Поживем - увидим

Глория. Если ты гонишь его из-за меня, мама, то не стоит труда. Для меня он больше не существует, а Долли и Филу с ним весело. (С надменной небрежностью садится возле конца стола, ближайшего к стеклянной двери.)

Валентайн (радостно). Ну конечно же! Вот это трезвый взгляд! Послушайте, миссис Клэндон, какой вам расчет ссориться с таким мотыльком, как я?

Миссис Клэндон. Я отношусь к вам с большой опаской, мистер Валентайн. Тем не менее мне не хотелось бы видеть в вашем пагубном легкомыслии всего лишь испорченность и бесстыдство…

Глория (как бы про себя, но не понижая голоса). А что же это, кате не испорченность и бесстыдство?

Миссис Клэндон. …поэтому, может быть, в самом деле лучше всего позвать Фила и Долли, с тем чтобы вы заключили свой визит обычным порядком.

Валентайн (точно она сказала ему нечто в высшей степени лестное). Я потрясен, миссис Клэндон! Благодарю вас.

Входит официант.

Официант. Мистер Мак-Комас, мэм.

Миссис Клэндон. Отлично. Просите.

Официант. Он просит вас выйти к нему в холл, мэм.

Миссис Клэндон. Почему же он не хочет войти сюда? Официант. С вашего позволения, мэм, мне кажется, что мистер Мак-Комас предпочитает говорить с вами без младших членов вашей семьи, мэм. Так ему, видно, удобнее.

Миссис Клэндон. Скажите ему, что их нет.

Официант. Они здесь поблизости, мэм; они точно сторожат кого-то.

Миссис Клэндон (направляясь к двери). Ну, хорошо. Я выйду к нему.

Официант (распахивая перед ней дверь). Благодарю вас, мэм.

Миссис Клэндон уходит. Официант возвращается.

(Заметив по глазам Валентайна, что тот хочет, чтобы он ушел.) Хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр. Только вот посуду приму, сэр. (Берет в руки поднос.) Извините меня, сэр. Благодарю вас, сэр. (Уходит.)

Валентайн (Глории). Послушайте. Рано или поздно вы меня все равно простите. Простите же меня сейчас, а?

Глория (вставая, чтобы тирада ее прозвучала внушительней). Никогда! Покуда трава не перестанет расти, покуда вода не иссякнет в земле — никогда, никогда, никогда!!!

Валентайн (ничуть не обескураженный). Ну, как хотите. Лично я не способен печалиться о чем бы то ни было. Я уже никогда больше не впаду в уныние — никогда, никогда, никогда! Покуда трава не перестанет расти, покуда вода не иссякнет в земле! Мысль о вас будет всегда наполнять меня ликованием. (Предупреждая готовую сорваться у нее едкую реплику.) Нет, этого я еще никому не говорил. Это совсем новое.

Глория. Зато когда вы скажете эти слова следующей женщине, они уже не будут новыми.

Валентайн. Не надо, Глория, пожалуйста! (Становится перед ней на колени.)

Глория. Встаньте! Встаньте! Как вы смеете?

В комнату врываются Фили Долли, как всегда наперегонки, но застывают на месте. Валентайн вскакивает.

Филип (со скромным достоинством). Прошу прощения. Идем, Долли! (Подает ей руку и поворачивается, чтобы идти.)

Глория (с раздражением). Мама сейчас придет, Фил. (Строго.) Я прошу вас дождаться ее здесь. (Отворачивается к стеклянной двери, смотрит в сад.)

Филип (многозначительно). Ах, вот как! Мхм!

Долли. Ага!

Филип. Вы, кажется, в прекрасном настроении, Валентайн?

Валентайн. Да. (Становится между близнецами.) Вот что, друзья! Вы, конечно, понимаете, что тут у нас происходит?

Глория резко оборачивается, уверенная, что ей готовится новое оскорбление.

Долли. Еще бы!

Валентайн. Ну так вот — с этим покончено. Мне отказали, мной пренебрегли. Теперь меня здесь терпят из одной только жалости. Ваша сестра решительно отвергает мои домогательства и ни в какой мере не изволит интересоваться моей особой.

