Джентльмены предпочитают русалок

Мара откидывается на спинку стула, отодвигая тарелку. Она сделала ее почти полностью чистой.

— Он узнал довольно быстро после того, как ты уплыла.

— Как?

Она пожимает плечами.

— Он знал, как мы с тобой были близки. И когда он потребовал ответа, где ты, я не смогла ему соврать. Поверь, я пыталась, но никогда не умела лгать, — она вздыхает, и я не могу с ней спорить, потому что она права — она никогда не умела говорить ничего, кроме правды. — Я думала, что если я ему все расскажу, может, он пощадит меня, но правда только разозлила его, — Мара зажмуривается, борясь со слезами, и качает головой. — Он унижал меня перед всеми своими женами. На глазах у Джейд и Масенн, у всех. Думаю, он хотел сделать из меня пример. Потом он публично изгнал меня и сам вышвырнул с Корсики… — она замолкает, слова застревают у нее в горле.

— А твои дети в безопасности?

Она кивает.

— Насколько я знаю. Я имею в виду, они все еще там. Он не причинит им вреда, конечно. Корсика не позволит этого, и я не… Я не думаю, что Каллен способен причинить вред беззащитным детям.

Я бы не сказала, что он не мог такого, но я молчу. Вместо этого я кладу руку на ее ладонь и сжимаю ее, надеясь хоть немного облегчить ее страдания, прежде чем мы перейдем к вопросу, который все еще ставит меня в тупик.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Я слышала название «Шелл — Харбор» от Каллена, — отвечает Мара, глядя на наши переплетенные руки, и на ее прекрасном лице проступает хмурая гримаса. Она не совсем смотрит мне в глаза, но я почти вижу, как работают шестеренки в ее голове. — Когда я проверила его, я узнала, где на карте находится Шелл — Харбор — примерно к северо — западу от Корсики. С помощью компаса я нашла дорогу сюда.

Я чувствую, как мои брови сдвигаются.

— Ты проложила свой путь сюда?

Она кивает, а затем слегка смеется.

— Ну, я пропустила Шелл — Харбор и всплыла в нескольких городах от него, но в конце концов нашла дорогу.

Ее история кажется мне невероятно странной, потому что она никогда не казалась мне той, кто мог бы разбираться в человеческом компасе или в том, как им пользоваться, и кажется странным, что она могла использовать компас, чтобы найти Шелл — Харбор, но я не знаю, как оспорить ее объяснение. Может, это просто случайность и судьба?

— И как только я прибыла сюда, первым, что я увидела, была твоя фотография на одном из деревьев у пляжа.

Она имеет в виду один из тех ужасных плакатов, которые, по словам Венди, были прикреплены к столбам. В волнении из — за Мары я выбросила из головы весь этот хаос, но теперь все возвращается. Жестокие обвинения, недоверие в глазах Венди, слишком много всего, чтобы думать об этом прямо сейчас. Я отбрасываю эти мысли и сосредотачиваюсь на Маре и ее невероятной истории.

— Как бы ты ни прибыла сюда, Мара, я так рада тебя видеть.

— Я тоже, — говорит она с широкой улыбкой. — Но, Ева, та заметка, которую я увидела о тебе… Я думала, что мне это просто показалось, потому что я была ужасно измучена и голодна к тому времени, когда прибыла сюда.

— Ты знаешь, что ничего из того, что написано в статье, не соответствует действительности.

— Тогда почему? — начинает она.

— Не знаю, — перебиваю я, качая головой. — Я не знаю, как сюда попали плакаты, откуда они взялись, и кто за них отвечает. Хотя у меня такое ощущение, что это был Каллен.

— Но зачем Каллену делать такую… мелочь? Это не… на него не похоже.

Я киваю.

— Я думала о том же. Но теперь… Я просто не знаю, кто еще мог бы это сделать и почему у них были на это причины. Каллен единственный, кто хотел бы запятнать мое имя и репутацию.

— Боюсь, у меня нет для тебя ответа, — вздыхает Мара. Затем она снова улыбается. — По крайней мере, мы снова вместе.

