Гапур — тезка героя

Положив яблоки в сумку, бабушка сказала:

— Хоть эти-то донеси до дяди. Или мне самой их отнести?

Я выпалил:

— Не беспокойся, бабушка, эти я донесу!..

Всю дорогу я бежал бегом и, ворвавшись к дяде, долго не мог отдышаться.

Дядя сидел за столом и водил костяшками счетов. Он даже во время болезни не хотел расставаться со своей работой. Чтобы не простыть, он накинул на себя пальто. Услышав мое шумное дыхание, дядя обернулся, и пальто его соскользнуло на пол.

Я быстро наклонился за ним.

— A-а, это ты? — узнал меня дядя. Сказав это, он снова щелкнул костяшками и произнес: — Дебет — 3572 рубля, кредит — 1368 рублей… Так, понятно…

Ему-то было понятно, а мне — нет. Что это такое — дебет? А кредит? Я вспомнил заколдованные слова тети Напсат — «ошло» и «ишком». Может, и у дяди есть свои заколдованные слова?

— Что это за слова вы говорите, дядя Абу? — не выдержал я.

— Не обращай внимания, — ответил дядя.

«Как это — не обращай внимания? — недовольно подумал я. — Тогда не надо говорить. А раз сказано — я должен знать, что к чему. Мне все нужно знать!»

Я поставил сумку на стол.

— Что там? — спросил дядя.

— Бабушка прислала вам яблоки, — заговорил я. — Они лечебные, все болезни излечивают. Сказала, чтобы вы все сразу съели…

Дядя отодвинул счеты, поставил сумку перед собой и, выбрав яблоко, долго глядел на него.

— Не бойтесь, не червивые, — сказал я.

— Хорошие яблоки, — словно не слыша меня, произнес дядя. — Откуда у тетушки Хагоз такие?

Я задумался.

— Кажется, внучатый племянник бабушке их привез… Это тот, который нам осла подарил…

— Такие яблоки на базаре не меньше рубля стоят, — серьезно сказал дядя.

— Это целебные, на базаре таких не продают.

— Да, да, — задумчиво ответил дядя и надкусил яблоко. — Ты спрашивал, что такое дебет и кредит?

Я уже забыл о том, что спрашивал. Но теперь вспомнил и кивнул.

— Если труд, затраченный на выращивание этих яблок, отнести к графе кредита, то доход от них будет считаться дебетом, — медленно и внушительно заговорил дядя. — Конечно, тут дебет превалирует над кредитом, так как старых яблок почти нет, а яблоки нового урожая поспеют только через два-три месяца. Таким образом, бабушкин племянник может выручить значительную сумму…

— Не может, — сказал я.

— Это почему же? — удивился дядя.

— Он в Казахстан уехал, на шахте будет работать, — объяснил я. — Он и без этих яблок проживет…

Дядя уже съел два яблока и потянулся за третим. Вдруг он посмотрел на меня и сказал:

— Ну-ка, Гапур, возьми яблоко.

Я не стал отказываться. Доев яблоко, я спросил у дяди:

— Вот вы съели три штуки, как вы, здоровее себя чувствуете?

— Здоровее, — ответил дядя. — Передай бабушке, что яблоки мне очень помогли, завтра я встану и обязательно ее навещу.

Я взял сумку, собираясь уходить, но в эту минуту кто-то постучал в окно, и знакомый голос почтальона Бекмурзы́ окликнул дядю.

В один миг я был на улице.

Почтальон Бекмурза, высокий, плотный, как чинар, подал мне письмо.

— Отдай дяде, джигит…

Я поблагодарил его и вернулся в дом.

На конверте была красивая марка с ракетой, и, прежде чем отдать письмо дяде, я внимательно ее рассмотрел. Мне рисунок понравился, я даже решил позаимствовать у него некоторые детали для своих будущих произведений.

Дядя надорвал конверт, вытащил какую-то бумажку — я заметил на ней синий штампик в углу — и стал читать.

Я уже описывал вам лицо дяди. Вы должны помнить. У него маленькая голова, жидкие волосы он расчесывает на пробор, а холеные усы загибает вверх на манер турецкой сабли. Но если б я сейчас взялся говорить, как выглядит мой дядя, я бы описывал его совсем по-другому. Дядино лицо неожиданно изменилось: всего минутка прошла, а оно стало новым и, как мне показалось, очень красивым. Глаза… Ну, где мне найти слова, чтобы объяснить, какими большими и яркими были сейчас глаза дяди! Мне вдруг открылось, что у него крутой, мужественный подбородок, говорящий о большой воле. Я увидел дядин высокий лоб и вспомнил то, что давным-давно говорила бабушка: «Твой дядя — умнейший человек. Его умом мог бы прожить весь наш аул…»

И это была святая правда! Сейчас я в это так поверил, на всю жизнь!..

А дядя между тем встал и прошелся по комнате, печатая каждый шаг. Он шагал и мурлыкал себе под нос:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война!

Я даже рот раскрыл от удивления. Дядя Абу поет! Да что с ним такое?

— Родина не забывает тех своих детей, — торжественно заговорил дядя, — которые честно, не щадя крови, выполняют перед ней свой солдатский долг!

Я молчал, ожидая продолжения и не понимая, зачем дядя вспомнил об этом.

— Почитай, что там написано, — сказал дядя и, вздохнув полной грудью, кивнул мне на стол, где лежала бумажка с синим штампиком на уголке.

Я взял письмо и начал читать: «Уважаемый товарищ… Указом Президиума Верховного Совета СССР…»

— Читай вслух, — тихо попросил дядя, поворачиваясь ко мне спиной и глядя куда-то в стену.

— «Уважаемый товарищ… Указом Президиума Верховного Совета СССР… за мужество и бесстрашие в боях с фашистскими захватчиками… в связи с пятидесятилетием Советских Вооруженных Сил… вы награждаетесь орденом Отечественной войны II степени…»

— Все? — дрогнувшим голосом спросил дядя.

— Нет, — ответил я. — Тут еще говорится: «О дне вручения высокой Правительственной награды сообщим Вам особо. Поздравляем! Военком… подполковник Волков»…

Я положил письмо на стол и взглянул на дядю. Мне вдруг показалось, что голова у него странно дернулась, — так бывает, когда плачешь.

— Дядя Абу! Вы плачете? — не выдержал я.

Он выпрямился. Он по-прежнему стоял ко мне спиной. Но теперь во всей его фигуре — худощавой, стройной, похожей на туго натянутую струну, — не было и тени слабости.

— Дядя…

Но дядя Абу перебил меня.

— Кто сказал, что я плачу? — спросил он неровным голосом. Но вот голос окреп, налился силой. — Разве мужчины плачут? Ты видел когда-нибудь у ингушей, чтобы мужчина плакал?

— Не видел, — признался я.

Дядя наконец повернулся ко мне. Я впился в него глазами, стараясь понять чувства, овладевшие им. Все ясно: он плакал! Он скрывал это от меня, но он все-таки плакал! Вон в левом глазу еще замерла слезинка!

Да, я не видел, чтобы мужчина плакал. Ингуши не плачут от горя. Но кто сказал, что не позволяется плакать от радости?..