Обнародовать нельзя уничтожить

Все уже и так ясно было. Но Тони открывал файл за файлом. Вдруг ошибся? Но нет. Одна и та же манера, почерк, стиль. В лаборатории Штрукера он скачал, вместе со всем остальным, и расчеты своего отца.

Первая мысль — не может быть. Потом уже Тони вспомнил, что отец работал на СНР и на Щ.И.Т. Значит, он даже и не думал, что его исследования уходят Гидре. Вот так вот, папа. Трудишься, изобретаешь, а тебе потом твоим же изобретением в морду. Или твое же изобретение тебя по морде. Тебе повезло, ты не узнал, кто еще внимательно изучал твою работу, старательно, может быть, тоже ночами не спал, как Тони сейчас. Узнал бы, что бы ты сделал?

Но одного Тони припомнить не мог — чтобы отец работал с электромагнитным излучением. Радиация — да, альтернативная энергетика — тоже. Да чего только ни было, но вот такого он в наработках отца не встречал. Или плохо искал?

Тони вдоль и поперек прошерстил отцовские заметки — ничего. Точнее, прямо — ничего. Были какие-то странные наброски в разделе про вита-лучи. Похоже, отец дорабатывал и улучшал свое изобретение. Но при чем тут электромагниные поля? Слишком мало для выводов. Остались личные записи — дневники, переписка, заметки на обрывках газет, салфетках, просто клочках бумаги.

Тони моргнул, глаза болели, словно в них кто-то щедрой рукой перца насыпал. Еще раз открыл последний файл с вычислениями, несколько минут пялился в экран. Он набрал воздуху побольше, словно собрался прыгнуть с обрыва в воду, и медленно коснулся иконки «Говард Старк, личные записи».

День за днем, минута за минутой — вся жизнь отца снова проходила перед глазами. Временами Тони забывал дышать, временами плотнее сжимал губы, временами непрошеные, невыплаканные слезы жгли глаза. Эй, Старки не плачут! Соберись! И он вспоминал, как это — дышать, упрямо читал, дрожащими пальцами выделял фразы, переносил их в отдельный файл. И надеялся, что эти записи никогда не закончатся. Потому что сейчас ему казалось — отец стоит за плечом, заглядывает в экран, вот-вот одобрительно улыбнется. Главное — не оглядываться и не прекращать читать.

Октябрь 1943 года, Филадельфия. Да, был такой эксперимент с электромагнитными полями — сделать корабль невидимым не только для мин и радаров, но и для людей. Тони всю жизнь считал, что это конспирологическая и антинаучная чушь. А те сказки, которые рассказывали так называемые участники эксперимента — бред сумасшедшего. Кто поверит, что человек вообще может такое пережить? Про «радарную травму» даже дети знают. А кто не знает, может почитать в Интернете. Даже картинки есть. Перед тем, как их смотреть, принимать пищу строго не рекомендуется — стошнит.

Колорадо-Спрингс, 1956 год. Что отец делал в больнице для отставников? Почему внес это в личный календарь? Почему потом так часто встречался с нейрофизиологами? Здоровье у него было прекрасное, каждому бы такое.

Опомнился он только тогда, когда увидел сообщение от Пеппер: «Ты собрался уморить себя голодом?»

Словно прогоняя сонную одурь, Тони потряс головой. Желудок тут же скрутило от боли, в глазах поплыло. Пеппер права — поесть надо. В первый раз со вчерашнего вечера. Три чашки кофе до полудня не считаются. Он поднялся, быстро свернул все наработки, встал, морщась от того, что затекшие плечи свело судорогой.

За ужином он прокручивал в мыслях все, что нашел. Из паззла, который он пытался сложить в голове, постоянно выпадало и терялось несколько самых важных кусочков. Может быть, он сможет найти ответы в тех записях, которые еще не прочел?

— Ты меня слушаешь? — от вопроса Пеппер он едва не уронил вилку.

— Конечно, — ответил он машинально. — Просто тут одна задачка…

— Ясно, — Пеппер вздохнула, аккуратно сложила салфетку, встала из-за стола.

