Джентльмены предпочитают русалок

— Эта ложь далеко распространилась, — мягко сказала Мара, явно заметив. Когда она поворачивается ко мне, то смотрит на что — то позади меня и, подойдя к зданию, срывает со стены один из оскорбительных плакатов и сминает его в руках. Она бросает его в урну, промахивается, а затем, закатив глаза, отбрасывает его в сторону ногой. — Люди такие мелочные.

— Откуда ты знаешь, что это сделал человек?

— Кто еще это может быть? — возражает она, отбрасывая темные волосы с глаз.

Я склоняю голову, обдумывая это. Скорее всего, это был человек, потому что Каллен не стал бы прибегать к такой уловке — Мара права. Это просто не его стиль. И, кроме того, тот, кто создавал плакаты, явно верил, что Корсика — это место, где есть газеты, иначе говоря, что оно не находится под водой. Нет, скорее всего, это было человеческое нападение. Но кто мог это организовать? Вивьен, потому что она тайно влюблена в Сойера и завидует нашей дружбе… или тому, что раньше было дружбой? Хм, это имело бы смысл, потому что Вивьен достаточно расспросила меня о моей истории, чтобы знать, что я родом из места под названием Корсика в Греции и что я не горю желанием возвращаться из — за неудачных отношений. Ей было бы легко придумать ложь. И, кроме Венди и Сойера, я больше никого не знаю в Шелл — Харборе. Ну, еще Маршалл, но он не в счет, так как только что сюда переехал.

Полностью статью я не читала, да и не собираюсь. Достаточно того, что рассказала мне Венди. Подойдя немного ближе к Маре, я пытаюсь сделать серьезное лицо.

— У меня такое же право быть здесь, как и у любого другого, — говорю я как себе, так и Маре. Затем я беру ее за руку и добавляю. — Пойдем, возьмем пирожных.

Она не протестует, и я воспринимаю это как хороший знак.

В городе есть несколько пекарен и еще больше кафе, хотя «Мокко Пот», где я впервые выпила кофе с Маршаллом, быстро стало моим любимым. Там не только продают, кажется, сотню различных видов кофе и чая, но и предлагают разнообразную свежую выпечку каждый день.

Когда мы заходим внутрь, мне в нос ударяет аромат насыщенного темного кофе, а также запах выпечки и сладостей. Я сразу же хочу чашку кофе, из тех причудливых, с шоколадным сиропом по краям. Сегодня за баром стоят две женщины, и они обе поднимают взгляд, когда мы входим.

Как только они видят меня, я сразу понимаю, что добром это не кончится.

Старшая, лет тридцати, хмурится, когда видит меня.

— У нас в зале полно народу, и мы не можем никого посадить, — быстро говорит она, отказываясь встречаться со мной взглядом.

— Тогда мы возьмем заказ на вынос, — холодно отвечаю я, хотя прекрасно знаю, что свободных столиков более чем достаточно. На самом деле занят только один. Когда я поворачиваюсь к Маре, я не позволяю ей или женщинам видеть меня расстроенной. — Мара, что ты хочешь? Я могу просмотреть меню и объяснить, если ты не уверена.

Она с тревогой смотрит на бар, закусив губу.

— Я не знаю, — признается она, — что — то с этим молоком.

Я почти улыбаюсь, пока не замечаю, что бариста все еще смотрит на меня краем глаза. Другая женщина теперь присоединилась к ней, и они приглушенно шепчутся, все еще глазея.

Поджав губы, я иду к стойке и говорю:

— Мне два шоколадных круассана и два кофе со льдом с карамелью.

Мара подходит и встает рядом со мной, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Я смотрю на двух бариста, заставляя их отвернуться от меня. Никто ничего не говорит. Я ожидаю, что это будет последнее, но затем я вижу, как бариста моложе оборачивается, чтобы взять что — то из — за стойки. Она шлепает это передо мной с размаху, затем отступает с самодовольной улыбкой на лице.

— Мы не обслужим ни вас, ни вашу подругу, — холодно говорит она, указывая на ужасный плакат с моей фотографией, — мы здесь не обслуживаем преступников.

