Поживем - увидим

Глория. Это вы не имели права называть меня именем вашей сестры. Я ведь с ней не знакома.

Крэмптон. Ты городишь чушь. Есть пределы моему долготерпению! Я этого не допущу! Слышишь?

Глория (вставая, с угрозой). Вы непременно решили ссориться?

Крэмптон (страшно испугавшись, умоляюще). Нет, нет! Садись, ну садись же…

Она смотрит на него выжидающе.

(Заставляет себя, наконец, произнести ненавистное имя.) Глория.

Она удовлетворенно поджимает губы и садится.

Ну вот! Видишь, я только хочу доказать тебе, что я в самом деле твой отец, моя… мое дорогое дитя… (Ласка в его устах звучит так трогательно-неловко, что вызывает невольную улыбку у Глории, которая даже немного смягчается к нему.) Теперь слушай, я тебя вот о чем хотел спросить: ты меня совсем не помнишь? Ты, правда, была крошкой, когда вас у меня забрали, но уже многое замечала. Неужели ты не помнишь того, которого ты тогда любила или (застенчиво) к которому испытывала хотя бы детскую привязанность? Ну? Того, кто позволял тебе сидеть у себя в кабинете и любоваться моделями кораблей, — ты еще принимала их тогда за игрушки? (Смотрит заискивающе ей в лицо: нет ли в нем ответного проблеска; и продолжает с меньшей надеждой, но более настойчиво.) Того, кто позволял тебе делать что угодно и просил тебя только об одном: сидеть смирно и не разговаривать? Кто был для тебя тем, чем никто другой не был,—отцом?

Глория (ничуть не растроганная его словами). Если вы будете все так описывать, мне, конечно, покажется, будто я помню. На самом же деле я ничего не помню.

Крэмптон (с тоской). А мать? Неужели она вам так-таки ничего не рассказывала обо мне?

Глория. Она никогда не упоминала вашего имени.

Он издает невольный стон.

(Взглядывает на него с оттенком презрения и продолжает.) Кроме одного-единственного раза, когда она напомнила мне в самом деле кое о чем, что я позабыла.

Крэмптон (с надеждой). О чем же?

Глория (безжалостно). О плетке, которую вы купили специально для того, чтобы меня бить.

Крэмптон (скрежеща зубами). О! И это вытащить на свет! Чтобы отвратить вас от меня! Ведь вы могли бы никогда этого не знать. (Тихо, с тяжелым и мучительным вздохом.) Будь она проклята!

Глория (вскакивая). Негодяй! (Скандируя.) Не-го-дяй! И вы смеете проклинать мою мать!

Крэмптон. Замолчи! Не то сама пожалеешь! Я твой отец.

Глория. Как ненавистно мне это слово! И как я люблю другое слово: мать! Уходите.

Крэмптон. Я… я задыхаюсь… Ты хочешь убить меня! Эй, кто там!.. Я… (Задыхается, чуть ли не в припадке.)

Глория (не теряя присутствия духа, спокойно подходит к парапету и кричит оттуда). Мистер Валентайн!

Валентайн (отвечая снизу). Я здесь!

Глория. Будьте добры, поднимитесь сюда на минутку. Вы нужны мистеру Крэмптону. (Возвращается к столу и наливает стакан воды.)

Крэмптон (вновь обретая дар речи). Нет, оставь меня. Мне его не нужно. Я совершенно здоров. Слышишь? Мне не нужна ни твоя, ни его помощь. (Встает и весь подтягивается.) Ты права,—мне, пожалуй, лучше уйти. (Надевает шляпу.) И это твое последнее слово?

Глория. Надеюсь, что да.

С минуту он смотрит на нее в упор, затем мрачно кивает, как бы в подтверждение ее слов, и проходит в гостиницу. Она смотрит на него так же упорно, пока он не исчезает в дверях, после чего с жестом, выражающим облегчение, оборачивается к Валентайну, который взбегает по ступенькам лестницы.

Валентайн (запыхавшись). Что случилось? (Озираясь.) Где Крэмптон?