Ну, вот… Только этого не хватало — обиделась. Тони и понимал, что виноват, но и поделать ничего с собой не мог — такой уж уродился. Если какая-то мысль в голову засядет, то ни о чем другом думать не получается, пока он не найдет или ответ, или доказательства того, что ответа нет. Да и то поставит тогда мысленную «птичку», мол, это пока ответа нет.

Пеппер наверняка ждала извинений, может быть, предложения провести этот вечер вместе, поехать куда-нибудь. Но Тони устал извиняться. А что толку? Словами ни дом не построишь заново, ни человека с того света не вернешь. А ведь как было бы просто: «Извините, пожалуйста» — и все, как по волшебству, восстанавливается; «Мне очень жаль» — и покойник ожил, улыбается, руку жмет, говорит, мол, ничего страшного, недоразумение. А что до Пеппер, так есть беды и посерьезнее, чем испорченный вечер.

Пеппер извинений так и не дождалась, ушла к себе. Тони посидел над пустой тарелкой еще с минуту-другую, раздумывая, может, вернуться обратно, дочитать, найти те самые недостающие кусочки мозаики. Если они там есть. И тут он хлопнул ладонью по столу, едва не сбросив тарелку на пол. Отец работал на СНР, на Щ.И.Т., когда Тони был маленький, он ему все уши прожужжал байками про Капитана Америку, какими они друзьями были, сколько вместе прошли. Эксперимент в Филадельфии был в 1943 году. Может быть, Стив что-то знает. Но говорить с Роджерсом на сонную и уставшую голову — гиблое дело, не ты его расспросишь, а он тебя.

Поэтому Тони собирался выспаться. Для этого он даже выпил целых две таблетки снотворного. Чтобы бессонница не спутала планы.

*

— Что случилось, Тони?

Они со Стивом стояли у большого, во всю стену, окна. Роджерс, слегка прищурившись, смотрел куда-то вдаль.

— Я нашел папины записи… в файлах Штрукера, — Тони нервно хмыкнул. — Обрывки. Кто-то пытался закончить работу, но у него не вышло.

Стив все так же смотрел в окно. Только ресницы дрогнули и плечи расслабленно опустились.

— И что дальше? — ровно и слишком спокойно спросил он. — Это все?

— Есть еще кое-что, — Тони слегка замялся. Он и не думал, что будет легко. Но чтобы трястись, как первоклашка у доски... — Ты знаешь, чем занимался мой отец в сорок третьем?

Стив удивленно поднял брови:

— У меня тогда были другие дела.

— И про филадельфийский эксперимент ты ничего не слышал? — Тони просто чуял тут подвох, но… Стив часто недоговаривал, но никогда не врал. Правда, он умел так сказать правду, что пользы с этого было мало.

— Читал, — казалось, что Роджерс упрямо не хочет понимать, о чем речь. — Послушай, тебе лучше поговорить об этом с Фьюри.

— Это личное, — Тони упрямо помотал головой.

Конечно, скажешь Фьюри, он покивает, понимающе хмыкнет, попросит посмотреть, что ты там накопал, потом ты ему сам все отдашь — и поминай как звали. Отец уже раз так отдал Тессеракт. И что из этого вышло.

— Как знаешь, — Стив обернулся, взгляд у него вдруг стал внимательный и какой-то тревожный. — Тони, — он явно подбирал слова, — тебе не кажется, что ты сейчас гоняешься за призраками?

— В смысле? — вот только сеанса психоанализа от Капитана Америки ему сейчас не хватало.

— Ты пытаешься отыскать то, чего нет, — Стив нахмурился было, но тут же попытался улыбнуться. Вышло, мягко скажем, не очень. — Тебе не кажется, что ты снова придумываешь неприятности, лишь бы…

— Лишь бы что? — Тони потихоньку начал закипать. Вот почему каждому надо обязательно рассказать, как же ему надо жить? Почему бы им не заняться своими делами? Как-то же у него получалось до сих пор не убиться.

— Ничего, — лицо Стива стало вдруг очень усталым, на все его девяносто с лишним лет. — Просто помни, иногда можно раскопать такое, о чем потом пожалеешь.

— Личный опыт? — вот как тут не язвить, когда непрошеных советчиков — пруд пруди.

