Комедии

С т р а х о в. В жизни каждого человека бывает темная ночь, которую надо перенести. В такую ночь я раскрываю книгу. И вновь и вновь «тяжело-звонкое скаканье по потрясенной мостовой» потрясает мою душу. Громадой прекрасного оно раздавит тоску. А утром, в школе, из сотен глаз на меня глянет такая жажда жизни, что даже слово «смерть» не припомнится. Смотрите. Вот подросток, бледнеющий при имени «Пушкин». Быть может, он великий поэт и через двадцать лет рукою, слепок с которой будет храниться в музее, напишет: «Первым моим учителем был Антон Страхов». И моя бедная фамилия прозвучит в веках, как слабое эхо его гремящего имени! (Пауза.) Да, мне сейчас горько, от меня ушла жена… Ну, что же… Лермонтова, Лермонтова не любили женщины!

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Черт… то есть демон с ним, с Лермонтовым! Я для вас все сделаю. Жена ушла? Хорошо. Берите мою! Не робейте!

С т р а х о в. Василий Максимович…

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Не мешайте мне жить! Сегодня ночью виднее, чем днем. Я творю! Видите белое зарево? Под ним груда бревен, камни, земля. В яростном свете, как черти, работают люди. Под землей, сквозь вековые болота, сквозь древние клады и кладбища, они проведут новый путь. Но я — малограмотный писатель. И грохот работы глушит мое слабое слово. Родится другой, сильный талант. Вглядываясь в темноту и огни этой ночи, он сквозь многие годы увидит и нашу тень — здесь на мосту, на ветру. И, возможно, позавидует нам. Как молодой полководец, он пожелает вернуть все прежние битвы, чтобы участвовать в них. Поможем ему. Отдадим наши грубые, тяжелые слова. Может быть, эти неотесанные камни будущий мастер положит в основу высокой поэмы! (Пауза.) На сегодня топиться довольно. (Доставая папиросу, говорит с пафосом.) Я иду прикурить у костра…

С т р а х о в (один). Он большие слова сказал… А если два человека говорят даже о смерти — это уже жизнь. Надо уметь видеть, как растут деревья, как растут эти дома, как растет моя двадцатилетняя родина!

Входит Л ю б а. Она на секунду останавливается у перил, проходит мост и сбегает к реке.

С т р а х о в. Люба! (Убегает за нею.)

В а с и л и й М а к с и м о в и ч возвращается.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Антон Иванович, где вы? Куда же он пошел? А вдруг утопился? Вот и верь после этого интеллигенции… Нет, отсюда не прыгнешь — по себе знаю… Антон Иванович!

Входит М а р и я М и х а й л о в н а.

М а р и я М и х а й л о в н а. Только по голосу и нашла. Убежал из дому и как в воду канул.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. И кану. Доведешь — и кану.

М а р и я М и х а й л о в н а. Господи, все семейство разбежалось: Люба тоже не знаю, где…

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. От тебя все разбегутся: с тобой оставаться опасно. Кажется, и так всю жизнь отняла — нет, мало, еще рукописи похитила…

М а р и я М и х а й л о в н а. В рукописи виновата, прости, христа ради. А домой все-таки надо. (Ласково.) Вася, голубчик, пойдем.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Очень заманчиво… Интересная барышня. Все равно не прощу. Вот назло: брошу пить и каждый день писать стану. Еще вспомнишь пивную. Сама посылать будешь — не пойду.

М а р и я М и х а й л о в н а. Вася, пойдем домой!

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Я взрослый. Ты не можешь мне запретить на мосту стоять, провались он совсем! Больше скажу, захочу — пойду на этот берег, захочу — на тот…

М а р и я М и х а й л о в н а. Нет, на тот не пущу.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Ах, так? Вот возьму за все твои гадости и прыгну, живи без меня… (Заносит ногу за перила.)

М а р и я М и х а й л о в н а. Разорви, разорви брюки, больше чинить не буду.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Значит, ты меня не держишь, не спасаешь? Ладно, хорошо. (Снимает ногу с перил, стягивает с себя пальто.) Я на твоих глазах по частям топиться буду. Живи без пальто. (Перекидывает пальто через перила.)

