Девочка из легенды

* * *

Женька лежала на песке, закинув руки за голову. Песок был грязно-желтого цвета, засоренный осколками бутылочного стекла и шелухой семечек. Но все-таки здесь, на небольшом поросшем кустарником островке, песок был чище, чем на городском берегу.

Степнянка протекала мимо, не торопясь. Если бросить в нее щепку, то, может быть, когда-нибудь она доплывет до Каспийского моря. Раньше Женька почти каждый день отправляла в далекое путешествие к морю тщательно обструганные столовым ножом щеночки, прутики и даже бумажные кораблики. А теперь она выросла, и ей кажется странным, что она могла когда-то заниматься такими пустяками. Вот если бы самой отправиться путешествовать! Вот если бы сейчас этот маленький песчаный островок, на котором сейчас лежит Женька, вдруг сдвинулся бы с места и поплыл куда-нибудь далеко! Подальше от дома на Орловой улице…

В маленькой самодельной коробочке из синего картона Женька бережно хранила небольшую пожелтевшую от времени фотографию. Молодой темноволосый солдат с черными, как уголь, глазами, в новенькой гимнастерке, а рядом молодая женщина в пестром платье, с глазами светлыми и добрыми. Полина Ивановна, тетка, называла эту женщину «покойницей-сестрицей», старые знакомые Женькиной семьи Елизаветой или Лизой. А Женька на обратной стороне фотографии большими печатными буквами написала: «Мама».

Женькина мать умерла в первый послевоенный год. Женька родилась, а она умерла…

Когда Женьку спрашивали о темноволосом солдате на фотографии, называя его непривычными и чужими словами «твой отец», сна сухо отвечала:

— Может, на войне убили, а может, в плен сдался. Может, и сейчас где-нибудь живет, — кто знает. Разыскался, если бы захотел.

Глядя на Женьку, тетка часто сокрушалась:

— Эх, хоть бы от матери что хорошее взяла! Вон она какая чистенькая была да светлая. А ты вся в отца уродилась! Даже вихор вон на лбу, как у него.

Женьке не хотелось быть похожей на него! И, глядя на фотографию, она говорила упрямо:

— И вовсе не в него. Он вон черный какой-то.

— И вовсе он не черный! — сердилась тетка. — У него и волосы светлые, и глаза голубые. Это уж фотограф виноват. Так снял… Скажи вот спасибо — я у тебя есть, фамилию вон свою дала, имя придумала. Обувку, одежку…

И тетка, сердито покачивая головой, добавляла:

— Побросали! Корми, пои, как знаешь! Обувай, одевай! Ух, я бы твоего отца! Попался бы он мне только!

Тетка нигде не работала. Жили они с Женькой на доходы от хозяйства. А хозяйство было большое: две козы, куры, огород, квартиранты. Это здесь, в городе. А было еще хозяйство в Анисовке, что в двадцати километрах отсюда. Там был сад, корова и еще один огород. Правда, хозяйкой считалась старенькая родственница Полины Ивановны, но у нее все равно не хватало сил на это хозяйство, и тетка ездила помогать. Приезжала она из Анисовки нагруженная корзинами, бидонами и узлами. На базаре у нее даже было свое облюбованное место.

Во дворе, засаженном помидорами и огурцами, было множество интересных, но никому не нужных вещей: валялись старые водопроводные трубы, стояла неведомо как попавшая сюда полуразвалившаяся телега, огромной грудой лежали полусгнившие корзины для яблок. Трубы давно уже можно было сдать сборщику металлолома, телегу пустить на топку, корзины выбросить, но тетка все это добро берегла и очень боялась, как бы телегу, трубы и корзины не украли, потому что они еще «могли пригодиться в хозяйстве». Иногда Женьке казалось, что и она-то, Женька, появилась в ломе на Орловой улице только потому, что тоже могла пригодиться в хозяйстве.