Я снова сжимаю ее руку, чувствуя прилив облегчения именно по этой теме, хотя я все еще в шоке от того, как она вообще смогла оказаться в Шелл — Харборе. Навигация по компасу просто звучит… сказочно, но я отчасти задаюсь вопросом, может, она настолько измотана путем и голодом, что это путает ее рассудок? Лучше пока отложить разговор и вернуться к нему позже, когда она полностью придет в себя.

Мара убирает руки, позволяя им упасть на колени, и смотрит в пол. Под водой ее волосы всегда были прекрасны; но теперь они висят толстыми ломкими комками вокруг ее лица. Это не скрывает боль на ее лице.

— Я никогда не любила Каллена и никогда не хотела быть его женой, но после смерти Эварда я знала, что выйти замуж за Каллена — мой единственный шанс на безопасность. Я был довольна жизнью во дворце и терпела Каллена, потому что это означало, что мне было где жить, а мои дети были под защитой. И… я знала, что у меня не было выбора после того, как он забрал меня, — выражение ее лица становится жестче, когда она резко поднимает голову, и огонь в ее глазах удивляет меня. — Но теперь этой защиты и долга больше нет. Исчезли. Я больше никогда не смогу вернуться в воду и… — ее глаза наполняются слезами. — Я больше никогда не увижу своих детей, — продолжает она тише. — Но, по крайней мере… по крайней мере, мы снова вместе, — она смотрит на меня. — По крайней мере, мы есть друг у друга.

Мара тяжело дышит, ее грудь вздымается от напряжения, и я вижу, что она пытается сдержать слезы. Я не могу себе представить, как тяжело для нее — быть разлученной со своими детьми.

— Все будет хорошо, Мара, — говорю я, но мои слова звучат пусто.

Она кивает, складывает руки и смотрит в сторону.

— Должно быть, потому что я никогда не смогу вернуться.

Я хочу протянуть руку и утешить ее, но мои руки застыли по бокам. В конце концов я встаю и пробираюсь к кухонной стойке, чтобы включить чайник. Я обнаружила, что когда люди не знают, что сказать или сделать, они заваривают чай. Или кофе. Любой горячий напиток, на самом деле.

Чайник грохочет, вода закипает, и я заставляю себя снова посмотреть на Мару. Она выглядит такой маленькой, сидя за стеклянным столом. Ей не место здесь, на земле, со мной, и я знаю это. Но теперь, когда ее сослали, она права, она не может вернуться.

В конце концов, Мара говорит, ее голос такой тихий, что поначалу мне трудно ее расслышать:

— Ты всегда можешь вернуться, — мягко говорит она, все еще глядя в пол, — я уверена, что Каллен простил бы тебя, если бы ты это сделала. Он все равно хочет, чтобы ты вернулась, и, может, ты могла бы все исправить? Ты знаешь, что он никогда не переставал любить тебя. А, может, если бы ты вернулась… может, тогда он бы нас обеих простил?

Все исправить. Как? Выйдя за него замуж и пожертвовав своей новой свободой ради жизни, которой я никогда не хотела? Подчиниться власти Каллена и делать все, что он мне говорит? Нет, я не вернусь. Как бы ни было тяжело здесь, на суше, я не вернусь на Корсику и не проживу остаток жизни под охраной Каллена; потому что я знаю, что после одного побега он больше никогда не упустит меня из виду. Я буду еще большей пленницей, чем раньше.

И все же, когда Мара смотрит на меня своими большими темными глазами, мне почти хочется сказать ей все, что она хочет услышать, просто чтобы немного облегчить ее бремя. Она выглядит совершенно потерянной, будто из нее высосали жизнь. Мое сердце болит, когда я вижу ее такой.

— Я не могу вернуться, Мара.

— Каллен простил бы тебя.

— Дело не в том, что Каллен меня простил бы. Дело в том, что я не хочу возвращаться к той жизни.

Она смотрит в сторону и вздыхает.

— Ты так сосредоточена на себе и своем счастье, — бормочет она. — Ты когда — нибудь задумывалась о том, как твои действия заставляют страдать других?

Я ошеломлена.

