Вирсавия

Картина двенадцатая

Осень. Октябрь. Саульск. Двор между малоэтажными домами.

Толя, Артём, Полина, Алдун, шпана.

Посередине двора турник. По одну сторону — стол, проводы Артёма в армию. По другую — кучкуется шпана во главе с Алдуном. Около турника стоит Толя. К нему подходит Артём.

АРТЁМ. Привет, Толян!

ТОЛЯ. Привет, Тём!

АРТЁМ. Приехал?

ТОЛЯ. Да, вчера.

АРТЁМ. Я завтра в армию ухожу.

ТОЛЯ. Поздравляю. А меня вот комиссовали.

АРТЁМ. Совсем?

ТОЛЯ. Совсем. Сердечная недостаточность, говорят.

АРТЁМ. Понимаю. Удобно.

ТОЛЯ. Тёмыч, ты чего? Что удобно?

АРТЁМ. Ой, Толян, давай не будем. Твоё дело.

За столом суета. Собирают и уносят посуду.

ОДИН ИЗ ГОСТЕЙ. Артём, иди, стол в дом занесём. Сейчас дождь будет.

АРТЁМ. (Толе.) Ладно, Толян, живи, как знаешь. Теперь у нас с тобой разные дорожки. Давай, пока.

ТОЛЯ. Тёмыч… Да…

Артём возвращается к гостям и помогает им нести стол. Гости и Артём уходят.

Со стороны шпаны входит Поля. Шпана оживляется, присвистывает и улюлюкает.

ТОЛЯ. Полина, привет!

ПОЛЯ. Здравствуй, Толя! Ты тоже к Артёму?

ТОЛЯ. Да. Нет. Мы с ним попрощались уже.

ПОЛЯ. Что ж он тебя в дом не позвал?

ТОЛЯ. Ну… Как… Понимаешь…

ПОЛЯ. Понимаю. Его.

ТОЛЯ. Поль, и ты туда же?

ПОЛЯ. А куда же ещё? Чего от тебя ждать? Друг ты или не друг, что у тебя завтра переменится? Кто за тебя примет решение?

ТОЛЯ. Я-то что могу сделать? Меня комиссовали по здоровью. Я что ли хотел этого?

ПОЛЯ. Ты не ты, а представилась возможность и воспользовался.

ТОЛЯ. Поль, нет, вообще… Ты же не знаешь… И Артём не знает…

ПОЛЯ. Конечно, всё шито-крыто.

ТОЛЯ. Да как так можно обвинять человека. Вот кажется вам, что так — и всё! Виноват, казнить!

ПОЛЯ. Ой, прям, казнить. Очень нужно. Твоя жизнь. Кому какое дело.

ТОЛЯ. И на том спасибо! А додумывать надо всегда плохое, да? Допустить, что я не виноват, конечно, нельзя? Что мне сделать, если такой диагноз? Я же сам этого не хотел.

ПОЛЯ. За твой диагноз сын директора хлебзовода в Москве служит.

ТОЛЯ. Чего?

ПОЛЯ. Ничего, Толенька, хорошо всё. Пора мне. Пока.

ТОЛЯ. Но мы ещё увидимся, Поля?

ПОЛЯ. Может. Я в понедельник уезжаю учиться.

Поля уходит. Толю обступает шпана.

АЛДУН. Что, солдатик, не так уж Полюшка-Поля и широка?

ТОЛЯ. Да пошёл ты.

АЛДУН. Сердитый! Ещё бы! С Абэвэгэдейкой-то в паханах можно дерзить.

Толя хочет уйти. Но ему преграждают путь. Толя отталкивает их.

ТОЛЯ. Дайте пройти.

Алдун хватает Толю за рукав и дёргает.

АЛДУН. Нехорошо маленьких обижать.

ТОЛЯ. Алдун, блин, отвяжись. Не обижаю я никого, не до вас мне теперь.

АЛДУН. А когда тебе было до нас? И вообще, кому «до нас»? А я тебя уважал. Думал, ты правильный мужик. Думал, может, вон они (показывает на шпану) за тобой потянутся и добьются чего-нибудь. Но нет… Всё как всегда… Всё куплено, всё продано. И душа идёт по бартеру. Даже морская.

ТОЛЯ. Что тебе надо, Алдун?

АЛДУН. Ты, фуфел тряпочный, тельняшечку-то снимай.

ТОЛЯ. Чего?

АЛДУН. Скидавай-скидавай! Или помочь?

ТОЛЯ. Да я тебе…

Толя бьёт Алдуна, но тот уворачивается и бьёт Толю кулаком в печень. Толя вскрикивает и сгибается.

АЛДУН. Много чести с тобой драться. (Шпане.) Налетай, братва!

Шпана набрасывается на Толю и избивает его. С него снимают куртку и срывают тельняшку.

АЛДУН. Ладно, хорош, не убейте. Он и так инвалид. Пошли отсюда.

Алдун и шпана уходят.

Толя некоторое время лежит, потом встаёт, отвязывает бельевую верёвку и вешается на турнике.