Гостья

Гостья

Танос устал.

Всё чаще он думает о том, как отправится в свою невзрачную хижину на одной лишь ему известной планете — в свой скромный маленький рай. И злится, когда его вырывают из этих мыслей. Злится сначала на того, кто так бесцеремонно вторгается в мечты, втаптывая их пыльными сапогами в серый пол Санктуария, а затем на себя — за то, что позволил отвлечься от цели. Сперва Вселенная, затем — всё остальное. А что случится с ним на этом пути, и вовсе не имеет значения. Танос не привык себя жалеть — непозволительная слабость. Но иногда так хочется…

* * *

Очередной день и очередная планета, требующая внимания.

Танос стремится лично участвовать в операциях, хотя и не всегда это ему удаётся. «Коррекция» не приносит удовольствия — лишь удовлетворение от выполненного перед Вселенной долга, и только когда всё проходит гладко, строго по плану, без лишних жертв…

Крики, кровь, слёзы — кажется, Танос давно к ним привык. Но к этому нельзя привыкнуть. Они преследуют его в ночных кошмарах, заставляя покидать нагретую постель и часами сидеть в лаборатории. Крики, кровь, слёзы… Единственный способ жить нормально — забыться. Непозволительная слабость…

Танос стремится лично участвовать в операциях, чтобы следить. Следить не за войском тысяч и тысяч смертоносных воинов читаури, следить не за рассекающими небо и землю закованными в металл левиафанами. Танос здесь, чтобы следить за своими «детьми» — Чёрным Орденом. Верные соратники, готовые на всё ради Великой Цели своего Повелителя, Отца. Но им неведомы ни пощада, ни жалость. Для Чёрного Ордена нет ничего святого, и потому у них нет тормозов. Только Эбони Мо — правая рука Таноса и самый преданный его компаньон — способен вовремя остановиться, не дать пролиться лишней крови. Но ему чужда жертвенность, а без неё, как и без милосердия, всё, что делает Танос, — бессмысленно.

* * *

Крики, кровь, слёзы… Из-под тяжёлых сапог Таноса клубами вьётся пыль. В его руке — окроплённый багрянцем чужой крови огромный двулезвийный меч, но сегодня Танос им больше не воспользуется. Достаточно. Танос идёт к главной площади, которую уже совсем скоро зальют алые реки, наполнив воздух густым запахом железа и скорби. С каждым шагом гомон вокруг титана нарастает.

Читаури действуют слаженно, как единое целое, потому что таковым и являются: коллективное сознание делает эту расу лучшим в плане командования войском. Солдаты стаскивают на просторную площадь и выстраивают в две колонны всех, кого не убили сразу. Тех, кому всё же суждено пасть жертвой ради всеобщего Блага, и тех, кто продолжит своё существование. Последние к тому же должны узнать, во имя чего вершится Жертва. И Мо им об этом расскажет. Излишне пафосно, но предельно доходчиво. Танос будет молчать.

Кажется, будто Танос не замечает кошмара, творящегося вокруг, но он видит всё. Взор титана цепляет из толпы воина, схватившего двоих детей и тянущего их в сторону «жертв». Поймав на себе взгляд командира, солдат замирает. Он ждёт приказа.

Дети — всегда сложно.

Дети — будущее. Они вырастут и родят своих детей, а те своих, быстро заселяя планету вновь. Но случайность есть случайность. Однако Танос не хочет, чтобы и эти двое мучили его в ночных кошмарах, и, следуя эгоистическому порыву, отрицательно качает головой: «Оставь». Сегодня больше не умрёт ни одно дитя — услышанный одним воином, этот приказ звучит для всех.

Но отчего же так скверно?