Слова, сорвавшиеся с губ Мары, настолько не похожи на нее, что на мгновение я не могу поверить, что говорю с ней. Милая, добрая Мара, которая никогда ни о ком не сказала ничего плохого, обвиняет меня в эгоизме? Я не знаю, где эгоизм. В желании жить вне влияния Каллена? Не говоря уже о том, что именно она побудила меня отправиться на сушу! Именно она увидела, насколько я несчастна, и вбила мне в голову идею начать новую жизнь.

— Мне жаль, что мой побег повлиял на тебя, Мара, правда. Но было бы нечестно с твоей стороны взваливать это на меня, особенно когда ты была первой, кто подтолкнул меня уплыть. Мой побег на сушу был твоей идеей, Мара.

— Я знаю это, — быстро отвечает она. — Но даже когда я призывала тебя к этому, я никогда не думала, что твой побег будет означать мое изгнание. Я бы никогда не стала поощрять тебя, если бы знала, что это будет означать, что я никогда больше не увижу своих детей.

Собираясь ответить, я решительно сжимаю губы, опасаясь, что следующие слова, сорвавшиеся с моих губ, могут оказаться теми, о которых я пожалею. Гнев продолжает гореть во мне, но я подавляю его, заставляя себя глубоко дышать. Я понимаю ее чувства, правда. Женщина, разлученная со своими детьми, скажет и сделает все, чтобы попытаться вернуться к ним. Конечно, я это понимаю.

«Она расстроена, — пытаюсь урезонить себя я, — и напугана. Ты тоже была такой, когда прибыла в Шелл — Харбор. Постарайся быть с ней нежнее».

Когда я больше ничего не говорю, Мара хмуро опускается в кресло в гостиной. Она все еще носит это невзрачное покрывало и, наконец, кажется, замечает, дергая за нитку. Она морщится.

— У тебя есть что — нибудь, что я могу надеть?

Это хорошая смена темы, и я благодарна за это. Тем не менее, подавленный тон ее голоса заставляет мое сердце замереть. С трудом вздохнув, я указываю на коридор, ведущий к лестнице.

— У меня есть одежда наверху, и я поищу что — нибудь, что могло бы подойти тебе. И, если тебе хочется — ты можешь искупаться? У меня есть ванна и душ, если ты знаешь, как ими пользоваться.

— Я уверена, что смогу понять, — отвечает она, быстро кивая.

Я выхожу из кухни, закрывая за собой дверь. В коридоре так устрашающе тихо, что я почти могу притвориться, что я снова одна. Некоторое время я просто стою, глубоко вдыхая, прежде чем заставить ноги двигаться. Через холл и вверх по лестнице. Все отзывается эхом, и мои шаги такие громкие, не похожие на мирный шелест хвостов и плавников в воде.

Наверху я нахожу пару шорт и свободную футболку, которые могли бы подойти высокой и стройной Маре. Я иду в ванную и опускаю аккуратно сложенную одежду на полку для полотенец над раковиной. Затем я начинаю наполнять ванну теплой водой, от которой идет пар, потому что Мара никогда раньше такое не видела и не знает, как это работает.

Когда ванна наполнена, я спускаюсь и вижу Мару, стоящую у дверей внутреннего дворика и смотрящую на задний двор. Отсюда слишком далеко, чтобы разглядеть озеро, сразу за линией деревьев, но Мара внимательно смотрит на что — то за пределами моего поля зрения.

— Прекрасный вид, — наконец, бормочет она, — я понимаю, почему ты решила жить здесь.

— Мне немного помогли найти этот дом, — отвечаю я, думая о Сойере и Венди. Подойдя к ней, я добавляю. — Земля не так ужасна, как может показаться. Люди добрые, а еда на удивление вкусная. Есть животные, которых называют собаками, — о, ты еще не знакома с Томом…

— Если люди такие добрые, — хмуро перебивает Мара, — то почему они распространяют о тебе ложь по всему городу? Почему висят плакаты, обвиняющие тебя в преступлении, в ужасных вещах, которых, как я знаю, ты не совершала? — она снова смотрит в сторону. — Они кажутся мне не очень хорошими.