Sometime around midnight

Это случилось где-то около полуночи.

Магический мир отмечал первую годовщину победы. Всем было за что благодарить Мерлина, и практически каждому — кого помянуть. А мне так вдвойне. Шутка ли, в той мясорубке, которая началась в 1995 году, мало кто не потерял близких. А многочисленные Уизли живы-здоровы, даже Фред и Джордж, эти безбашенные олухи, бросавшие вызов Пожирателям самим фактом существования своего магазина, — и те остались невредимы, если не считать, конечно, уха Джорджа. Да, никто из моих близких не умер. И все же на этой войне я лишился кое-чего очень важного, поэтому и сбежал с праздничного ужина в Норе, высидев минимально приличное время, чтобы подумать, предаться воспоминаниям и устроить себе очередной сеанс самобичевания.

Меня приютил паб, открывшийся на месте кафе-мороженого Флориана Фортескью. Заведение это появилось здесь совсем недавно и еще не потеряло своей свежести и лоска. Деревянные стенные панели пока что пахли лаком, а не неизбежно пропитывающим подобные места прогорклым маслом, в выпуклых стеклянных боках ламп, висевших над барной стойкой низко-низко, какая-нибудь ведьмочка пока еще без особого труда могла поймать свое отражение и подправить макияж. Была тут и небольшая сцена, и даже собственная группа, «Вельветовые мантикоры» или, может быть, «Шелковые нунду»… Я так и не удосужился запомнить название, но именно из-за них в последнее время приходил сюда потосковать. Никогда прежде не слышал такой музыки! Даже «Ведуньи» с их расхваленными импровизациями на волынке и лютне рядом не стояли с этими ребятами. Мне кажется, все они — маглорожденные. Не поймите неправильно, просто ни один маг не умеет так обращаться с гитарой и ударными, выворачивая душу слушателя наизнанку. И, знаете, я готов голову прозакладывать, что через пару лет они будут давать концерты по всей волшебной Великобритании, а барчик, где они начали карьеру, переименуют в их честь.

Вот и тогда «Мантикоры», да, пусть будут «Мантикорами», исполняли что-то ритмичное и тоскливое одновременно, а я сидел на высоком барном стуле, ждал, когда ко мне присоединятся близнецы, и крутил в пальцах бокал с джином. На самом деле я не очень люблю этот напиток, да и алкоголь вообще — он заставляет меня тупеть, терять способность связно выражать свои мысли, но в тот день трепаться ни с кем не хотелось, а шуточек Фреда и Джорджа в любом случае было не избежать. Я тосковал, а маслянистый еловый аромат джина как нельзя лучше подходил моим мыслям, заплутавшим между стволов в одном очень памятном лесу…

Так вот, было около полуночи, когда, звякнув колокольчиком, в очередной раз открылись двери. Я бросил взгляд на скользнувших внутрь людей, надеясь, что наконец пришли братья, но вместо двух долговязых пижонов увидел молодую пару, юношу и девушку, судя по всему, не старше меня. Они стояли ко мне спиной, здороваясь с кем-то, но что-то знакомое сквозило в их силуэтах, что-то, кольнувшее иглой мимолетного узнавания. Люди вокруг них радовались, протягивали руки, стремясь прикоснуться к ним. Мне бы сразу понять, кто это, но ведь я никогда не отличался особой догадливостью, верно?

Белое платье девушки ярким пятном выделялось в полутьме паба. Оно плотно облегало ладную фигурку, открывая загорелую спину и стройные ноги. Каждый свободный мужчина не преминул задержать похотливый взгляд на ее аппетитной попке. Да и занятые последовали бы их примеру, если бы не боялись немедленной расправы от своих спутниц. Мне сцен ревности ожидать было не от кого, так что я позволил себе удовольствие как следует оглядеть незнакомку. Новоприбывшие наконец закончили раскланиваться с посетителями и направились к бару. Они ступили в пятно тусклого света, разлитого светильником по стойке и полу, отраженный подносом официантки луч скользнул по тонким лодыжкам девушки, поднялся по атласу платья и запутался в ее густых ресницах. Она сощурилась очень знакомо, будто пытаясь разглядеть мелкую надпись на школьной доске, и мое сердце затрепыхалось и сделало кульбит. Гермиона…

