Девочка из Франции

— Мажиарроррсаг[3], — пробормотала Жанетта и неожиданно рассмеялась.

— Что ты говоришь? — спросила Мари.

— А тебе какое дело!

Вскочив с камня, Жанетта стала молча спускаться с отвала. Позади она слышала неуклюжий топот Андрэ, сопенье Стефана, осторожные шаги Мари Жантиль, но ждать их не пожелала. Она перешла через рельсы и, подталкивая ногой камешки, низко опустив голову, побрела домой.

Часы на церковной колокольне пробили шесть раз. Жанетта шла мимо вывороченных с корнями пней, мимо какого-то сарая, дверь которого была сорвана с петель ураганом; на главной улице под ее ногами захрустели черепица и куски штукатурки. Мощная, мятущаяся под небосводом сила как будто возмутила и его прекрасный покой, провела по его глубокому синему фону беспорядочные кроваво-красные и янтарно-желтые полосы; но эти неестественно яркие, кричащие цвета как бы смягчились, пройдя сквозь толщу воздуха, и отражались над Трепарвилем лишь бледными отсветами. Жанетту поразила красота поселка, никогда не виденная ею раньше. Однообразные серые дома словно парили, плыли перед ее глазами… Она глубоко вздохнула, в груди стало радостно и больно. И впоследствии всякий раз, когда Жанетте вспоминался родной поселок, перед глазами ее возникала именно эта картина.

…Около большого огороженного участка стояли два мальчика, ученики государственной школы, и девочка. У одного мальчика в руках были ведерко с клеем и толстая кисть, у другого — хозяйственная сумка матери с большим бумажным свертком. Он вытащил из свертка один лист и разостлал его на земле изнанкой кверху. Его товарищ быстро прошелся по ней своей кистью, а девочка тут же подхватила лист и ловко приклеила к забору.

Жанетта еще издали узнала ребят. А девочка — это же ее одноклассница Роза Прюнье! Вот было бы занятно, окажись здесь сейчас сестра Анжела! Жанетта прекрасно знала, чем занимается эта тройка вайанов: они расклеивают плакаты. Всюду они суют свой нос, до всего им дело: то плакаты развешивают, то листовки раздают, то у них собрание, то демонстрация… Они и в школе держатся вместе, у всех — одинаковые галстуки, пароль завели… Подумаешь, сколько фасону!

Вайаны — лучшие ученики в классе, уроков они никогда не пропускают, аккуратно выполняют все свои обязанности, словно назло сестре Анжеле: она только и ждет случая, чтобы вышвырнуть их из школы… На плакате крупными заглавными буквами было написано: «Мы хотим мира!» Жанетта чуть скривила губы и, чтобы смутить ребят, остановилась у них за спиной. Но Роза Прюнье ласково поздоровалась с Жанеттой:

— Здравствуй, Роста!

— Здравствуй, — ответила Жанетта и, скорчив насмешливую гримасу, стала смотреть, как быстро и привычно движутся руки ребят.

Роза Прюнье ладошкой пригладила на заборе плакат и сказала, обернувшись к Жанетте:

— Что-то тебя не видно в школе… Опять болела?

— Опять? — недовольно повторила Жанетта. — Вот еще! Что мне сделается!

— Ну, тем лучше!

Роза еще несколько раз провела рукой по плакату, мальчики собрали клей, продуктовую сумку и уже пошли было с деловым видом занятых людей, которым некогда болтать с посторонними. И вдруг Жанетта разозлилась. Она гордо вскинула голову и сердито крикнула вслед Розе:

— О себе беспокойся!.. Понятно? Может, это у меня был коклюш?

— Нет, конечно! Я хорошо помню, что коклюш был у меня, — спокойно ответила Роза и, обернувшись, улыбнулась красной как рак Жанетте.

— А я выдам вас, вот увидите!

Роза на секунду остановилась.

— Ну нет! Этого ты не сделаешь. И не наговаривай на себя, — сказала она уверенно. — Я тебя хорошо знаю. Твое место уже давно среди нас!