Успокоившись, Глория снова презрительно отворачивается.

Понятно?

Долли. Так вам и надо. Зачем торопились?

Филип (похлопывая его по плечу). Ничего! Вы бы света невзвидели, если бы она согласилась стать вашей женой. Зато теперь вы можете начинать новую главу вашей жизни.

Долли. Примерно семнадцатую.

Валентайн (которому сейчас не до смеха). Не надо так говорить! Вы не представляете себе, сколько вреда могут причинить такие вот легкомысленные шуточки.

Долли. В самом деле? Мхм!

Филип. Ага! (Проходит к камину и стоит там, всем своим видом изображая «главу семьи».)

С чрезвычайно озабоченным выражением лица, быстрыми шагами в комнату входит Мак-Комас в сопровождении миссис Клэндон; поглощенная мыслью о Глории, миссис Клэндон сразу начинает искать ее глазами, собираясь подойти к ней; но Глория сама идет ей навстречу с подчеркнутым выражением любви и доверия. В конце концов миссис Клэндон садится на свое прежнее место, а Глория становится позади нее. Долли останавливает Мак-Ко мае а на пути к оттоманке.

Долли. Что новенького, Финч?

Мак-Комас (сурово). Ничего хорошего, мисс Клэндон. Я принес весьма печальные вести от вашего отца, весьма печальные. (С внушительным видом идет к оттоманке и садится.)

Долли, сделав постное лицо, садится рядом с Мак-Кома- сом по его правую руку.

Валентайн. Может быть, мне уйти?

Мак-Комас. Ни в коем случае, мистер Валентайн. Дело это в большой степени касается и вас.

Валентайн берет один из стульев, стоящих вокруг стола, ставит его поближе к оттоманке и садится на него верхом, опираясь грудью на спинку стула.

Миссис Клэндон, ваш муж требует передачи ему на воспитание младших детей, не достигших еще совершеннолетия.

Миссис Клэндон (всполошившись). Он хочет отнять у меня Долли?

Долли (растроганно). Но как это мило с его стороны! Мама, мы ему понравились!

Мак-Комас. Тут я, к сожалению, вынужден рассеять ваши иллюзии, мисс Доротея.

Долли (в восторге начинает ворковать). Доротея! (Нежно прильнув к его плечу, тает.) Ах, Финч!

Мак-Комас (испуганно отодвигаясь). Нет, нет, нет!

Миссис Клэндон. Но ведь, расходясь с мужем, мы заключили соглашение, по которому дети оставались со мной.

Мак-Комас. И в этом же соглашении была оговорка, гласящая, что вы со своей стороны обязались не тревожить и никоим образом его не преследовать.

Миссис Клэндон. А разве я нарушила это условие?

Мак-Комас. Чтобы решить, можно ли квалифицировать поведение ваших младших детей как преследование, нам, вероятно, понадобится мнение авторитетного юриста. Мистер Крэмптон, во всяком случае, настаивает на факте преследования; мало того, он убежден, что его зазвали сюда в результате предварительного сговора и что мистер Валентайн действовал как ваш агент.

Валентайн. Что? Что такое?

Мак-Комас. Он утверждает, будто бы вы его усыпили, мистер Валентайн…

Валентайн. Это верно.

Мак-Комас. Это еще зачем?

Долли. Чтобы получить пять шиллингов сверх обычной платы.

Мак-Комас (к Долли, резко). Мисс Клэндон, я просил бы вас не перебивать своими неуместными замечаниями наш в высшей степени серьезный разговор. (Повышая голос.) И вообще я настаиваю на том, чтобы серьезные вопросы обсуждались серьезно и с должным уважением.

После этой вспышки среди присутствующих воцаряется виноватое молчание, а сам Мак-Комас жестоко конфузится.

(Откашлявшись, он начинает заново, обращаясь на этот раз к Глории.) Мисс Клэндон, я должен сообщить вам, что ваш отец также внушил себе, будто мистер Валентайн намерен на вас жениться…

Валентайн (ловко вворачивает). Это верно.

