Чекисты, оккультисты и Шамбала

Что касается В.И. Забрежнева, то он скорее всего сблизился с Барченко на почве общего интереса к парапсихологии. В прошлом сотрудник НКИДа и ОГПУ, а ныне аспирант Института экспериментальной психологии в Москве, Забрежнев имел обширные связи в различных наркоматах и ведомствах, которые он попытался задействовать для продвижения планов Барченко. Так, Забрежневу удалось организовать встречу ученого с Г.В. Чичериным, что было вызвано необходимостью получения Барченко, как руководителем научной экспедиции, санкции НКИДа для поездки зарубеж.

Жизненный путь В.И. Забрежнева до встречи с Барченко был весьма бурным, полным риска и авантюры. Видный деятель анархизма и участник 1-й русской революции, он бежал в 1906 г. из Бутырской тюремной больницы, переодевшись в форму следователя, и скрылся за границей. Проживал — до весны 1917 г. — преимущественно в Париже, где работал фотографом, секретарем в редакции финансовой газеты, чернорабочим на заводе и шофером такси. Вернувшись в Россию, вошел в доверие и стал личным секретарем министра продовольствия Временного правительства А.В. Пешехонова, редактировал анархистскую газету «Голос труда» (1918), но затем перешел на сторону большевиков. В 1919 г., являясь сотрудником иностранного отдела РОСТА, был отправлен руководством ВКП(б) (лично В.И. Лениным) с рядом спецзаданий в Германию и Францию. Дважды арестовывался полицией этих стран за коммунистическую пропаганду. По возвращении в Москву заведовал отделом печати НКИДа (1921–1922), руководил научно-техническим отделом ОГПУ (1922–1923); затем в течение двух лет учился на медицинском факультете 1-го Московского университета и в аспирантуре Института экспериментальной психологии. В 1926–1927 гг. находился в составе советской торгово-дипломатической миссии в Западном Китае (Урумчи), после чего отправился в Копенгаген, где проработал год экономистом в советском полпредстве в Дании. В начале 1930-х В.И. Забрежнев занимал ряд ответственных постов в Ленинграде — и. о. директора Эрмитажа, заместителя директора Института мозга и Института им. Лесгафта. Последний отрезок жизни — с 1932 г. вплоть до ареста в августе 1938 г. — работал цензором иностранного сектора Леноблглавлита.

В.И. Забрежнев также оставил о себе память как изобретатель и ученый. Его изобретения были отчасти запатентованы, отчасти депонированы в 1914–1917 гг. в Парижском коммерческом трибунале (автоматический счетчик строк для пишущих машинок, газовый спасательный пояс, экстрактор для перьев и др.). В 1920-е гг. активно занимался исследованиями в области гипнологии, ставил собственные эксперименты. Автор статей: «Теория и практика психического воздействия» (1922), «Спорные вопросы гипнологии» (1925), «Задачи современной гипнологии» (1926). Экспериментальный материал Забрежнева был частично использован известным советским психологом, одним из основателей нейропсихологии А.Р. Лурия в книге «Природа человеческих конфликтов»[286]. (В СССР эта книга никогда не публиковалась; впервые издана на английском в США в 1932 г.; переиздавалась там же дважды — в 1960-м и 1976 г.)

Итак, пытаясь помочь Барченко, Забрежнев написал письмо Г.В. Чичерину, и тот согласился принять ученого для беседы у себя в кабинете в здании НКИДа на Кузнецком Мосту. 31 июля Барченко явился к наркому в сопровождении двух сотрудников ОГПУ (вероятно, спецотдельцев Бокия) — рассказал о своих многолетних исследованиях в области древнейшего естествознания и изложил планы путешествия в Тибет и Афганистан «для поиска следов доисторической культуры». При этом заявил, что готов немедленно отправиться в Монголию, снарядить там караван и двинуться в Тибет. Из этого можно заключить, что Барченко фактически планировал не одну, а две отдельные экспедиции, ибо попасть в Афганистан было гораздо легче и безопаснее с территории СССР, через Западный Туркестан, чем на обратном пути из Тибета через Китайский Туркестан. Его большой интерес к Афганистану (Кафиристану) подогревался, во-первых, тем, что здесь находились тайные обители («братства») суфиев, которые некогда посещал Гурджиев. В то же время в афганской горной стране, между Балкхом и Бамианом, Сент-Ив помещал сакральную территорию Парадезы — владение Понтифов Империи Рама. (Напомним, что Балкх — один из древнейших городов мира, столица Греко-Бактрийского царства; Бамиан же главным образом известен своим пещерным монастырским комплексом, насчитывающим несколько тысяч гротов.) В Афганистане путешественник, между прочим, намеревался войти в контакт с главой исмаилитов Ага-ханом[287], рассчитывая, очевидно, с его помощью проникнуть в наиболее недоступные для европейцев места, хранящие остатки древних знаний. (О чем он едва ли поведал Чичерину, зная о враждебном отношении большевиков к Ага-хану за его связь с англичанами.)