— Да брось ты! — сказал мальчик, помахивая кистью. — Звать к нам не нужно.

Он взял Розу за руку и потащил за собой. А Жанетта яростно кричала им вслед:

— Дожидайтесь! Так я и пошла к вам!.. Я ведь еще не спятила!.. Мне на вас наплевать!.. Что хочу, то и делаю… и… и пропадите вы пропадом!

Ответа не последовало. Трое ребят торопливо шли вперед вдоль забора, а Жанетта со всех ног бросилась к дому. Шла она злая, но потом остыла, и вдруг ей стало весело. «Среди вас мое место… как же! — бормотала она про себя. — Хотят, чтобы я им ведра носила, да, когда им в голову взбредет, маршировала по улицам с плакатами и флагами! Уж бабушка задала бы этой Розе жару…» И вдруг, вопреки всему, Жанетта с глубокой нежностью, с благодарностью вспомнила Розу Прюнье. Она сравнила ее про себя с благонравной, глупой Мари Жантиль — конечно, Роза совсем другая, она гораздо интереснее! Лучшая ученица в классе, характер сильный, решительный, даром что сама маленькая да тоненькая. То у нее коклюш, то кровь носом идет, в прошлом году фолликулярная ангина была, а еще раньше шея распухла — поэтому родители не отдали ее в государственную школу: очень уж далеко ходить. Но ничто не изменилось во взглядах Розы Прюнье. На нее не действовал ни одуряющий запах ладана в сумрачных коридорах женского монастыря, ни елейные нравоучительные беседы сестры Анжелы, ни благочестивое настроение утренних месс. Роза со всеми вежлива, ведет себя хорошо — но и только. С ней нельзя меняться образками, перебирать четки, заключать простенькие пари — Роза держится в стороне от неписаных законов монастыря. «Пропади она пропадом!» — повторила про себя Жанетта Роста, но на этот раз без всякой враждебности.

Ветер стих, и главная улица оживилась. Люди собирались кучками на тротуарах и перед воротами; слышались женские причитания, сетования. Сколько бед принесла буря! Сколько черепиц сорвала с крыш, сколько стекол побито!..

В аптеке собралась обычная вечерняя компания. Для возбуждения аппетита перед ужином они потягивали аперитив, который приготовлял толстый, похожий на откормленного поросенка, аптекарь. Жанетта словно зачарованная смотрела сквозь стекло на эти манипуляции аптекаря, дивясь, что толстяк так легко прыгает туда-сюда, словно мяч. Из-за этих аперитивов он, казалось, совсем забыл о шахтерских женах, ожидавших его с рецептами в руках; постепенно они заполнили всю аптеку.

Мясник Мезье стоял на третьей, верхней ступеньке крылечка своей лавки. Маленькая рыжая бородка торчала у него заносчиво, крошечные черные глазки быстро бегали, руки он сложил под залитым кровью передником. Не оглядываясь назад, он отдавал распоряжения приказчику, находившемуся в лавке, и казалось, что своим подвывающим голосом мясник отдает приказания всей улице:

— Бульонные кости в холодильник… Доска вся в крови… Не втирай мне очки, уж я-то вижу! Как закончил разделку — чтоб ни одной капли крови не оставалось на прилавке… Голову руби надвое вдоль, у ушей пополам разруби, поперек… Заднюю ногу целиком повесь на крюк, от нее никому не смей резать — к вечеру пришлют за мясом от господина директора…

Великолепное мясо из бедренной части, отбивные — все это целиком шло к столу администрации шахты; женам же шахтеров, когда они покупали у Мезье немного мяса, доставались остатки да обрезки. Иные трепарвильские хозяйки бойкотировали мясника Мезье и все необходимое покупали в Рубэ, но Мезье это мало беспокоило. Для него это капля в море!

У него был собственный дом, красивое строение прямо напротив церкви — на углу главной улицы, там, где она выходит на маленькую площадь, — да в Лилле он купил комнату для приемов: она на втором этаже и обставлена плюшевой мебелью. Он даже заказал для своей лавки вывеску, на которой белыми буквами по черному полю написано: «Мезье, мясная и колбасная». Над фамилией «Мезье» неизвестно почему красовались три золотые звезды.

