Девочка из Франции

7

Что это стряслось со старухой? Ничего не говорит, но ведет себя так, словно у нее нехорошо на душе: вздыхает, бормочет молитвы, то и дело крестится украдкой. Да и то не к добру, что поставила она сегодня перед зятем паприкаш[12] из картофеля. Ведь ни она сама, ни Жанетта ни за что не прикоснутся к этому «варварскому кушанью», которое словно огнем обжигает горло. Готовить это блюдо Полина научилась у мужа, а вот сейчас его ублажает паприкашем теща. Ох-хо-хо, видно, совесть у нее не чиста… Что же случилось?

Йожеф Рошта сидел на своем обычном месте у окна. Он уже помылся и поужинал. Было еще светло; с улицы доносился гомон детских голосов. Йожеф сложил газету, решив перед сном заглянуть в партийный комитет и отчитаться о поездке в Сен-Мартен. Увидев, что зять снимает с гвоздя шапку, бабушка по-настоящему испугалась.

— Вы уходите? — спросила она.

Йожеф кивнул головой.

— К девяти часам буду дома. — И уже у двери спросил: — А где Жанетта?

Старуха бесцельно кружила по комнате. Тонким, пронзительным голосом, раскатывая звуки «р», она испуганно спросила:

— Жанетта?.. Вы о ней?.. Она на улице играет. Сейчас за ней схожу. Бедняжка и так уж намучилась…

— Намучилась? Отчего?

Йожеф Рошта, уже в шапке, стоял на пороге; теперь он ясно видел, что теща готовится что-то сообщить ему. Уж не случилось ли чего с Жанеттой? И сразу его словно обдало горячей волной страха и любви. И вдруг он закричал на старуху, которая взволнованно жестикулировала, то и дело набожно воздевая глаза к небу:

— Да не ломайте же вы комедию! Некогда мне смотреть ее! Что случилось? Говорите скорей!

Мадам Мишо всхлипнула и начала плакать. Конечно, легко обидеть бедную, одинокую вдову… Она и так-то едва жива, а с тех пор, как ее дорогая Полина…

— Да и что это такое, в самом деле! — сказала она вдруг резким голосом и гордо выпрямилась. — Полина не потерпела бы, чтобы обирали ее родную мать! Письменного завещания она не оставила, а кто знает, для чего копила она эти деньги! И если бы жива была Полина, уж она-то не швырнула бы своей матери в лицо какие-то жалкие гроши, а…

Гнев охватил Йожефа Рошта. Он сорвал с головы шапку и хватил ею об стол; в лучах закатного солнца, пробравшихся сквозь крошечные оконца, взметнулось целое облако пыли.

— Не болтайте вы попусту! Не изводите меня намеками. Хотите сказать что-нибудь — говорите, или я уйду!

Голос тещи снова стал смиренным и робким. Чтобы выиграть время, она принялась вытирать кончиком фартука слезы. Йожеф Рошта снова надел шапку и, стараясь подавить отвращение, спокойно спросил:

— О каких деньгах речь?

— А жестяная-то коробка! Та, что в моем тюфяке была…

— Ну, с этим мы можем покончить раз и навсегда, — сказал Йожеф Рошта. — Полина прислала из Лансской больницы женщину, и та передала мне ее волю. Сказала, что я должен взять из вашего матраца деньги. Полина собрала их для меня, и вы сами хорошо это знаете. Так зачем же начинать разговоры об этом? — Вдруг он шагнул к теще: — Вы взяли оттуда что-нибудь?

Словно откуда-то издалека донеслось чуть слышное: «Да», и старуха быстро-быстро закивала головой.

— Для чего вам это понадобилось?

— Дело было очень срочное, я не успела сказать…

— Но зачем? Зачем?

— На… на поездку в Париж.

Йожеф Рошта изумленно уставился на тещу:

— Кто ездил в Париж? Когда?

— Вчера. Мы с Жанеттой… Вернулись с ночным поездом.

— Что понадобилось Жанетте в Париже? — спросил Йожеф.

Но старуха бормотала какой-то вздор, и он, опять потеряв терпение, стукнул кулаком по столу с такой силой, что доска едва не раскололась:

— Ну, уж теперь-то вы расскажете, черт побери! А не то я всю душу из вас вытрясу!