Я не видел ее так близко больше года. Да-да, с тех самых пор, как, поджав хвост, убежал и бросил вместе с Гарри в палатке. И вот она, родная и незнакомая. Волосы красиво струились по плечам, они-то и ввели меня в заблуждение, не дали сразу узнать ее. Раньше они торчали своенравными кудрями, лезли ей в глаза, а во время наших скитаний по лесам постоянно цеплялись за ветки и собирали мелкие листочки и прутики, пока Гермиона наводила защитные заклинания или бродила по лесу в поисках чего-нибудь съестного. Она стояла совсем близко, опершись на стойку, приоткрыв ярко накрашенные губы и постукивая тонкими пальчиками по полированному дереву, такая соблазнительная и такая чужая в этом проклятом платье с глубоким декольте. Я видел ее в платье всего пару раз — на Святочном балу и на свадьбе Билла и Флер, и каждый раз становился откровением. Гермиона и платье? В моем сознании они всегда были так же несовместимы, как Гермиона и Тролль по Трансфигурации. То ли дело — Лаванда или Парвати, они не упускали удобного случая продемонстрировать парням свои круглые коленки. А тут Гермиона и этот кусочек ткани, такой бесстыдно откровенный. Я еще раз пригляделся к ее лицу, а вдруг ошибся? Нет, это точно была она, только посвежевшая, загорелая и… счастливая?

Она, кажется, не заметила меня, все же я сидел в тени. А может, и заметила, но не подала вида. Ее сопровождал Гарри, возмужавший, хорошо одетый и тоже очень счастливый с виду. Он заказал выпить, подхватил бокалы и увлек Гермиону в самую гущу празднующих. Мне вдруг показалось, что повеяло холодом, хотя окна оставались закрытыми, да и на улице стояла теплая майская ночь. Я постучал по стойке, давая бармену знать, что не прочь повторить свой джин.

Группа заиграла что-то торжественное, кто-то провозгласил тост. Гермиона выпила и пустилась в совершенно дикий танец вместе с Гарри. Она кружилась, притопывала, извивалась в его руках, и мне казалось, что нет-нет да и поглядывала в мою сторону. Да, им было что праздновать, этот день принадлежал им…

Мерлин, ну конечно они стали парой, и у меня больше не найдется причин не верить статьям в «Пророке» и «Ведьмином досуге». Я опрокинул остатки выпивки в себя, вытряхивая из стакана все до последней капли в пересохший рот. А чего, собственно, я ожидал? Держал язык засунутым в задницу все эти годы, тратил время на Лаванду, вместо того чтобы набраться храбрости и признаться наконец, что влюблен в Гермиону, наверное, с четвертого курса… Потом оставил ее наедине с Гарри в смертельной опасности. Естественно, однажды они нашли утешение друг в друге. Если бы я только сумел вернуться, может, все было бы иначе. Рано или поздно она простила бы меня, я заслужил бы ее уважение, а потом и любовь… Но за сотню аппараций в разные части Британии мне так и не удалось найти их, они слишком хорошо прятались, и мои сорванные связки делу тоже не помогли, хотя боль в натруженном горле и приносила некоторое облегчение — я делал все возможное, чтобы вернуться. Однако ничто не могло указать мне путь. Я поддался слабости и сам вычеркнул свое имя из истории второй магической и, что гораздо обиднее, из их жизней. Из ее жизни…

В Нору тогда я так и не вернулся. Сначала жил у Билла и Флер в коттедже «Ракушка», потом вместе с остальными перебрался к тетушке Мюриэль. Никто не сказал мне ни слова, но я же видел их косые взгляды. Особенно Джинни. Клянусь своей волшебной палочкой, если бы она могла найти Гарри и Гермиону, она бы ни минуты не колебалась, лишь бы разделить их тяжкое бремя. Сестренка всем своим видом демонстрировала мне, какое я жалкое ничтожество, сижу в безопасности, пока мой друг и моя… любимая рискуют жизнями. Будто мне не хватало собственных угрызений совести! Но — надо отдать Гарри и Гермионе должное — они прекрасно справились и без меня. Собственно, зачем я им был нужен? Поныть о том, как хочется жрать, или испортить и без того дерьмовое настроение своей постной рожей? Они вдвоем оказались лучшей командой, чем наше трио. С ее умом и верностью, с его удачливостью и храбростью. И без моего сраного эгоизма. Об их дерзких вылазках не писали разве что ленивые, а я собирал все статьи, аккуратно вырезал каждую и сохранял, аппарируя иногда поближе к месту, где их видели в последний раз, надеясь, что они, как преступники из магловских детективов, вернутся туда еще раз. Хотя бы так я был с ними, хотя бы в мыслях.