Мак-Комас (обиженным тоном). В таком случае, сэр, пеняйте на себя, если отец этой молодой особы заподозрит, что вы целитесь на ее приданое.

Валентайн. Что ж, так оно и есть. Или, по-вашему, моя жена может прожить на мои заработки? Десять пенсов в неделю?!

Мак-Комас (с отвращением). Сэр, мне больше не о чем с вами говорить. А мистеру Крэмптону я буду вынужден сообщить, что в этой семье отцу делать решительно нечего. (Идет к двери.)

Миссис Клэндон (спокойно и властно). Финч!

Он останавливается.

Предоставьте дурачиться мистеру Валентайну — вам это не к лицу. Сядьте.

Мак-Комас, у которого после недолгого колебания дружба к миссис Клэндон одерживает верх над чувством собственного достоинства, покорно садится, на этот раз между Долли и миссис Клэндон.

Вы же знаете, что все это дело яйца выеденного не стоит и что сам Фергюс верит в него не больше вашего. А вот вы мне лучше посоветуйте — искренне, как друг, — вы ведь знаете, как я считаюсь с вашим мнением — посоветуйте мне, что делать? Дети будут сидеть тихо, обещаю вам.

Мак-Комас (сдается). Ну, хорошо! Вот что я хочу сказать. Ведь, заключая ваше соглашение с мужем, вы, миссис Клэндон, находились в более выгодном положении, чем он.

Миссис Клэндон. Это, собственно, почему?

Мак-Комас. Ну как же. Вы всегда были передовой женщиной, вы привыкли не считаться с мнением общества, вам дела не было до того, что будут о вас говорить.

Миссис Клэндон (гордясь этим). Да, это верно.

Глория, которая стоит позади матери, наклоняется к ней и целует ее в голову, чем несказанно смущает миссис Клэндон.

Мак-Комас. Что же касается вашего супруга, миссис Клэндон, то одна мысль об огласке повергала его в трепет. Кроме того, ему приходилось думать о своей репутации в коммерческом мире и считаться с предрассудками родных — ведь он вырос в достаточно старомодной семье.

Миссис Клэндон. Ну, положим, у него и собственных предрассудков хватало.

Мак-Комас. Слов нет, миссис Клэндон, он вел себя недостойно.

Миссис Клэндон (саркастически). Слов нет.

Мак-Комас. Но можно ли винить его одного?

Миссис Клэндон. Может быть, это я была виновата?

Мак-Комас (поспешно). Нет, нет, что вы!

Глория (пристально глядя на Мак-Комаса). А ведь вы говорите не то, что думаете, мистер Мак-Комас.

Мак-Комас. Милая барышня, вы уж очень придирчивы. Позвольте вам представить все дело, как я его понимаю. Когда человек женится неудачно (причем, заметьте, никто тут не виноват: несоответствие вкусов и склонностей, которого нельзя было предугадать) — и в результате такой неудачи оказывается лишенным того самого тепла и сочувствия, в расчете на которые он, надо полагать, и вступал в брак, — словом, когда обнаруживается, что ему лучше было бы вовсе не жениться, чем жениться на этой женщине (в чем сама она, разумеется, ничуть не виновата !), — следует ли удивляться, если он начинает винить во всем жену, усугубляя положение и без того тяжелое, а затем в своем отчаянии заходит еще дальше: пьет, напиваясь порой до буйного состояния, и, наконец, даже начинает искать сочувствия на стороне?

Миссис Клэндон. А я его и не винила. Я просто спасала себя и детей.

Мак-Комас. Это так, миссис Клэндон, но вы ставили жесткие условия. Он был в ваших руках: вы грозили возбудить дело о разводе, что повлекло бы за собой неминуемую огласку. Ему пришлось покориться. Теперь представьте себе, что не вы, а он обладал бы подобной властью и, пользуясь этим, отобрал бы у вас детей да еще и воспитал бы их так, чтобы они даже имени вашего не знали. Каково бы это показалось вам? Как бы поступили вы в таком случае? Неужели нельзя сделать хоть некоторую скидку на его чувства — вспомнить, что и он человек, что и ему свойственны человеческие слабости?