И полился нескладный рассказ о газетном объявлении, о железнодорожных билетах, на которые ушло несколько бумажек из жестяной коробки, и обо всем, что произошло в «Кларидж-отеле». Постепенно старуха оправилась. Она присела к столу и, быстро шамкая беззубым ртом, начала причитать и жаловаться:

— Ох, уж эта девочка! Ведь сама оттолкнула свое счастье! Господа-то все как один за нее были… И вдруг она встала вот этак перед знаменитым артистом да как крикнет прямо ему в лицо: «Убирайтесь к себе домой!» Я чуть было не провалилась на месте. Тяну ее за юбку, а она снова вытянула голову, как змееныш, да еще на цыпочки привстала и шипит: «Убирайтесь к себе домой!» И все, все пропало — и деньги, и надежды, и…

Вдруг мадам Мишо вздрогнула от неожиданного движения Йожефа Рошта и, словно обороняясь, подняла руки. Но зять, с грохотом придвинув табуретку, уселся напротив нее и облокотился на стол:

— Ну, расскажите теперь все хорошенько, по порядку! Ее хотели выбрать? Именно ее? Это верно?

Видно было, что он заинтересовался. Услышав его бодрый, звучный голос, мадам Мишо подняла голову и заморгала от удивления. Ох, до чего же странный, непонятный человек! Ну скажите на милость, отчего так сияют его глаза, чему он радуется?.. Старуха тоже облокотилась на стол. Две головы сблизились — отец и бабушка шептались, словно заговорщики.

— Верно, верно! — подтвердила старуха. — Все подошли к ней, рассматривают… и тут артист заговорил… До тех пор никому ни слова… а с нашей Жанетточкой заговорил!

— И что же Жанетта?

— А она как закричит на него…

— Он даже попятился, да?

— Прямо так и отскочил! А наша Жанетта — прыг за ним! Господь свидетель, у меня кровь застыла в жилах. Так и думала, вот сейчас она ему в глаза плюнет…

Йожеф откинулся назад и захохотал так громко и весело, что старуха Мишо застыла с открытым ртом. Затем Йожеф поднялся. Он был в самом хорошем расположении духа. Вытерев глаза, он лихо сдвинул шапку набекрень и добродушно похлопал тещу по плечу:

— А о деньгах, мама, не беспокойтесь. Денег осталось еще достаточно, и не думайте об этом!

Уже захлопнулась за Йожефом дверь, а старуха Мишо все еще тупо взирала на его опустевшее место. Ох, что за человек! Непонятный человек этот венгерец!.. Наконец она поднялась и, поминутно вздыхая, принялась мыть посуду.

Йожеф Рошта окинул улицу взглядом. Там, где собралось больше всего детворы — мальчиков и девочек, малышей с разинутыми ртами и уже больших подростков, — развевалась легкая короткая спереди и свисавшая сзади юбочка. Оттуда звучал звонкий, повелительный голосок. И, словно теплый летний дождь, этот голос согрел сердце Йожефа Рошта. Хороший человек выйдет из его девчушки, если попадет она в хорошие руки! Нужно поскорее удалить ее от бабушки. У старухи дрянная, рабская душонка, нет у нее моральных устоев. Она может погубить девочку! И кто знает, может, она уже вконец исковеркала характер Жанетты! При одной только мысли, что дочь его потащили в Париж и выставили на всеобщее обозрение в качестве нищенствующего пролетарского ребенка, у Йожефа Рошта сжимались кулаки и кровь волной заливала лицо и шею. Он спешил к Жанетте так, словно ее нужно было немедленно спасти от угрожающей ей опасности, бежать с ней, не останавливаясь, пока все дурное не останется далеко позади… Старуха Брюно, увидев его разгоряченное лицо, крикнула Йожефу вслед:

— Добрый вечер, мсье Роста! Что с вами? Какая муха вас укусила?

Но пока Йожеф добрался до кучки игравших детей, он успел обдумать, как вести себя, и окликнул дочь своим обычным спокойным тоном, сделав вид, что встретил ее по чистой случайности. Он даже постоял немного, засунув руки в карманы, и лишь потом спросил:

— Ну, как дела, Жанетта?

— Хорошо.

— Проводи-ка меня немножко, — просто сказал Йожеф Рошта, набивая трубку.

