Могилы из розовых лепестков
![Могилы из розовых лепестков](/uploads/covers/2022-12-05/mogily-iz-rozovyx-lepestkov-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Оливия Вильденштейн
- Жанр: Фантастика
Читать книгу "Могилы из розовых лепестков"
Я не поверила ни одному сказанному мною слову, но не имело значения, во что я верила. Важно было то, что папа в это верил.
— Вот, подержи это.
Вываливая и соскребая хрустящую пищу, я пыталась дышать только ртом. Ничто не было покрыто плесенью, но посуда хранилась рядом с двумя трупами, и как бы сильно я ни любила людей, которым принадлежали эти тела, мне не хотелось есть еду, которая хранилась в одной с ними комнате.
Мы заполнили весь пакет. Пока папа выносил его на улицу, я загрузила посудомоечную машину и наполнила раковину пустыми ёмкостями. А потом я заглянула в холодильник и достала наполовину полную коробку яиц и масло. Я приготовила пенистый золотистый омлет. У меня было искушение добавить в него сыр, но упаковка, которую я нашла в ящике нашего холодильника, уже была просрочена. Я переместила поход в супермаркет в начало своего списка дел, прямо после разговора с Эйсом и Лили.
Мы ели быстро и молча, оба запихивая еду в рот, надеясь, что она сможет заполнить хоть какие-нибудь трещины внутри. Омлета было недостаточно. Я отодвинулась и проверила шкафы на предмет банок с чем-нибудь съедобным. Вместо этого я нашла пачку макарон. Они были кружевными и зелёными.
— Базилик феттучини, — прочитала я вслух. — Ты хочешь?
Папа, который всё ещё скрёб зубцами вилки по пустой тарелке, побледнел.
— Что?
— Я купил это, чтобы удивить твою маму. Она так любила песто, что я подумал… Я подумал, что с поджаренными кедровыми орешками она бы…
Он закрыл всё ещё опухшие глаза, затем снова открыл их. На этот раз они были сухими. Красными, но сухими.
— Я думал, что они ей понравятся. Где-то там должна быть и пачка кедровых орешков.
Я повернулась обратно к шкафу и переложила полупустую коробку с кубиками сахара и банку растворимого кофе, пока не нашла орехи. Вскипятив воду для пасты, я достала сковороду и поджарила ароматные орехи в оливковом масле.
Мама выращивала базилик у забора вокруг кладбища, рядом с кустами ежевики и черники. Когда мне было девять, я сказала ей, что не буду есть ничего, что соприкасалось с землёй кладбища, поэтому она купила специальный контейнер… только для меня.
Боже, я была такой паршивкой.
— Как ты думаешь, дух твоей мамы всё ещё может быть рядом? Присматривает за нами? Или ты думаешь, что это действительно путешествие в другой мир?
Я бросила макароны в кастрюлю и наблюдала, как они толстеют, впитывая подсоленную воду. За несколько дней до этого я могла бы сказать ему, что блуждающие духи и задерживающиеся души — это религиозная выдумка, что смерть — это не какой-то стыковочный полёт в другое измерение. Но теперь, с появлением Гвенельды, всё, во что я твёрдо верила, рухнуло.
— Я надеюсь, что она всё ещё здесь.
— Она снилась мне прошлой ночью, — сказал папа. — Мне снилось, что она катала тебя на качелях, прикреплённых к ветке тех деревьев, что растут у нас на кладбище, только это было огромное. Такое огромное, что оно исчезало в облаках. И там был этот парень. И он стоял напротив твоей матери, и она подталкивала тебя к нему. Но твоя мама на самом деле не была похожа на твою маму. Она была похожа на ту сумасшедшую женщину, которая пришла на поминки. Ту, что убила судмедэксперта, — он одарил меня застенчивой улыбкой. — Я не известен тем, что предсказываю будущее, так что тебе не стоит беспокоиться.
— О том, что Гвенельда будет меня качать? Да… Я не вижу, чтобы это происходило, — я повторила его улыбку, хотя в глубине души его сон раздражал меня. — Как выглядел парень?