Жанетта была заклятым врагом мясника: «Ишь ты! Лучшие куски на виллы отсылает!» Но не меньше ненавидела она и тех, для кого предназначались эти лучшие куски. По ее мнению, Мезье обязан был всю тушу продавать любым покупателям без различия, в порядке очереди. Проходя со своими приятелями мимо мясной, она всякий раз старалась новой озорной выходкой насолить наглому торгашу с козлиной бородой. Андрэ Вавринек начинал отчаянно ржать. Ржанью гармонично вторило однообразное блеянье, воспроизводимое Мари Жантиль, а маленький Стефан воссылал к небу непрерывный ослиный рев «Иа-а» под аккомпанемент веселого хрюканья усердствовавшей Жанетты. На лестнице появлялся Мезье. В бешенстве он размахивал окровавленными руками, прыгала его рыжая бороденка, похожая на щетку. Его вой и визг были последними заключительными аккордами этой удивительной симфонии… Однажды вечером ребята написали мелом на двери его лавки: «Закрыто по случаю смерти». В другой раз Жанетта позвонила мяснику из автомата на станции и, ловко подражая голосу жены директора шахты, заказала целого вола: «Мы затеяли для наших парижских друзей маленький пикник с фейерверком. Вола мы зажарим целиком — это тоже входит в программу праздника. Так вы, любезный Мезье, уж позаботьтесь, чтобы мясо было хорошее, упитанное. На этот раз пусть он не на вас походит, а на господина аптекаря…» Какие завывания раздались тогда у другого конца провода! Маленький Стефан, который тоже приложил ухо к трубке, шлепнулся на землю и, скорчившись, беззвучно захохотал.

Но, очутившись у мясной одна, без товарищей, Жанетта разрешала себе только небольшие вылазки. Так и сейчас — она остановилась перед лавкой и, подражая громкому голосу мясника, бросила приказчику короткое приказание:

— Собачью печенку, понял!

Из глубины лавки изумленный голос переспросил:

— Собачью, хозяин?

Жанетта не стала ждать продолжения и быстро, но с гордо поднятой головой удалилась с места происшествия. За спиной она услышала женский смех, злобный вой мясника и свое имя, повторенное несколько раз: «Жанетта Роста… Ох, уж эта Жанетта Роста…» Успех воодушевил девочку, и она с особым рвением опустилась на колени перед церковью и не спеша, истово перекрестилась. Сердце у нее бешено колотилось. Она чувствовала какое-то вдохновение, удовлетворенность, словно артистка, стяжавшая овации. У бензиновой колонки стояла черная закрытая машина с парижским номером. Жанетта внимательно рассмотрела сидевших в ней проезжих — пожилого мужчину с морщинистым лицом и элегантную толстую даму. А вот единственный в Трепарвиле столб для объявлений. Сейчас его обвивает огромный плакат. На плакате изображена голова радостно улыбающегося гигантского младенца, под нею большими буквами написано: «Мыло Кадум», а над нею, помельче: «Шоколад Менье». Рядом со столбом, у края тротуара, стоял на двух подпорках щит с рекламой: «Шины Мишлен».

Жанетта потихоньку напевала: «Мыло Кадум, шоколад Менье», потом стала петь иначе: «Мыло Менье, шоколад Ка-а-дум…» Время от времени она здоровалась с женщинами, выглядывавшими из окна или сидевшими на скамеечках у порога: «Добрый вечер, мадам Брюно… Добрый вечер, мадам Жаклен…» Перед домом Жантилей она ускорила шаг — мадам Жантиль вечно спрашивает ее о своей дочке! Но из окна второго этажа уже раздался ей вслед укоризненный голос:

— Где ты нашу Мари бросила, Жанетта?

— Она уже идет, не беспокойтесь, пожалуйста. У меня еще другие дела были, — важно прибавила девочка.

— Ну так поторапливайся! Твоя мама только что прошла со станции.