Прищурив глаза, девочка смотрела отцу прямо в лицо, словно желая прочитать его мысли. Может, бабушка рассказала ему о поездке в Париж? О, тогда папа рассвирепел бы! Уж он расправился бы с ними обеими… Но если он ничего не знает, тогда почему зовет гулять? Сколько лет прошло с тех пор, как они гуляли вдвоем!.. Жанетта бесцеремонно растолкала глазевшую детвору, потуже затянула кожаный поясок и, оправив юбку, подошла к отцу:

— Ну что ж, я не против. Прогуляемся…

Они медленно шли по главной улице. Стояла удушливая жара, термометр показывал тридцать пять градусов и тени. Не принес облегчения и вечер. С моря не тянул даже самый легкий ветерок. Женщины выглядывали из окон на улицу. Иные сидели на скамеечках перед домами. Жанетта здоровалась со всеми, кланяясь направо и налево: «Добрый вечер, мадам Брюно… Добрый вечер, мадам Жантиль». Йожеф Рошта, тихонько насвистывая, тоже подносил руку к шапке. Потом дома поредели, улица перешла в шоссе. В сторону Рубэ мчались мотоциклы, легковые и грузовые автомашины. Отец и дочь шли по пешеходной дорожке рядышком, близко-близко друг к другу. Вдали клубился по небу черный дым заводских труб. Надвигался вечер, в душном воздухе слышался запах земли… Йожеф Рошта, внешне спокойный и безразличный, напряженно думал о предстоящем разговоре с дочкой. Как бы поумнее и потактичнее начать?

И вдруг, отбросив все ухищрения, заговорил напрямик:

— Я решил вернуться в Венгрию.

Жанетта смотрела на него широко открытыми глазами.

Отец торопливо продолжал:

— Ты ведь знаешь, обо всем этом мы договорились с мамой. Она всегда понимала меня, была мне другом и в горе и счастье. Такая она была женщина. И так должно быть. Вот вырастешь — сама поймешь это.

Девочка услышала короткий смешок — смешок человека, которого очень развеселило такое предположение. Она поджала губы и втянула голову в плечи.

— Теперь, когда мама умерла, — снова заговорил отец серьезным тоном, — я подумал, что мне следует с тобой обсуждать свои планы. — (Девочка расправила плечи, выпрямилась.) Йожеф Рошта, охваченный теплым чувством, продолжал: — Теперь ты уже большая, Жанетта, сама решай свою судьбу. Не думай, что я хочу принуждать тебя… к чему бы то ни было… Ты начинаешь свою жизнь, и тебе лучше знать, что для тебя хорошо… Вот и поговорим об этом…

Жанетта кивнула головой. Они сели на траву, узкой полоской пробивавшуюся вдоль тропинки. Йожеф Рошта большим пальцем умял табак в трубке и сильно затянулся. В трубке раздался какой-то всхлипывающий звук, и оба, отец и дочь, рассмеялись.

— Папа, вы не вычистили трубку, — сказала Жанетта.

— Не до того было. Сойдет и так… Словом, ты не думай, что я насильно тебя заставляю или еще что… Мне очень обидно было бы… Нам теперь вместе надо держаться, ведь мы с тобой совсем одни на свете. — «Ох, как глупо я говорю! Зря расчувствовался, она же высмеет меня!» — подумал Йожеф и снова заторопился: — Я скажу тебе, о чем я думаю, а потом ты расскажешь мне о своих мыслях. Так ведь правильно будет, да? Не хотелось бы мне расставаться с тобой, маленькая моя Жанетта. Ведь бабушка уже не молоденькая, и… если она умрет, останешься ты здесь одна — ни родных, ни дома. И еще я должен сказать, что на жизнь и вообще на всё она смотрит не так, как надо, неверные у нее взгляды… Словом, мне трудно примириться с мыслью, что она будет наставлять тебя, как жить, и что… что когда-нибудь из тебя выйдет такая же старая богомолка, прислужница попов и господ, как… Ну вот, теперь ты все знаешь. Сама решай теперь, как и что. Насильно вмешиваться в твою судьбу я не хочу.

Девочка сорвала травинку и закусила голый сухой стебелек; лицо ее не выдавало, что она чувствовала в ту минуту. Йожеф забеспокоился. Быть может, не так он подошел к этому упрямому и скрытному сердцу?.. Он заговорил тихо, словно разговаривал теперь сам с собой: