Клеймо Солнца. Том 2

— Ты знаешь меня слишком хорошо, — отзываюсь я, но для брюзжания, как и для угрозы слишком слабый голос.

— Однако тот же Дэннис Рилс согласился бы на помощь землянки, если бы это было возможно, — заканчивается мысль Оутинс и выпрямляется во весь рост.

Я решаюсь поднять голову и выдерживаю взгляд — проницательный и решительный, взгляд, в котором проскальзывает предупреждение, намёк, какими будут следующие слова. Ошеломлённый настолько, что сердце начинает выпрыгивать из груди, я спешу возразить, из-за чего мы с Ньютом одновременно произносим:

— Не надо!

— Ты влюбился?

Неуклюжий, но суровый своей прямолинейностью вопрос встаёт между нами, как целая планета, а наши взгляды становятся космическими лифтами между ней и станцией.

— Когда ты произносишь это, звучит просто ужасно, — наконец произношу я с тяжёлым вздохом и ладонями надавливаю на виски, надеясь избавиться от внезапной резкой боли.

— Скажем так, я не хочу, чтобы ей навредили.

— Чёрт тебя возьми, Дэн! — шёпотом восклицает Ньют в отчаянии. — Для тебя это одно и то же! Там, где Дэннис Рилс испытывает чувства, он подписывает себе смертный приговор!

— Я не прошу тебя в этом участвовать.

— Думаешь, меня это волнует?! — почти выкрикнув эти слова, Оутинс опускает голову на грудь, словно она вдруг стала очень тяжёлой. — Ты надеешься, что Бронсон будет прислушиваться к тебе, — севшим голосом произносит Ньют, и это его разоблачение хуже крика.

— Я не настолько обезумел. Просто надеюсь, что он хотя бы будет опасаться ненароком её убить.

Ньют поднимает голову. В глазах — тоска, нескрываемый страх, мольба, и гамма этих чувств пугает меня по-настоящему…

— Имей в виду, он давно не помнит, каково это, бояться кого-то ненароком убить…

Сердце, кажется, сейчас вырвется наружу: я словно чувствую, как оно отзывается на каждую волну, исходящую от датчика. Я беру из кармана коробочку, вытаскиваю сэмпе и отправляю капсулу в рот под пристальным и тяжёлым взглядом Ньюта.

— Не забывай, о чём я говорил тебе, — напоминает он как можно мягче, но назидательный тон вперемешку с тревогой не скроешь. А потом Оутинс очень тихо повторяет то, что уже говорил мне недавно: — Не связывайся с ними. Не оставляй меня одного на этой станции, — и добавляет спустя несколько минут: — Не оставляй меня с киборгом из детских страшилок.

Если бы эти слова произнёс кто-то другой, я бы подумал, не подслушал ли он наш разговор с Габриэллой. Но это — Ньют Оутинс, а между собой мы всегда называли главного дината станции киборгом из детских страшилок…

* * *

Я хотел бы увидеть Габриэллу прежде, чем вновь лягу под нож, однако, когда захожу в Сферу, то даже не успеваю направиться в лабораторию, где находится землянка: передо мной появляется генерал.

— Что ж, начнём, — он хищно скалится и буквально уводит меня в ту часть лаборатории, где я ещё не был. — Твоё здоровье не должно находиться под угрозой, верно?

Я никак не реагирую на едкую усмешку Бронсона и покорно следую за ним, пока он не открывает дверь, пропуская меня в комнату. Она немногим отличается от той, где живёт Габи.

Я сразу замечаю хирургический стол, окружённый столешницами, что завалены медицинской аппаратурой, и широкие плечи незнакомца, который стоит перед ними, медленно раскладывая какие-то устройства, о назначении которых даже думать не хочется.

Как в замедленной съёмке, мужчина поворачивается, и я вижу шрамы на шее, выглядывающие из-под ворота халата, тёмные, мелко вьющиеся волосы и карие глаза, что начинают хитро мерцать, когда при виде меня мужчина криво улыбается.

Если бы не сэмпе, моё сердце точно откликнулось бы на эту встречу неровным биением… Слышать знакомый голос по связи и увидеть призрака из прошлого воочию — это совсем разные вещи.

— Даниэль поможет, — радостно сообщает генерал, а я вижу только хитрые глаза.

Недавно я уже пережил одну встречу, всколыхнувшую во мне воспоминания о прошлом, которые я предпочёл бы не видеть по ночам в страшных снах. Теперь мне предстоит пережить вторую.

К чести генерала, он, хоть и переводит любопытный взгляд с одного на другого, так и не начинает говорить на темы, которые поднимать не стоит.

— Ты не спешишь избавиться от боли в сердце? — наконец с улыбкой спрашивает Бронсон, жестом указывая на стол.

Мне предстоит пережить хирургическое вмешательство снова — уже в который раз.

Я снимаю рубашку, замечая, что взгляд Даниэля лишь на мгновение замирает на моих рёбрах, а потом мужчина едва заметно улыбается уголком рта, но генерал этого не замечает. Его лента тихонько жужжит, и, пока я ложусь, он отвечает односложно, а потом грозно спрашивает своего невидимого собеседника:

— Прямо сейчас?

Даниэль тем временем обеззараживает участок кожи на груди и набирает шприцем голубоватую жидкость. Я закрываю глаза и чувствую, как меня кусает иголка и, растекаясь под кожей, неприятно щиплет вещество.

Голос генерала раздаётся где-то ближе ко мне:

— Как скоро он уснёт?

Мне лень открывать глаза. Я не знаю, что делает Даниэль, но после этого Бронсон произносит:

— Тогда ладно.

Слышу звук удаляющихся шагов и закрывающейся двери. Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, что генерал ушёл. Он, может, и надеялся кого-то из нас обмануть своим дешёвым трюком с ложным звонком, но в этой комнате нет идиотов, которые на него купятся. Не сомневаюсь: не имея возможности без ведома динатов установить здесь камеру и прослушку, Бронсон наверняка подслушивает под дверью. Я молча радуюсь, что с Даниэлем поговорить у нас нет возможности. Но он всё-таки произносит:

— Доставило тебе неприятности?

Я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня, но не на сердце, где скрывается датчик слежения, а на рёбра, где не так давно находился след от пчелиного укуса. По многозначительно приподнятым бровям и кривой улыбке Даниэля я понимаю, что речь идёт как раз о подарке, оставленном пчёлами.

Я подыгрываю Даниэлю:

— Правильнее сказать — большие. Так и говори.

Он усмехается, значит, правильно понял мою мысль: «Ваш укус доставил мне серьёзные проблемы. Передай своей Королеве именно так».

— Главное, что ты всё ещё жив, верно? — всё так же улыбаясь, произносит Даниэль. — Значит, есть нечто, способное защитить тебя от превращения в киборга.

«Нечто». Так ещё никто не называл Габриэллу. Я невольно сжимаю руки в кулаки, но тело становится слишком расслабленным, веки тяжелеют и в голове густеет туман.

Речь идёт не о киборге, а о мертвеце. Даниэль прекрасно понимает, что, если бы не землянка, меня уже не было бы в живых.

Даниэль прикладывает к моему лицу кислородную маску. Я закрываю веки. Последняя мысль, которая мелькает в моём сознании оказывается неожиданной для меня самого: «Если продолжу в том же духе, возможно, сам когда-нибудь стану киборгом из детских страшилок».

ГЛАВА 27 (Габриэлла). СМЕСЬ ТРАВ

Сколько же прошло времени, а Дэннис так и не вернулся? «Что бы ни происходило, ты не должна во мне сомневаться». Но как долго я не увижу его даже сквозь преграду?..

Я задумчиво вожу пальцем вокруг куар-кода. Заживая, кожа на запястье зудит, но маленьких бутонов остаётся совсем немного, значит, скоро всё пройдёт.

Внезапно по телу растекается жидкий холод, сжимающий каждую клетку, вынуждающий меня оцепенеть и сдавленно дышать сквозь приоткрытые губы. Эхом отдаются тяжёлые шаги. Едва не кожей я чувствую, как опускается ручка под огромной ладонью. Дверь открывается, и, не в силах контролировать собственный взгляд, я поднимаю его к лицу, изувеченному шрамами.

Мучитель.

Как Дэннис мог оставить меня наедине с ним?..

Генерал Бронсон останавливается. Смотрит на меня пристально, но без привычного ехидства и презрения. Или мне так только кажется: без жутковатого оскала его лицо остаётся бесстрастным. Он не приближается, вообще не шевелится, но напряжённые мышцы готовятся к бегству, которое, даже решись я на него, потерпело бы провал. Я не выдерживаю его прямой, пригвождающий к земле взгляд и прячу собственный, чтобы не выдать страх, внимательно рассматриваю пол, напряжённо ожидая, что сделает Мучитель.

Проходит так много времени, что я начинаю задаваться вопросом, не ушёл ли генерал Бронсон, но потом раздаются шаги, скрипит ещё одна дверь — в мою комнату! — и голос раздаётся прямо надо мной:

— Надень на тебя даже лохмотья нелегалов, ты ни на секунду не станешь похожа на гражданку Тальпы. Тебя выдают глаза. И волосы. И взгляд. И…

Он замолкает, так и не договорив. Возможно, я и не хочу знать продолжение. Мой взгляд медленно поднимается от ног Мучителя в высокой тёмной обуви, которая на вид кажется неудобной и жёсткой, до его уродливого лица и злых глаз. Он молчит, как будто ожидая какого-то отклика, но я тоже не нарушаю тишину, и наконец генерал Бронсон произносит:

— Жаль, что мы забрали только тебя. Мы видели ещё одну…

Грудь сжимает так, что мне нечем дышать. И я в тот же миг мышцы лица дёргаются, пока я безуспешно пытаюсь сохранить равнодушное выражение. Глаза Мучителя тут же загораются. Он склоняет голову набок.

— Возможно, стоит вернуться и найти её.

Он произносит эти слова как будто бесстрастно, но не нужно быть тальпом, чтобы почувствовать нездоровое торжество.

— Там никого не было, — рычу я, прежде чем успеваю обдумать слова.

Брови Мучителя удивлённо приподнимаются, и он говорит с кривой улыбкой:

— Надо же, ты умеешь разговаривать. Это хорошо.

Уверена, он прекрасно знает, что умею, но намеренно поддевает меня, а в следующее мгновение шумно выдыхает, и его взгляд гаснет.

— Ты нас ненавидишь. Мы — чудовища, которыми тебя пугали в детстве, не так ли? Можешь не отвечать: плевать, что говорили твои дикие соплеменники. Я ощущаю твой страх. Это даже хорошо, что ты боишься: значит, жить хочешь. Я за подобное — совершенно естественное стремление. Так что не закипай напрасно. Я всего лишь хочу поговорить.

Его первые слова зажигают во мне искры, подобные тем, что раньше прыгали вокруг тела, а другие, наоборот, оказываются потоком холодной воды, падающей с горной вершины, — воды отрезвляющей и обессиливающей.

— Как ты думаешь, почему герб станции синий, а в зелёном круге с золотой лентой над ладонями летает красная бабочка?

Я не знаю, что такое «герб», но перед внутренним взором сразу возникает символ Тальпы.

Цвета. Он спрашивает меня о цветах.

— У каждого крыла свой оттенок… В символе Тальпы… отражается их единение…

Я заикаюсь, однако Мучитель вдруг сжимает губы и задумчиво качает головой с одобрением, на которое я и не надеялась.

— И что символизирует зелёный?

Мне вспоминаются Белый город на трёх островах, Река и Море, в стороне — Материк, покрытый массивами лесов и рядами высоких белых деревьев с вертящимися на ветру крыльями.

— Природу и саму жизнь, — отвечаю я наконец, и Мучитель снова поощрительно кивает.

— А что находится в Третьем крыле? — спрашивает он, глядя на меня очень внимательно и выжидающе.