Глория. Ушел.

Лицо Валентайна мгновенно озаряется радостью, страхом и лукавством: он вдруг понял, что находится наедине с Глорией.

(Она же продолжает равнодушным голосом.) Мне показалось, что он нездоров. Однако он оправился. Он не стал дожидаться вас. Извините, пожалуйста. (Направляется к столу за книгой и зонтиком.)

Валентайн. Тем лучше. В больших дозах он невыносим. (Как бы забывшись.) И подумать только, что у такого отца такая красавица дочь!

Глория (на мгновенье опешив, отвечает затем вежливо, но с подчеркнутым презрением). Это что же — комплимент? Так, кажется, называют подобные речи? Поверьте, мистер Валентайн, что комплименты губят всякий разговор. Давайте строить нашу дружбу — если нам с вами суждено дружить — на основе разумной и здоровой. Замуж идти я не намерена, а если вас не устраивает такое положение вещей, нам лучше не продолжать нашего знакомства. Валентайн (осторожно). Понимаю. Разрешите все же задать вам один вопрос. Ваше отрицательное отношение к браку простирается на брак вообще или только на брак лично со мной?

Глория. Я слишком мало знакома с вами, мистер Валентайн, и не успела еще составить себе какое-либо мнение относительно ваших личных достоинств. (Изображая безграничное равнодушие, отворачивается и садится с книгой на садовую скамейку.) Для уважающей себя женщины теперешняя форма брака неприемлема.

Валентайн (мгновенно переходит на искренний, задушевный тон, давая понять, что он чистосердечно принимает ее условия и сам в восторге от ее взглядов, которые целиком разделяет). Ну вот видите, у нас уже есть точка соприкосновения. Я совершенно согласен с вами: нынешняя форма брака в высшей степени несправедлива. (Снимает шляпу и беспечно швыряет ее на чугунный столик.) Нет, нет, я сам хочу отделаться от всей этой чепухи. (Садится рядом с ней так просто и естественно, что ей и в голову не приходит возмутиться; с жаром.) У нас ведь не успеют мужчина с женщиной познакомиться, как их начинают подозревать в матримониальных намерениях. Ну не гнусно ли? Точно у них не может быть иных интересов, иных тем для разговора, точно женщина ни на что другое не способна!

Глория (заинтересовавшись). Вот теперь вы заговорили по- человечески и вполне разумно, мистер Валентайн!

Валентайн (в его глазах загорелся огонек: «клюнуло!»). Еще бы! Мы ведь с вами умные люди. Зато какое это наслаждение — не правда ли, — когда в этом дурацком мире, опутанном условностями, встречаешь родную душу, человека развитого, свободного от предрассудков!

Глория (искренне). Я надеюсь встретить в Англии много таких людей.

Валентайн (с сомнением). Хм! Народу-то здесь немало — почти сорок миллионов. И это вам не чахоточные представители высокообразованных классов, как на Мадейре.

Глория (оседлав своего любимого конька). Ах, на Мадейре все глупы и набиты предрассудками. Слабые, сентиментальные созданья! Я ненавижу слабость и ненавижу сантименты.

Валентайн. Потому-то вы так вдохновляюще действуете на других.

Глория (с улыбкой). Я не знала, что действую вдохновляюще.

Валентайн. Да. Сила заразительна.

Глория. Как сила — не знаю, а вот слабость в самом деле заразительна.

Валентайн (убежденно). Вы сильный человек. Знаете ли вы, что благодаря вам весь мир для меня сегодня перевернулся?! Я хандрил, думал о том, что за квартиру не уплачено, будущее страшило меня… Когда вы вошли, у меня словно в глазах помутилось.

По ее лицу пробегает легкая тень.

(Поспешно продолжает.) Это глупо, сам знаю. Но тем не менее со мной действительно что-то такое сделалось. Объясняйте это как хотите, но кровь моя… (останавливается, пытаясь подобрать достаточно бесстрастное слово) подверглась окислению! В мышцах появилась упругость, мозг прояснился, я ощутил прилив мужества. Странно, правда? Тем более что я вовсе не склонен к сентиментальности.

Глория (встает в некотором беспокойстве). Пойдемте на пляж.

Валентайн (таинственно, вскинув на нее глаза). Ах, и вы почувствовали?

Глория. Что?

Валентайн. Страх.

Глория. Страх?

Валентайн. Да, словно что-то вот-вот должно случиться. За секунду до того, как вы предложили бежать на пляж, меня самого охватило это чувство.

Глория (с изумлением). Вот странно, просто удивительно! И у меня было такое же предчувствие.

Валентайн (торжественным тоном). Поразительно! (Поднимаясь.) Что же делать? Бежать?

Глория. Бежать?! Ну нет, это было бы ребячеством. (Садится. Он усаживается рядом и смотрит на нее с глубоким сочувствием. Она же произносит следующие слова тоном задумчивым и несколько озабоченным.) Интересно — должно ведь быть научное объяснение для подобной игры фантазии!

Валентайн. Да, любопытно! Странное, беспомощное какое-то ощущение, правда?

Глория (восставая против этого слова). Беспомощное?

Валентайн. Ну да. Словно природа, все эти годы предоставлявшая нас самим себе и позволявшая нам действовать сообразно нашему разумению и совести, вдруг занесла над нами свою огромную лапу, ухватила нас, маленьких своих детишек, за шиворот, и давай нами орудовать по- свойски, преследуя свои цели и не считаясь с нашей волей.

Глория. Вам не кажется, что вы ударились в поэзию?

Валентайн (переходя неожиданно на бесшабашный тон). Не знаю. Да и не все ли равно? (И вдруг с укором.) Ах, мисс Клэндон, как вам не стыдно!

Глория. А что такое?

Валентайн. Да вот — заколдовали меня. Я самым честным образом стараюсь вести себя разумно, по-научному — словом, так, как вы требуете. Но… но… но… Ах, да неужели вы сами не видите, какую искру вы заронили мне в душу?

Глория. Надеюсь, что вы не настолько глупы… не настолько пошлы… чтобы сказать, что искра, которую я заронила вам в душу,—любовь?

Валентайн. Нет, нет, нет! Не любовь, помилуйте! Назовем это, если хотите, химией. Не станете же вы отрицать существование такого явления, как химическая реакция, или химическое сродство, или химические соединения,— ведь это из всех сил, действующих в природе, — самая неотразимая! Ну так вот, вы неотразимо притягиваете меня к себе… химически, понимаете?

Глория (высокомерно). Вздор!

Валентайн. Ну конечно же вздор, глупая вы девчонка!

Глория отшатывается в негодовании, еле веря своим ушам.

Да, да, глупая девчонка! Что-что, а это уж доподлинно научный факт. Вы — ханжа, ханжа в юбке. (Вставая.) Ну вот, теперь уж вы, наверное, не захотите иметь со мной дела. (Идет к чугунному столику и берет с него шляпу.)

Глория (с подчеркнутым спокойствием, выпрямившись, как классная дама, позирующая для фотографии). Ваше последнее замечание лишь показывает, как мало вы разбираетесь в моем характере. Я и не думала обижаться.

Валентайн снова кладет шляпу.

Я всегда готова выслушать друзей, мистер Валентайн, когда они хотят указать мне на мои недостатки — даже в тех случаях, когда они так нелепо заблуждаются относительно меня, как вы. Недостатков у меня много, и недостатков весьма существенных, но вот чего во мне совершенно нет, так это именно того, что вы именуете ханжеством. (Чинно поджимает губки и глядит на него в упор, с вызовом, вся подбираясь.)

Валентайн (возвращается к скамейке, чтобы с большей убедительностью бросить ей в лицо). Неправда, есть! Так говорит мой разум, мои знания, мой опыт.

Глория. Позвольте вам напомнить, что ни разум ваш, ни знания, ни опыт нельзя, по счастью, считать непогрешимыми.