М а р и я М и х а й л о в н а (вырывает пальто из его рук). Разве такими вещами можно шутить? Пойдем! Чего здесь дожидаешься?

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Антона Ивановича дожидаюсь.

М а р и я М и х а й л о в н а. Врешь, врешь! Будет он с тобой по ночам шататься…

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Да он сейчас здесь был. Спроси у него. Спроси. Вот Антон Иванович идет, ну, спроси!

Входит С т р а х о в, держа на руках Л ю б у. Василий Максимович всматривается.

Кто это? Люба? (Трогает ее.) Вода? Она…

М а р и я М и х а й л о в н а. Доченька! (Теряет сознание, опускается на землю и так остается, прислонившись к перилам.)

Страхов ставит Любу на ноги.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Жива!

С т р а х о в. Она слишком близко шла к воде, оступилась. (Любе.) Вы можете идти? Не очень ушиблись? (Закутывает ее в пальто Василия Максимовича.)

Л ю б а. Нет. Оставьте. Я сама.

С т р а х о в. Идем. Вам надо согреться. (Уводит Любу, обняв ее за плечи.)

Василий Максимович бежит было за ним, но возвращается к жене.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Еще старуха завяла. Ей бы воды надо… Вот она, гримаса города: на мосту стакана воды не достанешь.

Входит м и л и ц и о н е р.

М и л и ц и о н е р. Это вы гражданку на руках пронесли? Из воды вынули? (Нагибается над Марией Михайловной.) Дышит исправно. Надо ее в отделение доставить. (Отходя на середину моста.) Машину бы остановить.

М а р и я М и х а й л о в н а (тихо). Любочка, дочка!

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Жива Люба, здорова. С Антоном Ивановичем гуляла, оступилась.

М а р и я М и х а й л о в н а. Где она?

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Домой, домой пошла… А то стал бы я с тобой канителиться.

М и л и ц и о н е р возвращается. Нагибается, отдавая честь, другой рукой трогает Марию Михайловну.

М и л и ц и о н е р. Гражданка, вы из воды будете?

М а р и я М и х а й л о в н а. Я из воды? Сам ты из омута.

М и л и ц и о н е р. Надо акт составить. Попрошу в отделение.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Так ее, так!

М а р и я М и х а й л о в н а (встает). В отделение? За кого же вы меня принимаете? Да я тридцать лет замужем. Близорукий вы, что ли?

М и л и ц и о н е р (козыряя, трогает Марию Михайловну). Из воды, а как будто сухая.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Это она умеет.

М а р и я М и х а й л о в н а. И нечего меня, старуху, трогать. Правой рукой честь отдает, а левой… Другой бы стыдился… Почему сухая? Да все граждане сухие. Спроси: почему? Дождика не было. Что ж, сухой и по мосту ходить нельзя?

М и л и ц и о н е р. Да как вы, гражданка, на мост попали?

М а р и я М и х а й л о в н а (делает шаг вперед). Да пришла — и все. Своими трудовыми ногами пришла. Ваше дело — на фонаре стоять, а не в мою походку вмешиваться. (Наступает на милиционера.)

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Товарищ милиционер, уходите, а то она вас заберет. (Берет Марию Михайловну под руку, чтобы увести.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната Страхова. За ширмой железная кровать. В креслах друг против друга спят и слегка похрапывают М а р и я М и х а й л о в н а и В а с и л и й М а к с и м о в и ч. На этажерке горит электрическая лампа под самодельным бумажным абажуром. За оконными занавесками солнечное утро.

М а р и я М и х а й л о в н а (во сне). А? Что?.. (Открывает глаза.) Василий Максимович!

В а с и л и й М а к с и м о в и ч (просыпаясь). Да-да, я не сплю…

М а р и я М и х а й л о в н а. Надо бы по очереди дежурить, а то оба всю ночь глаз не смыкали. (Открывает занавески.)

Василий Максимович гасит лампу. Люба отодвигает ширму и, сидя на постели, застегивает платье.

Нет, Любочка, нет. Тебе ни вставать, ни сидеть, ни ходить, ни говорить — ничего нельзя.

Л ю б а. Почему?

