Чтобы в юрте горел огонь [1981, худ. Г. Алимов]

* * *

Утром пошёл дождь. Тяжёлые капли падали на закаменевшую землю, смывали пыль и грязь с домов и заборов. Дождь шёл без передышки и поил, поил иссохшую землю, пока она сполна не насытилась влагой. Вода в ручье вспухла и покрылась лопающимися пузырями. Уже стояли лужи там, где недавно виднелись глубокие трещины, присыпанные по краям белой, как соль, выгоревшей землёй.

Нилка бегала по двору, пока не вымокла вконец. Она подставляла вёдра под напористую струю дождевой воды, бежавшей с крыши по железному желобку. Вместе с бабушкой они запасали воду впрок, и уже не осталось в доме мало-мальски пригодной посудины, а дождь всё шёл и шёл. Небо закрыли серые плотные тучи, от их мокрой тяжести неуютно становилось на душе, но окружающие девочку люди, наоборот, выглядели бодрыми, повеселевшими. Нилка не раз ловила взгляды взрослых, обращённые с надеждой вдаль, на колхозные поля, засеянные пшеницей, рожью, овсом и гречихой.

Ровно через неделю дождь кончился. Над потемневшей, залатанной во многих местах тесовой крышей их дома, над отсыревшим крыльцом, даже над калиткой, разбухшей от воды так, что Нилкиных сил не хватало, чтобы ее закрыть, дрожали и лениво тянулись вверх, бесследно исчезая в чистом воздухе, белёсые струи тёплого пара.

К полудню земля подсохла, и только раскисшие дороги с застоявшейся по обочинам ржавой водой жирно чавкали под колёсами.

Днём с фермы прибежала повеселевшая Уяна.

— Председатель разрешил провести саламатный ёхор. [9] Пусть, говорит, молодёжь повеселится перед уборкой, — сообщает она скороговоркой и достаёт из подполья запотевшую глиняную крынку сметаны. — Сейчас все несут в правление сметану и муку, чтобы вечером варить саламат.

Олхон, обрадованная не меньше Уяны, отсыпает в полотняный мешочек муки. Нилка тут же начинает проситься:

— Возьми меня с собой, я тоже хочу посмотреть ёхор.

Она пристаёт до тех пор, пока сговорчивая тётка не даёт согласие.

Вечером они идут на окраину Алги. На ровной поляне уже горят три огромных костра. В больших чугунных котлах, похожих на тот, что висит в юрте тётки Дулмы, кипит и булькает сметана.

На ёхор приехали люди из всех пяти улусов, где разместились бригады Тангуйского колхоза. Старики и старухи удобно устраиваются на деревянных скамейках. Они ревниво разглядывают молодых и вспоминают минувшие годы. Мужчины подтаскивают и рубят дрова для костров. Среди них Нилка видит соседа Кузьму. У котлов вместе с другими женщинами хлопочут тётка Дулма и Анна. Кругом снуют, галдят дети.

На длинных столах уже дымятся тарелки и миски с горячим саламатом. Выстреливает пробками и пенится крепкий кумыс, а ёхор всё не начинается, и истомившаяся от ожидания Нилка теребит тётку:

— Когда будет ёхор? Когда?

Наконец парни убирают опустевшие, ненужные котлы, гасят костры, оставляя один посередине, подбрасывая в него дрова и принесённый заранее хворост. Высокий столб огня вздымается и гудит над степью. Нилка видит красные отблески пламени на смуглых и белых лицах и слышит, как мужской низкий голос заводит бурятскую ёхорную песню:

Пусть будет место маленькое, как потничок, [10]
Всё равно будем кружиться и танцевать…

И, подчинившись этому зову, девушки, парни, женщины и мужчины встают в широкий круг и медленно, плавно начинают двигаться вокруг костра. Нилка тоже идёт в кругу, одну руку её держит тётка, другую — скуластый парень с кудрявыми чёрными волосами.

Запевала снова заводит тягучую, зазывную мелодию, и, выслушав её до конца, все подхватывают:

Давай же будем танцевать и прыгать,
Дружнее будем танцевать и прыгать!

Ритм убыстряется, все шагают в такт песне. Следуя чёткому ритму, танцующие протягивают руки вперёд, ближе смыкая свои ряды, потом делают шаг назад и широко разводят руками. Круг, как гибкая стальная пружина, то стремительно сжимается, то распрямляется, всё убыстряя и убыстряя движение.

Неожиданно Нилка слышит звонкий голос Уяны. Чьи-то руки свободно размыкают цепь, и рядом с тёткой вырастает рослая фигура Ивана. Он подхватывает песню Уяны и вторит ей мягко и осторожно, чтобы все вокруг могли слышать красоту её голоса.

Ехор всё набирает и набирает скорость. Теперь все, отдавшись полностью древнему танцу, пляшут. Жарко дышащие, разгорячённые танцоры образуют слитное живое кольцо.

Давай же будем танцевать и прыгать,
Дружнее будем танцевать и прыгать!

У Нилки захватывает дух. Ей кажется, сама степь, услышав слаженный могучий топот, встаёт на дыбы и вот-вот уплывёт из-под ног.

Ещё она видит, как сильная рука Ивана бережно держит маленькую руку Уяны, и как они оба, боясь взглянуть друг на друга, поют и пляшут вместе со всеми.

Наконец тётка уводит племянницу из круга к таким же, как она, припозднившимся любопытным детям. Нилка вместе с ними забирается на развороченную копну сена и изо всех сил трёт глаза, чтобы не уснуть, не упустить конец праздника.

Все рассаживаются вокруг затухающего костра. В рукак у Ивана баян, он разводит широко мехи, и два хорошо знакомых, уже сладивших между собой голоса запевают:

Как при лужке, при луне,
При широкой доле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле…

Остальные подхватывают:

Ты гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не поймаю…

Среди поющих Нилка видит, кроме Уяны и Ивана, соседей, Кузьму и Анну, Эрдени, доярок с фермы. Сейчас у них задумчивые, добрые, даже грустные лица, и понятно ей: это песня ещё больше объединяет всех.

Там, где земля смыкается с небом, появляется узкая светлая полоса. Чёрным, резко очерченным контуром вырисовываются на ней фигуры пасущихся лошадей.

Нилку обнимает Уяна.

— Вставай, племянница, вставай! — смеётся тётка, и её карие глаза блестят от радости.

— Ох и будет ругаться наша Олхон, ох и попадёт нам с тобой, — говорит тётка, но девочка по тону её голоса чувствует, что сегодня она ничуть не боится строгой и любящей поворчать бабушки.

Их провожает Иван. Не разговаривая, они идут по прохладной, мокрой от ночной росы траве. Когда подходят к раскисшей после дождей дороге, Иван берёт девочку на руки и, выбирая места посуше, обходит грязь. Потом протягивает руку Уяне и помогает ей…