Южное направление

Глава 18. Война — мать родная

Со Еленой Захаровной Остроуховой, в девичестве Позиной, скоро ставшей для меня просто Еленой, а там и Леночкой, мы познакомились на Графской лестнице. Девушка скучала, а я сумел привлечь ее внимание тем, что в отличие от большинства прогуливавшихся мужчин носил не военный мундир, а в довольно приличный костюм. Не такой, что мне сшили в Архангельске, но вполне ничего. Случайное прикосновение, взгляд на море, обмен ничего не значащими фразами о путешествиях, дальних странах. Поначалу я даже и не хотел никаких отношений. Если честно — мне каждую ночь снилась Танюшка, какие уж тут отношения. И тут, ба… упоминание княжества Монако, куда собирается уезжать ее семья, потому как папенька прикупил там домик. Спрашивается, как чекисту не сделать стойку? Несколько умненьких фраз, вовремя процитированные стихи Гумилева с Кондратьевым, рукопожатие. На третьем свидании девушка позволила пригласить себя в ресторан и очень удивилась, что кавалер, предоставивший право выбора даме, не взял себе ничего спиртного.

В мое время приглашение женщины в ресторан не накладывает на нее никаких обязательств и обещаний, здесь же ситуация немного иная. Коли приняла приглашение, то да, согласна… Думаю, если бы события происходили не в перипетиях гражданской войны, а в мирное время, ухаживать пришлось бы гораздо дольше, а к постели мы бы пришли не через три дня, а намного позже.

Меня иной раз бесят честные женщины этой эпохи. Например, зачем мне знать, что после мужа у Елены было аж три любовника? По одному мужчине на год, не так и много. Тем более, что все погибли. Кто в боях с махновцами, а кто с нашими. Так нет же, обязательно нужно сказать. Таньку в свое время тоже чёрт за язык дергал… Эх, Танька-Танька.

Ладно, отвлекся. Живым — живое. Зато муж Леночки, которого я считал павшим на Великой войне, умер собственной смертью в служебном кабинете, и он был не офицером, а чиновником военного ведомства в чине статского советника. Стало быть, значительно старше супруги, а замужество, скорее всего, навязал папенька.

С Еленой мы встречались в гостинице на окраине города, в номере снятом мной для конспиративных встреч. Именно так, без всяких кавычек, потому что встречи с молодой вдовушкой были продиктованы исключительно деловыми соображениями, а все остальное — так, для пользы дела. Мне должно быть немножко стыдно, что я использовал Елену в своих узкокорыстных целях, но что поделать… Из Крыма меня пока не отзывали, Слащев со своими делами справлялся сам, а мне требовалось себя чем-то занять. И Танюшку погибшую ужасно жаль, а люблю я непутевую графскую дочку болтавшуюся где-то в Европе, а вот, поди ж ты. Говорю же, чисто деловой интерес. То, что через женщину ищут подходы к мужчинам — классика. Как говорят, не нами заведено, не нам и нарушать.