— Вы верите всему, что читаете? — спрашиваю я, глядя на нее.

— Мне кажется, что это достаточно официально, — огрызается бариста постарше.

— Ну, если бы вы знали что — нибудь о Корсике, вы бы знали, что у нас там нет газет, — Мара кипит.

— Не говоря уже о том, что статья якобы из Греции, а написана на английском языке, — добавляю я.

На табличке с именем бариста написано «Энн» неряшливым почерком. Она берет газету с барной стойки и возвращает ее другой женщине, которая с раздражением оборачивается и идет к другому концу бара, где за стеклянными витринами лежат выпечка и хлеб.

Гнев поднимается во мне, горячий и свирепый. Мне хочется накричать на этих женщин, сказать им, какие они глупые и мелочные, но слова не слетают с моих губ.

— Держите свои товары при себе, — говорю я, беру Мару за руку и разворачиваюсь. — Я не заинтересована в поддержке места с такими узколобыми людьми.

Прежде чем кто — либо из них успевает произнести хоть слово, я толкаю распахивающуюся дверь, чтобы снова вырваться в прохладный послеполуденный воздух.

Мара, спотыкаясь, останавливается рядом со мной, отбрасывая волосы с лица.

— Какие гадкие люди, — ворчит она, снова поворачиваясь и глядя на дверь. — А ты сказала, что люди хорошие! Кажется, я еще не встретила ни одного хорошего!

Я хочу доказать ей, что она неправа, но как? Когда все здесь, кажется, думают, что я какая — то ужасная преступница — наркоманка, они, конечно, будут относиться ко мне с подозрением. Зажмурившись, я делаю глубокий вдох. Я могу отвести ее на встречу с Венди, и тогда она заговорила бы иначе. Но идея снова увидеть Венди после прошлой встречи, когда у нас были разногласия по поводу плаката… это уже слишком.

— Мне жаль, что все пошло не так, как планировалось, — бормочу я, — но, думаю, будет лучше, если мы пойдем домой прямо сейчас.

Я ожидаю, что она будет спорить, но Мара только хмыкает в знак согласия. Затем она говорит:

— Прости, Ева. Я знаю, это не то, что ты хочешь услышать, но я сама видела доказательства. Тебе лучше вернуться домой, на Корсику. По крайней мере, твой народ добр к тебе.

Не это снова. Я чувствую, как моя кровь закипает, и, не задумываясь, рявкаю:

— Ты хочешь, чтобы я вернулась, надеясь, что Каллен тоже примет тебя обратно. Это не имеет ничего общего с тем, что лучше для меня.

— Это неправда, — начинает она, но я перебиваю ее:

— И ты не представляешь, что он со мной сделает, если я вернусь.

— Я не верю, что он может что — то сделать с тобой. Я думаю, он будет так рад твоему возвращению…

Я смеюсь над ней.

— Думаешь, он мне ничего не сделает? Ты с ума сошла? Мы говорим о Каллене. Конечно, он что — нибудь сделает!

Затем, не дав Маре времени ответить, я разворачиваюсь и начинаю маршировать к пляжу. Я слышу ее шаги позади меня, но она не пытается заговорить со мной всю дорогу домой.

Глава тринадцатая

Когда мы возвращаемся домой, Мара молча поднимается, и я слышу, как за ней хлопает дверь ванной. Я пошла бы за ней и говорила слова утешения, но моя кровь все еще кипит от нашего предыдущего разговора. Мысль о том, чтобы поговорить с ней прямо сейчас, вызывает у меня желание кричать. Вместо этого я бросаюсь на диван и сжимаюсь в беспорядочную кучу.

Как она вообще могла предложить вернуться на Корсику? Какая ее часть могла подумать, что такая идея хороша или безопасна для меня? Я сказала ей, что Каллен вломился в мой дом. Она знает, каким жестоким он может быть. Изгнав ее, он отделил ее от ее детей и не оглянулся. Как она может поверить, что он не причинит мне вреда, если я вернусь? Я не удивлюсь, если он убьет меня только для того, чтобы доказать свою точку зрения, чтобы привести меня в пример того, что происходит, когда ты сбегаешь с Корсики и разрываешь связи с королем.