Вчера хозяйство пополнилось — вселились новые квартиранты. Тетка будет брать с них двойную плату: деваться им все равно пока некуда. Девчонка — черная, как цыганка, немного смешная и, наверно, хорошая. Ее отец строит возле города большой завод. Обе они — и девчонка, и ее мать — какие-то суматошные, шумные. Дом после их приезда сразу ожил и стал веселее. Тетка вчера уже дала строгий-престрогий наказ Женьке: «Ты их из проходной комнаты выживай! Шуми, тарахти чем-нибудь! Пусть там, у себя, сидят…»

Яркое, по-летнему жаркое солнце уже давно скрылось за горизонтом. Пора домой. Женька вздохнула и поднялась. Горячий песец пригревал подошвы босых ног — летом Женька всегда ходила босиком. Она сняла с себя платье, обмотала его тюрбаном вокруг головы и, с разбега бросившись в воду, поплыла к берегу.

Выйдя из воды, она несколько минут походила взад и вперед по берегу, чтобы обсохнуть, потом натянула на себя платье и медленно побрела по пыльной глухой улице к своему дому. Улица называлась Орловой, хотя никаких орлов никто здесь никогда не видел. Не видела их и Женька — ни живых, ни мертвых, ни на воле, ни в зоопарке. Скорее улицу следовало бы назвать Голубиной: голубей здесь было много.

Калитка оказалась запертой, и Женька, чтобы лишний раз не встречаться с теткой, перелезла через забор — она это делала не в первый раз.

Во дворе она натолкнулась на Лиду.

Горько всхлипывая, Лида черпала ладонью мутную зазеленевшую воду из кадки, стоящей у сарая, и лила ее на свое новенькое, белое с голубыми горошками, платье. Кто же знал, что скамейка возле дома недавно покрашена! Теперь весь подол в синей краске! На скамейках всегда объявления вешают: «Осторожно, окрашено!» Как теперь показаться маме?.. Заслышав Женькины шаги, Лида вздрогнула и подняла голову.

Женька стояла, заложив руки за спину, и смотрела на Лиду с участием и немного насмешливо.

— Водой из этой кадки только до конца испортишь. Она все лето стоит, застоялась, — сказала она дружелюбно.

— Ага, — согласилась Лида. — В ней даже какие-то лягушки плавают.

— Да ты не реви! Отмоется!

— А чем же я отмою? Вода-то на кухне. А там мама! Она же меня убьет!

— Убьет? Да тебя, небось, ни разу и не лупили как следует!

— Лупили!

— Не лупили!

— Лупили!

— Ну, ладно. Я тебе твое платье отстираю. Идем.

— А куда? — забеспокоилась Лида. — Далеко?

— Далеко.

— Ой, я не пойду далеко!

— Ну, как хочешь.

— Ладно. Идем, — сказала Лида упавшим голосом. — Знаешь, а у нас на прежней квартире можно было в ванне стирать. Воды нальешь, и все…

Женька молча взяла Лиду за руку и потащила ее за собой в дальний угол двора. Здесь она, поставив одну ногу на край телеги, легко подтянулась на руках и быстро перелезла через забор.

— Лезь, — раздалось за забором.

Оказалось, что лазать по заборам не такое уж трудное дело. Лида и опомниться не успела, как очутилась на улице, по ту сторону забора.

Женька снова схватила ее за руку и потащила за собой. Через несколько минут они оказались на пустынном берегу Степнянки. Берег Степнянки — не то, что берег Волги. Здесь не было ни пристани, ни речного вокзала, ни спасательной станции. Виднелось лишь несколько лодок, привязанных к врытым в землю колышкам веревками.

Девочки пошли берегом по направлению к маленькому заросшему кустарником островку, видневшемуся метрах в пятнадцати от берега. Когда островок оказался напротив них, Женька остановилась.

— Туда поплывем, — кивнула она головой на остров. — Снимай платье.

Лида беспомощно затопталась на месте.

— Ну? Что же ты?

— А я… я плавать не умею.

Женька презрительно сощурила глаза.

— Эх ты! Волга!

Она повернулась и пошла обратно. Лида медленно поплелась сзади. У низко склонившегося к воде дерева Женька остановилась, вошла по колена в воду и откуда-то из маленькой спрятанной в зелени кустов пещерки вытащила небольшой плот — три бревнышка, связанные веревкой.