Площадь уже совсем близко, и Танос собирается продолжить путь, но замирает. Ему помешали. Вырвавшись, не иначе как чудом, из крепких рук воина, под ноги к титану бросается местная…

«Дура, тебя вели в другую сторону от смерти», — думает Танос, сверху вниз глядя на лежащую в пыли и в мольбах цепляющуюся за его грязные ботинки женщину. Волосы её растрепались так, что не видно заплаканного лица, одежда испачкана и местами разорвана — она боролась. Женщина о чём-то просит Таноса, но с высоты своего роста, в шуме, стоящем вокруг плотной завесой, он никак не может расслышать её слов. Танос уже кивает двум бойцам, приказывая поднять и увести, как всё-таки до него долетает обрывок фразы:

— ..не убивайте их! Мои дети… Возьмите меня!

«Мать тех двоих, значит… — Паршивое уже несколько недель настроение становится ещё хуже. — Взять её? — Танос усмехается. — Что ж…»

— На корабль.

Солдаты не задают лишних вопросов, но рядом так не вовремя, словно из ниоткуда, возникает Мо. Он растерян, что бывает нечасто.

— Повелитель… Вы уверены?

— Тебя это не касается, — Танос видит, как меняется в лице его союзник, но больше не говорит тому ни слова. Эбони покорно отступает. Не в его власти указывать Отцу. — Что не ясно?

Один вопрос — и воины, застывшие в ожидании, удаляются, волоком унося совсем ослабевшую аборигенку…

Танос злится. На себя, на эту «чёртову бабу!», на Мо. И только через несколько мгновений осознаёт, о чём именно просила его эта женщина: она молила забрать взамен жизней детей её собственную, а вовсе не оплатить их единственным, что имеет…

Как можно было понять иначе?

«Блядство!..»

Становится совсем гадко…

* * *

Ещё несколько долгих часов Танос проводит на поверхности планеты, куда завтра, после короткой и тревожной ночи, ему предстоит вернуться вновь, чтобы закончить начатое.

Войдя в комнату, Танос застывает, видя её. Вымотавшись, он совершенно забыл об этой женщине, с ужасом ожидающей своей участи в его покоях. «Кто впустил её сюда без моего приказа? Мо. Паскудник…» Танос ещё обсудит с ним это. Потом.

Бросая из дверей взгляд на пленницу, Танос свирепеет. Складка меж могучих бровей углубляется, и на лбу вздувается, пульсируя, вена… Он уже готов прогнать несчастную на все четыре стороны, как вдруг в голове раздаётся тихий голос пробудившегося от долгого сна эгоизма: «Хоть раз в своей жизни сделай что-нибудь для себя. Без оглядки и без сожаления. Всего лишь секс, которого у тебя не было так давно…»

Действительно давно. В последний раз Танос был с женщиной… Смертные столько не живут. Без остатка отдаваясь служению Вселенной, он не тяготится одиночеством. Однако временами крепкое здоровое тело всё же напоминает о себе, требуя внимания и ласки, и тогда Танос с головой окунается в наслаждение, стоя под тёплыми струями воды в запотевших от пара и его дыхания стенах душевой… Но мастурбация — занятие, кажущееся чем-то несовместимым с образом Межгалактического Тирана, — лишь суррогат, вынужденная мера, которая не может идти ни в какое сравнение с настоящей близостью.

* * *

Танос направляется к постели, на ходу снимая с себя тяжёлые литые доспехи. Кивая в сторону неприметной двери, он обращается к застывшей в углу и пытающейся слиться с окружением женщине:

— Там уборная и душевая. Иди первой.

Растерявшись, что Танос легко читает по её глазам, женщина после почти минутного колебания всё же удаляется в предложенную комнату, а титан тяжело опускается на кровать, стирая широкой ладонью с лица пот и чужую кровь. Доспех он уже убрал в нишу, где его обработает и очистит система. Остаётся помыться самому…

Через несколько минут — «слишком быстро» — дверь приоткрывается, впуская её. В ещё большем смятении она похожа на тень. И она абсолютно сухая.

«Идиот… Она в глаза твои технологии не видела!» — проносится в голове у Таноса. Вслух он говорит другое:

— Пойдёшь со мной.