— Красивый, я полагаю. С множеством татуировок. Но глаза у него были странные, почти стеклянные. Как у Блейка, — на его щеке появилась ямочка, когда он сделал паузу, чтобы вернуться к своему сну. — Ты же не собираешься сбежать с татуированным парнем, верно?
— Нет. Мне больше нравятся парни с пирсингом, — поддразнила я.
Татуировки принадлежали охотникам. И охотники были в моём дерьмовом списке.
Папино лицо стало таким же светло-зелёным, как макароны в кастрюле. Паста! Я вытащила дуршлаг из нижнего ящика и бросила его в раковину, затем схватила раскалённую кастрюлю и опустошила её, обжигая пальцы о стальные ручки. Я надеялась, что не переварила макароны. К счастью, я сняла кедровые орешки с огня. В неглубокую керамическую миску я бросила пасту с орехами и немного оливкового масла первого отжима.
Когда я принесла всё на стол, то спросила папу, что заставило его подумать о татуировках.
— Только Великий Дух знает, — сказал он.
Великий Дух. Когда папа стал придерживаться индейских верований?
— Разве ты не католик, папа?
— Я? Я больше ни во что не верю. Я был католиком, меня таскали в церковь по воскресеньям, как и большинство здешних детей. Я помню, как мне приходилось носить блестящие кожаные мокасины, которые были такими жёсткими, что у меня всегда были волдыри. И каждый раз, когда у меня вырастали ноги, я думал, что вот оно. Я, наконец, избавился от них, но моя мама, в своей дальновидности, купила все доступные размеры, когда на них была распродажа, — его прежняя улыбка превратилась в широкую ухмылку. — Я думаю, что у меня действительно может остаться пара в моём шкафу. Дорогая старушка мама.
Я бы никогда не смогла использовать это выражение, описывая маму. Она умерла слишком молодой.
— Ты скучаешь по бабушке?
— Всегда скучаешь по людям, которых любил. Это чувство означает, что они что-то значили для тебя. Боль со временем притупляется. Однажды, милая, ты сможешь думать о своей матери без того, чтобы твоё сердце разрывалось.
— Сможешь ли ты когда-нибудь думать о ней без того, чтобы твоё сердце разрывалось?
Улыбка ослабла, прежде чем исчезнуть с его лица.
— Я не уверен, что моё сердце когда-нибудь исцелится.
Сгорбившись, он положил себе гору макарон и, молча, стал есть. Я заметила слезу, капающую в ароматное маслянистое месиво. Я подошла к нему и обняла, потому что не могла придумать, что ещё сказать такого, чего ещё не было сказано.
— Ты знаешь, что Блейк хотел попросить тебя выйти за него замуж? — сказал папа через некоторое время.
Я напряглась, затем отстранилась.
— Би сказала мне, что он говорил с ней об этом. Он спросил её, должен ли он отдать тебе кольцо своей матери, или ты сочтёшь его несчастливым.
Моё сердце наполнилось печалью.
— Он очень, очень сильно любил тебя.
— Я тоже любила его, — пробормотала я.
Папа заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо.
— Но не таким же образом.
— Разве два человека когда-нибудь любят друг друга одинаково? Я имею в виду, кроме тебя и мамы.
— Я любил твою мать гораздо больше, чем она когда-либо любила меня.
Я стояла как вкопанная.
— О чём ты говоришь?
— Меня словно поразила молния, но твоя мама… со временем она влюбилась в меня. Ты подумаешь, что я сошёл с ума, если я скажу тебе это, но я как будто видел, как это происходит. Однажды утром она посмотрела на меня, и в её глазах появился этот огонёк, и эта улыбка… У неё была такая красивая улыбка… — уголки папиных губ медленно приподнялись, как солнце, поднимающееся над горизонтом, — и когда она так посмотрела на меня, я понял, что она просто влюбилась в меня немного больше. Я думаю, что то же самое было и с Блейком.
Я прикусила губу, и моё сердце забилось ещё сильнее.