М а р и я М и х а й л о в н а. Доктор все запретил.

Л ю б а. Но я здорова.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Ты опять бредила…

Л ю б а. Что я говорила?

М а р и я М и х а й л о в н а. Алешу вспоминала… Складно так, умно бредила… А затем чего-то сбилась и начала вдруг Антона Ивановича ругать. Дура, он твою жизнь из воды вытащил!

Л ю б а. И он слышал? Эх, мама, мама, вы не понимаете! Зачем, зачем он так? Неужели и при нем бредила?

В а с и л и й М а к с и м о в и ч и М а р и я М и х а й л о в н а (в один голос). Нет, нет! Ляг, ляг!

Люба ложится. Стук в дверь. Голос: «Возьмите письма».

М а р и я М и х а й л о в н а (берет из протянутой руки письма). Это Любе, а это тебе. (Подает Любе и Василию Максимовичу по письму.)

В а с и л и й М а к с и м о в и ч (читает, вскрикивает, садится). Люба, не пугайся! (Кричит.) Читайте, читайте!

М а р и я М и х а й л о в н а. Что ты орешь? У нее температура поднимется.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Смотрите! От издательства… Редактор пишет… Просят… Меня просят зайти! Рукопись мою печатают… Что же мне делать?

М а р и я М и х а й л о в н а. Умойся, умойся поди.

Л ю б а. Папа, я всегда знала, что ты талантливый.

М а р и я М и х а й л о в н а (мужу). Погоди бегать. Я в письмах что-то разуверилась. (Читает.) «Уважаемый товарищ». Вряд ли это тебе.

В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Вот имя, фамилия. Иду! Великая русская литература! Прими мои первые шаги!

Выходит. М а р и я М и х а й л о в н а — за ним. Люба вскрывает свое письмо, читает.

Л ю б а. «Я все вспоминаю тот вечер в школе, когда ты танцевала и много говорила со мной. Надеюсь, ты не забыла, что мы условились ехать на Кавказ вместе. Твой Алеша». Алеша!

Из спальни появляется С т р а х о в.

С т р а х о в. Как вы себя чувствуете, Люба?

Л ю б а. Вы меня очень презираете?

С т р а х о в. Вы просто шли близко к воде и оступились. Больше ничего не было. Ничего.

Л ю б а. Антон Иванович…

С т р а х о в. Вам нельзя волноваться…

Л ю б а. Но, Антон Иванович, дорогой… не надо меня оправдывать. Вы прекрасно знаете, что я не оступилась, а прыгнула в воду. Зачем вы так? И вот… я много… много думала… о вас. Почему вы такой? Вы очень, очень хороший… Но зачем вы стараетесь скрыть все плохое, спрятать трудности? Так никогда не научишься бороться. Я не хочу от жизни легкого успеха, скорой удачи. Нет, пускай мне будет трудно, но я стану бороться и никогда не буду обижаться на жизнь. Теперь я ее люблю еще больше. В холодной воде куда полезнее, чем в теплой ванне. Я из воды, кажется, сильнее, крепче вылезла.

С т р а х о в. Очень хорошо сказали. И запомните: вы не беднее, а, может быть, богаче других. Вы умная, вы красивая, да-да, красивая. Поверьте в свои силы, поверьте в себя и…

Л ю б а. А вы теперь правду говорите? Простите, но я не могу забыть ваше письмо…

С т р а х о в. Забудьте его.

Л ю б а. Нет, я его забыть не могу. Ведь я из-за него в воду бросилась.

С т р а х о в. Из-за него?

Л ю б а. Да. Это так стыдно, когда тебя жалеют… когда из жалости… Сначала Розанов… потом вы…

С т р а х о в. Я?

Л ю б а. Да-да… Вы не сердитесь, Антон Иванович, но так нельзя, не надо… никогда не надо. Лучше все прямо — правду в глаза. А вы хотели закрыть мне глаза на правду… И сами тоже… закрываете глаза… на все… что окружало вас… И теперь — несчастны?

С т р а х о в. Несчастен, Любочка. Я так ее жду! Но надо забыть. Забудьте и вы мое гадкое… я понял… оскорбительное для вас письмо…