По лицу пленницы вновь скользит страх, который она тут же в себе подавляет. «Или прячет», — Танос невольно отмечает про себя её выдержку и почти незаметно улыбается уголками губ.

Жестом он показывает ей идти вперёд. Вряд ли она оценит эту пародию на вежливость, но хотя бы всегда будет в поле зрения. Что-то подсказывает Таносу, что одну её лучше не оставлять…

— Раздевайся, — сухо басит он, стягивая с себя пропитанный потом подбронник и бросая тот в какой-то короб. Женщина следует приказу.

Она делает всё слишком медленно, даже дышит будто бы через раз, отчего Танос замирает и начинает пристально наблюдать. Дрожащие одеревеневшие пальцы её не слушаются, и на каждую застёжку уходит в разы больше времени, чем она того требует. Очнувшись, Танос ловит себя на мысли, что, если он продолжит так пялиться, у его «гостьи» могут не выдержать нервы.

«Гостья…» — Танос едко усмехается собственным мыслям. Как ни назови, правда только одна и никуда от неё не деться. Но спросить имя Танос не решается, сам не в силах объяснить, почему.

Он поворачивается к пленнице спиной, и вслед за подбронником в короб отправляется всё остальное. Наготы Танос не стесняется — ни своей, ни чужой, — но то, как эта женщина, наконец обнажившаяся, прижимает к груди грязные драные тряпки, заставляет его зябко поёжиться.

Забрав у неё одежду и закинув всё в тот же короб, Танос аккуратно, но требовательно разворачивает «гостью» за плечи и направляет впереди себя к кабине душа. Ладонью, практически полностью накрывшей влажную от страха спину, Танос чувствует бьющую женщину дрожь…

* * *

Он шумно выдыхает от блаженства, когда тела, намаявшегося за долгие часы в доспехах, косаются прохладные струи воды.

На многих кораблях классические способы омовения уже давно «вышли из моды», уступив место более быстрым, а главное, экономичным. Но все эти звуковые вибрационные кабины, обработку газом и светом, хотя те и являются удобной заменой, Танос не любит и в некотором роде презирает: натруженные за день мышцы в них не расслабляются, разгоряченная кожа не остывает, а мысли не успокаиваются.

Мыться в присутствии постороннего некомфортно даже самому Таносу, и потому он не противится, когда «гостья» отворачивается от него, практически вжимаясь в стену, и сам следует её примеру. Но любопытство в конце концов берёт верх, и краем глаза Танос начинает наблюдать.

Она уже немолода, по крайней мере, ему так кажется, и не слишком красива. Танос изучал эту расу и имеет представление о её культуре и принятых стандартах. Но внешность никогда не играла для него особой роли, да и он, как сам же и считает, на красавца не тянет, а в этой женщине есть что-то такое…

Вероятно, почувствовав на себе пристальный взгляд, она оборачивается и вздрагивает, упершись глазами в покрытый несколькими параллельными бороздами шершавый локоть. Не желая выдавать истинных мотивов своего странного поведения, Танос как за спасительный канат хватается за нерасторопность женщины и строго гудит:

— Не заставляй меня тебя мыть.

Короткий рваный кивок — и её руки начинают работать активнее. В смешанных чувствах Танос думает о том, что же будет дальше…

* * *

От него уже не пахнет едким потом и пролитой кровью, но эта свежесть не расслабляет.

Рядом с Таносом женщина чувствует себя крошечной, и это пугает её, заставляя судорожно глотать ртом воздух, кутаясь в мягкое полотенце и наблюдая за тем, как её «палач» не торопясь расстилает для них ложе.

Она старается успокоиться. Ведь пока он не причинил ей вреда. Пока…

«Здесь ты и умрёшь, — раздаётся в голове до боли знакомый голос. Её голос. Но он же и добавляет: — Это всё ради твоих детей. Мужайся». «Они будут жить», — только это имеет теперь значение…