— Да, — коротко и веско. Кэп умеет заканчивать неприятные разговоры.

Повисла пауза. Тони было не привыкать к такому, но почему-то тут это раздражало и злило. Может быть, потому что Стив мог проявить чуть больше интереса? Что-то слишком уж он спокоен. Явно знает больше, чем говорит.

— Проехали, — Тони махнул рукой. — Интересно просто, зачем отец ездил в Колорадо-Спрингс, зачем с нейрофизиологами встречался. Я знаю, что он не оставил попытки заново открыть ту формулу...

— Проехали, — Роджерс изменился в лице.— Формула теперь в могиле, там же где и ее создатель.

— И ты считаешь, что это к лучшему, правда?

Тони сейчас, как никогда, хотелось схватить Стива за шиворот, вытрясти из него всю правду.

Еще давно, в университете, когда он интересовался всем и сразу, чтобы забыться, читал про то, как электромагнитные волны могут влиять на человека, посмеивался над теориями о том, что так можно разогнать нервную систему до невообразимых пределов. Сказки и только. Как и филадельфийский эксперимент. Но, похоже, в этих сказках правды было больше, чем ему тогда казалось.

— Проехали, — покладисто кивнул Тони.

Ладно, не сейчас. Но скоро они к этому разговору вернутся, когда у него на руках будет что-то большее, чем просто догадки и подозрения.

— Давай пойдем к остальным, — он отвернулся от окна, словно точку поставил. Нет, тут многоточие, противное такое многоточие. А открытые финалы Тони никогда не любил — всегда должен быть итог, плохой, хороший, но вполне определенный итог, а не игра воображения. Но, похоже, сейчас он случайно подобрался к разгадке еще чуточку ближе. Значит, отец изучал, как электромагнитное излучение влияет на людей... Любопытно. Понятно же, что очень плохо влияет, смертельно даже. Или нет?

Тони делал вид, что ничего не случилось. Но улучил минуту, когда Роджерс отвлекся, и дернул Наташу за руку:

— Разговор есть, — он покосился на Стива. — Отойдем?

— Ну, давай, — та вымученно улыбнулась.

Да, ей тоже нелегко пришлось. Но Тони — не Флоренс Найтингейл, утешения — не его конек.

— Ты же не все по Щ.И.Т слила в сеть, правда? — спросил он, когда сомнений не осталось, что Роджерс их не слышит.

— Не держи меня за дуру, — вскинулась Наташа. — Конечно же, нет.

— А что у вас осталось? — у Тони даже ладони вспотели от волнения. Неужели, вот оно?

— Все, что не ушло в открытый доступ, отдала лично Фьюри, — Романова развела руками. — А что?

Тони едва не взвыл от разочарования. Он не особо верил, что все получится вот так сразу, но попытаться стоило.

— Просто проверяю кое-что, — главное, чтобы голос сейчас не подвел, звучал ровно и безразлично. — Так, ерунда.

— Ладно, — Наташа явно не поверила. — Если я что-то узнаю, тебе говорить?

— Как захочешь, — если начал врать, то держись до конца. — Не бери в голову. Говорю же, ерунда.

Значит, ниточки все еще остались. Надо просто кое-что взломать. Кое-что, кое-где... Как в сказке: пойти туда не знаю куда и найти то не знаю что. Тут хотя бы ясно, что нужно искать. Не густо, но лучше, чем ничего. Тони улыбнулся.

— Знаешь, идем обратно. А то шепчемся тут. Мало ли кто что подумает.

— Обо мне? — Романова иронично прищурилась. — Моей репутации уже ничего не грозит.

— Эй, это же я, — подмигнул Тони.

Отметка на шкале «настроение» ползла вверх. То ли от того, что Нат рассказала, то ли потому, что он наконец-то был дома, среди своих. Пусть его тут до конца и не понимали, но хотя бы принимали таким, какой есть. И не молчали, укоризненно отводя глаза, а высказывали сразу все, что на душе. Да, иногда и по роже прилетало, но за дело же. Ну, почти всегда за дело. Кстати, о разговорах начистоту... Пора бы и ему кое с кем поговорить наконец-то.