письма мошеннику Касуму? — мелькнула у меня мысль. — Ведь каждый раз ему придется платить десять копеек! Хорошо придумано!»

Я мог бы посылать мельнику просто пустые конверты. Но тогда он не понял бы значения этих посылок. А дело было не только в том, чтобы Касум истратился. Я хотел лишний раз дать ему понять, что он жулик и что людям это известно.

В первый конверт я вложил записку такого содержания: «Плати даром-шаром десять копеек. У тебя денег много. Ты на мельнице муку воровал».

Прошло несколько дней. Как-то выглянул я в окно, гляжу: идет Касум. Лицо у него важное, хитрая усмешка на губах, будто на мое доплатное письмо ему сто раз наплевать. Разозлило меня это. Я тут же сел к столу, написал Касуму сразу пять записок со словами: «Плати даром-шаром десять копеек. У тебя денег много. Ты на мельнице муку воровал». В тот же день и отправил пять доплатных писем.

Скоро в ауле все заметили: с мельником творится что-то неладное. Он ходил по улицам, прижимаясь к плетню, испуганно оглядываясь. Когда кто-нибудь окликал его, не отзывался, а переходил на скорый шаг, стараясь побыстрее скрыться.

Правда, к одному человеку он все-таки подошел. К нашему учителю, Гамиду Башировичу. Подошел и тихо так спрашивает:

— Вот вы все науки превзошли, тогда скажите мне, что это такое — «даром-шаром»?

Ничего не мог ответить учитель. Я ведь эти слова сам выдумал…

Потом Касум начал допрашивать нашего почтальона, дядю Бекмурзу́: не знает ли он, какой шайтан засыпает его доплатными письмами?

Почтальон у нас мужчина строгий и немногословный. Он ответил Касуму, что существует тайна переписки и ему ни к чему знать, кто пишет эти письма: достаточно того, что он знает, кому они адресуются. И, ответив так, он потребовал у Касума тридцать копеек за очередные три письма…

За полтора месяца я отправил в адрес мельника шестьдесят доплатных писем. Что творилось с Касумом, вы и представить себе не можете! Он похудел, его маленькие глазки стали еще меньше. Если недавно он бегал от людей, то сейчас, наоборот, останавливал знакомых и незнакомых. Суетясь и разводя руками, похожими на клешни рака, он жаловался на судьбу и показывал всем мои письма. Их собралась уже толстая-претолстая пачка.

— За что надо мной издеваются? — восклицал Касум, показывая письма собеседникам. — За что? Ну, взял я с мельницы пару мер сорной муки, мои женщины из нее болтушку для ягнят делали. Винюсь — было! Я в правление ходил, сказал там, что признаю свою ошибку… Чего ж от меня теперь хотят? Чтоб я наизнанку вывернулся? — Касум втягивал голову в плечи. — Да еще пишут в письмах обидные слова «даром-шаром». Что это такое — «даром-шаром»?..

Вскоре Касума сняли с должности мельника и определили в бригаду полеводов…

Я долго не говорил бабушке о том, что являюсь автором доплатных писем. Но однажды не вытерпел и рассказал. Ах, как она смеялась! Я никогда не видел, чтобы бабушка так смеялась, честное слово! Из глаз у нее потекли слезы, а морщинки, собравшиеся на щеках, поскакали по всему лицу…

Но, насмеявшись вволю, бабушка принялась, как обычно, ругать меня. Она говорила: если Касум дурной человек, мне совсем не обязательно брать с него пример и уподобляться ему. Чтобы укорить меня, бабушка даже привела ингушскую пословицу: «Плохая собака исподтишка кусает».

Я молчал и не спорил. Я понимал, что было бы честнее и благороднее высказать Касуму всю правду в лицо, — бабушка ведь так и поступила. Однако у меня были кое-какие оправдания. В конце концов, что можно бабушке, того нельзя мне. Ей Касум ничего не мог сделать, когда она назвала его вором и мошенником. А мне бы уши оторвал! Это уж точно. Так что хочешь не хочешь, пришлось кусать мельника исподтишка…

И вот теперь этот Касум хочет купить у нас осла!

Не знаю, зачем осел ему понадобился. Но раз понадобился — пусть покупает! Я не против. Даже наоборот. Ведь я уже вам говорил: я ослов терпеть не могу. А Касум, наверное, их любит. Во всяком случае, меня теперь никто не назовет «ослятником», а Касума могут назвать…