Реакция наркома на сообщение Барченко была двойственной — поездку в Афганистан он тут же решительно отклонил по политическим соображениям, но в то же время высказался довольно положительно относительно посещения Тибета. Свой отзыв об экспедиционном проекте Барченко Чичерин направил в Политбюро ЦК. Однако уже на следующий день он узнал, что начальник ИНО ОГПУ М.А. Трилиссер совершенно не в курсе относительно похода в НКИД Барченко и чекистов. Кроме того, Чичерину доложили, что его недавние визитеры самовольно обратились через наркоминдельский отдел виз в афганское посольство, заявив, что они «составляют экспедицию, едущую от ВСНХ». Разгневанный нарком тут же направил новую докладную в Политбюро с просьбой «не давать хода» его предыдущему письму. Ссылаясь на свой разговор с Трилиссером и Ягодой, он отмечал, что «руководители ОГПУ теперь сомневаются в том, следует ли вообще отправлять экспедицию Барченко, ибо для проникновения в Тибет имеются в виду более надежные способы». В этой записке Чичерин, помимо прочего, высказал свое отношение к исследованиям ученого и его проекту:

«Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры. Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходившую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее он считает, что в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией тов. Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего спец. отдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан в коллегии президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства, которые, по-видимому, у него имеются. Ко мне пришли два товарища из ОГПУ и сам Барченко, для того чтобы заручиться моим содействием для поездки в Афганистан с целью связаться там с тайными братствами.

Я ответил, что о поездке в Афганистан и речи быть не может, ибо не только афганские власти не допустят наших чекистов ни к каким секретным братствам, но самый факт их появления может повести к большим осложнениям и даже к кампаниям в английской прессе, которая не преминет эту экспедицию представить в совершенно ином свете. Мы наживем себе неприятность без всякой пользы, ибо, конечно, ни к каким секретным братствам наши чекисты не будут допущены.

Совершенно иначе я отнесся к поездке в Лхасу. Если меценаты, поддерживающие Барченко, имеют достаточно денег, чтобы снарядить экспедицию в Лхасу, то я даже приветствовал бы новый шаг по созданию связей с Тибетом при непременном условии, однако, чтобы, во-первых, относительно личности Барченко были собраны более точные сведения, чтобы, во-вторых, его сопровождали достаточно опытные контролеры из числа серьезных партийных товарищей и, в-третьих, чтобы он обязался не разговаривать в Тибете о политике и, в особенности, ничего не говорить об отношениях между СССР и восточными странами. Эта экспедиция предполагает наличие больших средств, которые НКИД на эту цель не имеет.

‹…› Я безусловно убежден, что никакой богатейшей культуры в доисторическое время не существовало, но исхожу из того, что лишняя поездка в Лхасу может в небольшой степени укрепить связи, создающиеся у нас с Тибетом»[288].

Отповедь Чичерина, в которой нельзя не почувствовать скрытое соперничество НКИДа и ОГПУ, не обескуражила Бокия, поскольку нарком в принципе не возражал против экспедиции Барченко в Тибет, хотя и считал необходимым прикрепить к ней партийного «контролера», т. е. политкомиссара. Именно таким образом Политбюро поступило в 1923 г. с П.К. Козловым, навязав его тибетско-монгольской экспедиции дополнительного сотрудника, бывшего коминтерновца Д.М. Убугунова. Точно так же поступили и с Барченко, назначив в его отряд политкомиссара — Я.Г. Блюмкина. Одиозная личность бывшего левого эсера-террориста — убийцы германского посла графа В.Мирбаха, однако, встретила решительный отпор со стороны Барченко. Такому человеку, как Блюмкин, не могло быть места среди участников отряда, отправлявшегося в святую землю Шамбалы. Но была, как кажется, и другая, более веская, причина, окончательно разрушившая надежды А.В. Барченко. Уже в начале августа 1925 г. Чичерин приступил к разработке планов новой — третьей по счету! — советской дипломатической экспедиции в Тибет, что делало практически невозможным какое-либо постороннее проникновение в эту страну.

Не попав в Шамбалу, Барченко осенью того же года отправился в другое заповедное место, на Алтай — в сопровождении все тех же двух учениц (Шишеловой-Марковой и Струтинской) и жен (Ольги и Натальи). Цель этой поездки, по-видимому, организованной Г.И. Бокием, состояла в том, чтобы установить связь с представителями «русской ветви традиции Дюнхор», искателями Беловодья. Э.М. Кондиайн сообщает нам маршрут путешественников — через Семипалатинск, Усть-Каменогорск, пароходом по Оби и Иртышу, а затем на лошадях в горы. Конечный пункт — селение Катон-Карагай, расположенное в живописной Бухтарминской долине. Там рассчитывали встретить тех, кто некогда ходил в Беловодье-Шамбалу. И действительно, в Катон-Карагае Барченко познакомился с одним из них — 115-летним старцем Филоновым («старик с пасеки»), у которого был сын и множество внуков. Оттуда, судя по краткой записи Э.М. Кондиайн, Барченко и его спутницы двинулись в Котово, где находилась заимка Филонова — избушка и пасека. Запись заканчивается сообщением, что «старик вылечил Олю от простуды горячим медом».