Вскоре в помещении стало жарко от дыхания танцующих, от тепла их распаренных тел, но я по-прежнему мерз. Со своего места я четко видел капли пота, стекающие между голыми лопатками Гермионы. Мерлин, когда она успела стать такой невыносимо сексуальной? Такое невозможно вынести трезвым. Я поискал бармена, а когда поднял взгляд, чтобы еще раз полюбоваться своей бывшей подругой, то увидел ее так близко, что глазам стало больно от белизны ее платья. Кровь зашумела в моих ушах, комната закрутилась вокруг, а мы были центром ее вращения. Гермиона сделала пару легких шагов ко мне, присела на краешек барного стула рядом. Смяла салфетку, промокнула ей влажную шею, улыбнулась уголками губ.

— Здравствуй, Рон. Ну как ты?

Губы слиплись, и я, как последний идиот, промычал что-то невразумительное вместо ответа. Я же говорил, кому-то алкоголь развязывает язык, но только не мне. Гермиона прищурилась и наклонилась чуть ближе. Ее запах ударил мне в нос — аромат разгоряченной женщины, смешанный с жасминовым парфюмом. Все те же духи, которыми она пользовалась, начиная, кажется, с третьего курса.

— А ты здорово выглядишь. Сильно изменился, но в лучшую сторону.

Я вроде бы кивнул. Она сидела так близко, что в вырезе платья я четко видел крошечную родинку между ее грудей. Гермиона подняла руку, и пропавший было бармен тут же очутился возле нее с уже наполненным каким-то мудреным коктейлем бокалом.

— Честно говоря, я ждала, что ты придешь после победы. Ты ведь участвовал в Битве за Хогвартс?

Я снова кивнул. Да, сражался вместе со всей моей семьей. Носился по засыпанным битым гранитом и мрамором галереям замка, отбивая проклятья и посылая собственные, в надежде заметить Гермиону, защитить ее, пускай даже ценой собственной жизни, получить прощенье. Но я так и не нашел ни ее, ни Гарри до самой развязки. До тех самых пор, как Хагрид, роняя огромные слезы, принес на руках, казалось, бездыханное тело моего друга. Тогда я и заметил ее. Она стояла в первом ряду обороняющихся, крепко сжав губы и палочку, а во второй ее руке, отведенной за спину, поблескивал меч Гриффиндора. Я рванул к ней, утешить, поддержать, сразиться бок о бок, встретить вместе смерть, если понадобится, но в этот момент Гарри скатился с рук Хагрида, Гермиона молниеносно передала ему меч, а дальше все разом пришли в движение, толпа снесла меня, и я потерял их из виду.

Гермиона запустила руку в волосы — тугие локоны скользнули между пальцев — и наклонилась еще немного ближе.

— Жаль, что этого не случилось. Мне правда жаль.

Жаль — это не то слово. Я не нашел в себе сил, не мог справиться с мучительным стыдом и упустил последнюю возможность что-то исправить. Это не просто «жаль». Для меня это стало катастрофой, крушением надежд. Хотя на что вообще я надеялся после того, что натворил? Подумать только, вычеркнуть из наших жизней несколько десятков слов, и все было бы иначе! Я, а не Гарри, мог бы быть с ней в тот день в пабе, обнимать на глазах у толпы с полным правом победителя, целовать, размазывая эту гребаную вишневую помаду, припадать в темноте нашего с ней дома к крошечной родинке между грудей, обводить ее языком и шептать «моя»… Но я не смог. Не нашел сил, не справился со страхом и, когда потухли вспышки последних проклятий битвы, трусливо аппарировал в Нору. А потом они уехали в Австралию и не возвращались целый год. Я потерял всякое право даже просто находиться рядом.