И да, я понимаю, что Мара отчаянно хочет воссоединиться со своими детьми. Я понимаю… я понимаю это, но я не верю, что это справедливо, особенно когда ее идея отправила меня на сушу! А что касается воссоединения ее с детьми, то должен быть другой способ. Конечно, другого пути я еще не придумала, но заставлять меня вернуться на Корсику, чтобы терпеть любое архаичное наказание, которое Каллен придумает для меня… это не выход. И она должна это знать. Не говоря уже о том, что ее судьба не будет такой прекрасной, как она, кажется, думает. Я не удивлюсь, если Каллен казнит ее за то, что она вернулась.

Я делаю глубокий вдох и медленно сажусь. У меня болит спина, и я чувствую себя гнилой, но нет смысла сидеть здесь и жалеть себя. Сегодняшний день был достаточно плох без моих попыток усложнить себе жизнь, не говоря уже о том, что на моих уроках плавания были только дети Сойера — это вызывало глубоко укоренившееся беспокойство, которое не покидало меня последние несколько дней. Проведя рукой по волосам, я тянусь к телефону. Бездумно набираю номер Сойера.

— Алло? — тембр его голоса урчит с другого конца. — Ева?

— Привет, — тихо отвечаю я, — Мара проснулась. Я решила сообщить, что с ней все в порядке.

Хорошо, что она не ранена, но она сама не своя, не та Мара, которую я знала, во всяком случае. Я подавляю растущее раздражение внутри себя и говорю:

— Ты занят? — я не совсем понимаю, что делаю и почему спрашиваю, но слова все равно вырываются наружу.

— Нет, что случилось?

— Эм… мы можем выпить кофе или что — нибудь в этом роде?

— Конечно. Все хорошо?

— Не совсем, — я вздыхаю. — Я просто… мне не везет в последнее время. И… не возражаешь, если мы встретимся где — нибудь за городом? Я не хочу возвращаться туда снова, потому что меня все узнают по плакатам, и это… неловко, — часть меня думает, что было бы неплохо вернуться в город, просто чтобы убедиться, что шериф верен своему слову, убирая их.

— Конечно, — по телефону я чувствую беспокойство Сойера, и он глубоко вздыхает, как будто размышляя, что сказать дальше. — Почему бы мне просто не забрать тебя, и мы сможем поехать куда — нибудь за город?

Я качаю головой, потом вспоминаю, что он меня не видит.

— Мара здесь, а я не… в настроении познакомить вас прямо сейчас.

— Хорошо. Тогда… Встретимся у каменных бассейнов?

Я стала думать об этой части пляжа как о своем месте, и меня наполняет теплотой то, что Сойер предлагает это.

— Конечно, звучит хорошо.

— Хорошо, ты хочешь встретиться сейчас?

— Я буду там через десять минут, — слышу я свой голос, и мое сердце трепещет от волнения, хотя я не знаю почему. Не то чтобы между мной и Сойером что — то восстановилось. Отношения все еще напряженные, но, по крайней мере, они, возможно, на пути к исправлению? По крайней мере, так начинает казаться. Это больше, чем я могу сказать о большинстве вещей в моей жизни на данный момент. Я уже встаю и иду в коридор. — Тогда увидимся, — я вешаю трубку, потом поворачиваюсь и смотрю на лестницу. — Мара? — зову я, хмурясь.

— Да?

— Я выхожу ненадолго. Ты будешь в порядке одна?

Надо мной раздается приглушенный, не очень понятный звук, и я могу только предположить, что это лучший ответ, который я получу. Покачав головой, я поворачиваюсь, чтобы уйти. Дверь за моей спиной щелкает, но я оставляю ее незапертой. После странного взлома на прошлой неделе глупо оставлять дверь незапертой, но если Мара не пойдет со мной, мне придется оставить дверь незапертой, потому что у нее нет ключа от дома.