Я старался не слишком «светиться» рядом с Яковом Александровичем, чтобы не привлекать внимание к своей персоне. Появление новой фигуры в окружение генерала совпавшее с переворотом и началом мирных переговоров с красными могло натолкнуть офицеров на некие мысли, а требовалось, чтобы идея исходила от самого Слащева. Но все-таки, полностью устраниться я не мог, потому что у генерала порой возникали вопросы, решить которые могли лишь в Москве, а ваш покорный слуга выступал в роли посредника между Яковом Александровичем и революционным подпольем, связывавшимся с Центром по радио. Пора бы уже самому Слащеву наладить радиосвязь с Москвой или восстановить разрушенную телеграфную линию, чтобы общаться с Совнаркомом напрямую, но у него все руки не доходили или считал, что не время. Посему, болтаясь в штабах, я изображал журналиста работавшего на французскую газету. Пожалуйста, есть визитная карточка, где черным по белым написано: «Vladimir Aksenov, journalisteau journal «nouvelles Pothier». Кто сомневается, если ли такая газета — проверяйте. И вообще, спасибо тебе, французский коммунист-миллионер Мишель Потье за основанную твоим папой газету. Правда, не уверен, что правильно написал название, но сойдет и так. Народ здесь до сих пор верит силе печатного слова, хотя визитная карточка — документ сомнительный. То, что при штабе околачивается французский журналист, вполне себе правдоподобно, и то, что он ни бельмеса не понимает по-французски, тоже никого не смущало, даже проверять никто не пытался, да и зачем бы русским офицером говорить со мной по-французски? Господа офицеры этот язык, выученный в гимназиях да юнкерских училищах, сами забыли, а если не поедут устраиваться таксистами в Париж, так и дальше он им без надобности. Секретов я никаких не вынюхивал, интересовался лишь такими вещами, от которых нормального офицера мутит — тыловым обеспечением, снабжением да уровнем довольствия. Покажите мне армию, где солдаты и офицеры довольны своими интендантами? Возможно, вежливые европейцы при упоминании своих тыловых чиновников скривятся, а наши люди — хоть в Красной, хоть в Белой армиях скажут прямо, что снабженцев, как всяких тыловых крыс, нужно расстреливать, а еще лучше вешать.

Пообщавшись немножко с офицерами, узнал немало интересного, что следовало бы обдумать. А вот о своем «фигуранте» — батюшке моей подруги, выяснить удалось мало. Да и откуда боевым офицерам, прикомандированным в штаб, знать личности тех, кто занимался снабжением армии? Спасибо, хоть что-то выяснил. Узнал, например, что Захар Михайлович Позин «вынырнул» не то в шестнадцатом, не то в семнадцатом годах, сколотив изрядное состояние на военных подрядах. Кем он был раньше — никто толком не знает. Возможно, подвизался на вторых-третьих ролях, а война стала его звездным часом. Государственные заказы — это золотое дно для промышленников, потому что чиновники, распоряжающиеся деньгами, считают только те деньги, которые оседают в их карманах, а не те, что выделяет государство на закупку того или иного. Позин специализировался не на винтовках или снарядах, но на продукции, имевшей не менее важное значение — на военном обмундировании. Шинели, гимнастерки, подштанники… Что ж, классика. Поставляем в армию скверный товар, деньги берем как за качественный, а прибылью делимся с теми, от кого зависит распределение заказов. Война — ненасытный зверь, расходуются не только боеприпасы и люди, но и одежда с обувью.

В отличие от своих коллег, сделавших капитал на поставках в Великую войну, а после Октябрьской революции поспешивших убраться за границу, господин Позин не спешил, а старательно преумножал нажитое. Используя свои связи во Франции, Захар Михайлович помогал закупать одежду и для Деникина, и для Врангеля, очень разумно распоряжался деньгами, прикупив недвижимость и открыв несколько банковских счетов за границей. При этом здесь жил достаточно скромно, деньгами в ресторанах не сорил, свои сбережения не светил. Разумная предосторожность, если учесть, что в Севастополе и других городах Крыма формировалась очень своеобразная преступность, состоявшая из бывших, а то и из действующих офицеров. Этих боялись даже уголовники со стажем. Термина «отмороженные» в тысяча девятьсот двадцатом году еще не придумали, но иного слова для «благородий», а то и «высокобродий», вставших на путь преступности, у меня нет.

Я прикидывал, как бы мне подвести Елену к знакомству с ее родителями, но оказалось, что те сами ищут встречи со мной. Что же, все правильно. В прежние времена дочку, хотя и вдовую, близко не подпустили бы к незнакомому мужчине, не говоря уж о том, чтобы до свадьбы у них завязались какие-то отношения. Но tempora изрядно меняют mores, потому родители вынуждены смириться, но познакомится с этим мужчиной им все-таки хотелось.