— Снимай тапочки, лезь на плот!

Лида немного побледнела, но показать себя трусихой перед этой задирающей нос девчонкой ей не хотелось. Она скинула тапочки и прыгнула на плот. Плот сейчас же погрузился в воду, вода залила Лиде ноги. Девочка испуганно присела на корточки и вцепилась в бревна руками. Подталкивая одной рукой впереди себя плот, Женька поплыла к острову.

У Лиды тихонько постукивали зубы, но она не показывала виду, что боится, и даже строго спросила у Женьки:

— А как этот остров называется?

— Никак, — ответила Женька. — Он без названия.

— А у нас на Волге нет таких, — гордо сказала Лида, — у нас все с названиями. А этот плот тоже без названия?

— Тоже.

— Ты его сама связывала?

— Нет. Николаша.

— А как же мы без спросу?

— А он Николаше не нужен. Николаша тоже плавать умеет.

— Я бы тоже умела, да мама все боится, что я утону…

— Эх ты, Волга!

Через несколько минут плот мягко ткнулся в песчаный берег острова, и Лида с Женькой выбрались на сушу.

Островок был совсем крохотный — шагов тридцать в длину. Протянулся он как раз посередине речки, на разном расстоянии от обоих берегов, только к городскому берегу вытянулся узким песчаным мысом, словно пытался дотянуться до берега и не дотянулся.

Пока Женька возилась с Лидиным платьем, Лида сидела у воды и от нечего делать просеивала сквозь пальцы крупный, еще не потерявший солнечного тепла песок. Уже наступили сумерки, воздух похолодел, облака над головой потемнели, и от них тоже повеяло холодом. В небе начали загораться первые звезды, в городке на том берегу — первые огни.

Наконец Женька в последний раз прополоскала платье и, отжав воду, велела Лиде надеть его.

— Так скорее высохнет и гладить не придется. Отвиснет.

В сумерках нельзя было разглядеть, отмылась краска с платья или нет.

— Отмылась, — успокоила Женька Лиду. — Я песком терла. Помогло. Я уж знаю. Да ты не стой на месте, бегай. Так скорее высохнет, и ты не замерзнешь.

В мокром платье, облепившем тело, Лида бегала с одного конца острова на другой минут пятнадцать. Потом, спохватившись, что уже поздно и что ее, наверно, уже ищут, заторопила Женьку домой.

Но когда они вернулись к тому месту, где у большого куста оставили плот, плота не оказалось. Они обошли остров кругом, заглянули под каждый кустик у воды. Плота не было.

— Унесло, — спокойно сказала Женька. — В Каспийское море поплыл.

У Лиды потемнело в глазах.

— Как же теперь?.. Как же я?

Женька пожала плечами.

— А я почем знаю.

В мокром платье было холодно. От холода и от страха Лиду стала бить лихорадка.

— Нужно кричать, — прошептала она дрожащими губами. — Может быть, кто-нибудь услышит.

— Кто ж услышит? Видишь; на берегу никого нет.

Лида опустилась на песок и тихонько заплакала.

— Не реви, — негромко сказала Женька. — Скоро дядя Матвей на рыбалку мимо на лодке поедет. Крикнем ему — перевезет.

— А когда он поедет?

— А я почем знаю?

Лида снова заплакала.

— Не реви, — снова негромко сказала Женька. — А то вот возьму и уплыву. Одна останешься.

Лида умолкла. Уже совсем стемнело. Городок на противоположном берегу стал казаться каким-то чужим и далеким, словно Лида ни разу и не была там. Мать, наверно, уже спохватилась и разыскивает Лиду. Еще подумает, что она утонула или под машину попала. И зачем только она сюда забралась? Лида всхлипнула.

— Не плачь, — сказала Женька.

Ее голос теперь звучал немного мягче и ласковее. Она опустилась на песок рядом с Лидой и обняла ее за плечи. От прикосновения ее худенькой легкой руки Лиде сразу стало теплее.