— Би сказала ему подождать. Она беспокоилась, что ты не сможешь не замечать его изуродованного лица. Хотя из него вышел бы отличный муж.
Я вздохнула.
— Я бы не хотела выходить за него замуж. По крайней мере, не сейчас. Не в девятнадцать.
— Твоей матери было двадцать, когда мы поженились.
— Но это было в старые добрые времена, папа, — сказала я, что вызвало его смех.
Звук казался чужим после всех этих дней траура. Мой отец был одним из тех людей, которые всегда смеялись, и у него был этот огромный, заразительный смех от живота, хотя у него не было живота, о котором можно было бы говорить.
Я ухмыльнулась и тоже бы рассмеялась, если бы в этот самый момент не прозвучал дверной звонок — Эйс и Лили. Пока я шла открывать дверь, я напомнила себе называть Эйса Крузом. Или вообще не использовать его имя. Это, вероятно, было бы безопаснее.
Я распахнула входную дверь как раз в тот момент, когда папа подошёл ко мне сзади.
— Спасибо, что вернулся так быстро, — сказал папа Эйсу. Они пожали друг другу руки, пока я смотрела на Лили, а она смотрела прямо на меня.
ГЛАВА 21. СДЕЛКА
Пока папа провожал Эйса, которого, по его мнению, звали Круз, вниз, я стояла в прихожей, созерцая его белокурую сестру.
Когда я убедилась, что папа достаточно далеко, чтобы не слышать мой голос, я спросила:
— Почему ты помогла своим врагам?
Лили поджала губы, затем подошла к кофейному столику, где нашла ручку и журнал о яхтах. Папа любил яхты. Он всегда говорил о покупке яхты — с двумя каютами, чтобы мы могли путешествовать по Великим озёрам. Но это было, когда мама была жива. Теперь, когда он был один, я не думала, что ему понадобится яхта.
Я скрестила руки на груди, когда она пролистала журнал и вырвала оттуда страницу с рекламой. Используя толстый журнал в качестве подложки, она набросала на нём слова. Её почерк был чётким и гармоничным, как будто она обучалась искусству каллиграфии. Возможно, так оно и было. Я предполагала, что фейри наполняли свою очень долгую жизнь тривиальными вещами, такими как мастерство красивого почерка. Что ещё им оставалось делать, кроме как мучить людей и присматривать за мёртвыми охотниками… а теперь и за живыми?
Она перевернула бумагу ко мне, чтобы я могла её прочитать.
«Мы не хотим, чтобы люди узнали о нас».
— Конечно, нет.
Снизу донёсся папин голос. Я не могла разобрать всех его слов, но уловила «анализ стекловидного тела», и мне не понравился подтекст. Смерть Блейка не была результатом вождения в нетрезвом виде, хотя мы пили вместе пиво. Единственным положительным результатом работы Эйса в качестве судмедэксперта являлось то, что он, конечно же, понятия не имел, как провести токсикологический анализ гелеобразного вещества из здорового глаза Блейка.
У Блейка больше не было ни здорового, ни плохого глаза.
Отогнав эту мысль, я спросила:
— Почему ты не спрятала гроб?
Она развернула бумагу в свою сторону и написала.
«Моя пыль не действует на рябиновое дерево».
Верно.
— Почему ты сделала так, чтобы это выглядело как авария?
«Легче объяснить, чем ещё один сердечный приступ, не так ли?»
Я сглотнула.
— Так, но это также наводит на мысль, что он сам виновен в своей смерти, хотя это не так.
«Не так?» — она писала.
Я отрицательно покачала головой.
«Верно… это была твоя вина».
Это выбило дыхание прямо из моих лёгких.
— Я не просила Гвенельду будить другого охотника! — я сказала это слишком громко.
Лили прищурила свои большие серые глаза.
«Разве ты не рада, что вас стало на одного больше?»
— Нет, Лили, я не рада. Потому что я не охотник.
Лили склонила голову набок и посмотрела на меня. Я узнала этот взгляд. Это был тот же самый взгляд, которым одарил меня учитель органической химии в Бостонском Университете, когда я неправильно проанализировала молекулярные формулы.