Домик господина Позина спрятался среди городской зелени, почти затерявшись в диком винограднике. Маленький дворик, высокий забор. Его и так-то сложно преодолеть, а сверху еще торчат острые штыри. Домик с узкими окнами похожими на бойницы, сверху башенка. А внутри, вполне возможно, сидят два мордоворота с винтовками. Имея под рукой отделение, я бы такую твердыню взял — огонь по окнам, перебежками, закидываем внутрь пару гранат, а еще невредно пустить дымовую завесу. Или без завесы, если мигом преодолеть забор, войти в «мертвую зону», а уже потом фигануть гранаты. Нет, можно взять.

Что это меня не туда занесло? Я же не грабить пришел, а в гости. Зря что ли покупал для папочки дорогущее вино, а для матушки — французские духи? Надеюсь, не одесского разлива.

И вот, сижу напротив кругленького дяденьки с круглыми, словно у птицы, глазами, а рядом хлопочет такая же круглая дама, подливая нам чай. Папа и мама, как нередко бывает, похожи — оба невысокие, кругленькие, темноволосые, а вот дочка — светленькая, высокая и худощавая, совсем не похожа ни на отца, ни на мать. Ничего страшного, гены шутят.

Гостиная, где меня принимали, простая. Никакой тебе мебели из красного дерева, картин, все самое простое, сработанное местными умельцами. Буфет, что в моем деревенском детстве именовался «горкой», за которым виднелась дешевенькая фаянсовая посуда, круглый раздвижной стол да венские стулья. Единственное украшение — лубочные картинки приклеенные прямо на стену. Присмотревшись, разглядел чубатого казака нанизывающего на пику с десяток врагов в остроконечных касках. Не иначе, знаменитый Кузьма Крючков. А еще генерал на белом коне, и сам весь белый, с белой же саблей, поражающий черных врагов. Скобелев. Наличествовали еще какие-то непонятные люди, кого-то резавшие или рубившие, но рассматривать не стал, неинтересно.

Угощение — пирожки с капустой и жиденький чай без сахара. Будь мы в Советской России — то стол шикарен, но в Севастополе, где при деньгах можно купить если не все, то почти все, да еще в доме богатого человека, странновато. Может, Захар Михайлович не хотел демонстрировать свои возможности или не считал нужным тратиться для первой встречи с потенциальным зятем?

Пирожки, кстати, так себе. Супруга Книгочеева печет гораздо вкуснее, а чай необычен. Слегка терпкий, и пахнет чем-то знакомым, но отчего-то ассоциирующимся у меня с мылом.

Перво-наперво батюшка Елены Федоровны выяснил мою подноготную — кто таков, где жил, где служил? Я честно рассказал, что воевал, работал журналистом в Череповце, потом в Архангельске, работал в местной газете при интервентах, жил в Москве, сотрудничал с французскими газетами, а в Крым попал случайно, теперь собираюсь в первопрестольную. Там у меня влиятельные знакомые, помогут с трудоустройством. Вполне возможно, что в силу политических изменений, съезжу куда-нибудь и в Европу, потружусь на ниве журналистики. Все так, все правильно? Ни разу не соврал.

Поначалу Захар Михайлович смотрел на меня круглым глазом, словно голубь на памятник адмиралу Нахимову, потому и мне пришлось глянуть в ответ так, как учил меня мой первый наставник, и родитель Елены стушевался, предпочтя перевести взгляд на тарелку, где завалялся одинокий пирожок.

Не хочу врать, я не сразу понял, а когда понял, то был даже немного разочарован, сообразив, что папаша не рассматривает меня в качестве потенциального мужа для дочери, и его интерес в иной сфере. Его интересовало — нет ли у хахаля Лены полезных связей в Советской России? Известно, что журналисты — народ пронырливый, без мыла вхожий в разные слои общества, да и родственники-друзья-знакомые могут быть. Причем папашку интересовали государственные чиновники, имевшие доступ к бюджетным средствам. Ну, тут уж я врать не стал. Как же мне не иметь подобных знакомств? Армейские снабженцы да интенданты, чем не госчиновники, допущенные к кормушке? А председатели губисполкомов, имевшие такие возможности, что прежним губернаторам не снились?