Солнце Самайна

Глава 1

Гончие не взяли след.

От Мюрин пахло кровью и пеплом, ненавистью и решимостью, местью и отчаяньем. Путь её был прямым, шаги горели на стылой земле и едва не светились в дрожащем от дыма и боли сумраке.

Но гончие не взяли след.

Мюрин об одном жалела: что не видела лица жёлтого шелудивого пса, когда свора, жалобно скуля, скребла животами по камням, виновато глядела на людей и жалко поджимала хвосты.

Её, дочь Лиадан Знающей, травить собаками! Ни один зверь на этой земле, ни гады, ни птицы, ни букашки никогда не посмеют причинить зла её роду.

Они умнее желтобородых псов, пришедших с востока.

Говорили, не видно было моря, когда их корабли приблизились к берегу, а горизонт от бесчисленных мачт и вёсел походил на диковинный бурелом. Говорили, в полночь стало светло как днём от обилия костров в их лагере.

Первыми пали О`Бирны. Они никогда не славились своими воинами, поддерживали короля туата и спокойно шли под правящую руку, которая не мешала промыслу и привычному укладу. Рыбаки, вот кто они были. Ловкие и умелые, они уважали море, но никогда его не боялись — ни в штиль, ни в бурю.

Всё случилось так быстро, что не успели даже позвать на помощь, и только несколько лодок спаслись в море, в прибрежных скалах. Но О`Бирнов не стало.

Ветер донёс до Мюрин запах крови и плач земли, горький дым и женские крики — ещё до того, как немногие выжившие добрались до берега. Желтобородые не пощадили ни стариков, ни детей. Разграбили и сожгли дома вместе с телами бывших хозяев.

Отец поверил словам дочери сразу, без сомнений. Он понимал, насколько больше она знает и дальше видит, чем простые люди, он прожил с её матерью Лиадан много счастливых лет и гордился тем, что после неё осталась похожая на возлюбленную дочь. Отец не мешкая отправил гонца к королю, и того не успели перехватить — Мюрин знала.

А после, вместо праздника, была битва: когда враги пришли, их ждали, несмотря на все попытки оставаться незамеченными. Горячий уголёк в холщовом мешке не спрячешь.

Лук Мюрин собрал богатую жатву, и её семья дорого продала свои жизни. Они были искусными воинами — её отец и братья, но желтобородых было слишком много, и они были слишком сильны. Сильны и жестоки. И Теркайл пал.

Мюрин видела, как радовались чужаки пролитой крови, как, веселясь, расправлялись с пленными. Когда нож пришельца медленно, смакуя, вспорол живот её беременной невестки, жены старшего брата, когда мудрого Фин Кива разорвали лошадьми и подожгли священную рощу, Мюрин поняла, что она может и обязана сделать. Ей требовалось лишь немного везения, короткая отсрочка и свободные ноги. Жёлтые псы не понимали, куда и когда они посмели прийти, а она знала. Она объяснит.

Нет, не она, сама земля объяснит. Те, кто всегда рядом. Те, кто живут вокруг. Те, с кем знаются друиды и кто может куда больше простых смертных. А Мюрин позовёт, расскажет и попросит. Не составит труда найти нужные слова, не составит труда выбрать жертву: она готова отдать всё, что попросят. Жизнь, свободу, неважно, лишь бы её услышали и помогли. Лишь бы боги смилостивились и отсрочили конец на несколько часов. Смерть не страшила; страшило отсутствие возмездия.

Всё получилось как нельзя лучше. Главный из жёлтых псов пожелал её, Мюрин, для себя. Бенджамин Комптон. Тот, чьи руки были черны от сажи, а душа — от крови её отца, братьев, их жён и детей. Стерпеть его прикосновения было трудно, но она смолчала, не вцепилась врагу в горло, не схватилась за нож.

Но сделать что-то ещё он не успел, отвлекли свои. Он отвернулся, отошёл на несколько шагов. Мюрин не слушала, о чём говорили враги, но, кажется, что-то у них пошло не так. Это радовало, но не могло заинтересовать и свернуть с прямой дороги. Дым пожара застелился по земле, заставив раскашляться захватчиков, — и спрятал дочь Лиадан Знающей. Мольбы оказались услышаны, и девушка не стала медлить и ждать, когда её исчезновение заметят.

Путь Мюрин лежал теперь на северо-восток, туда, где брала своё начало Шлиге Куаланн — дорога Куалу, идущая в самую Тару. Не к королю королей и не к верховному королю — горячий конь и умелый наездник всяко быстрее ног Мюрин, пусть даже она знает и видит тайные тропы, и не стоило надеяться обогнать его. Даже не к Эо Мугна, великому дереву, сокрытому на северо-западе; её цель была ближе. Всего лишь дорога. Всего лишь граница.

Гонец достигнет цели. Поднимутся все туаты, поднимут оружие короли королей, и желтоголовые псы получат отпор, захлебнутся собственной кровью. Так будет, даже если Мюрин не справится и не сумеет найти помощь прямо сейчас. Но она должна попытаться.

Ночь Самайна выдалась особенно стылой. Мертвенно-белая полная луна лила холодные лучи на землю, серебрила траву — казалось, та тихо звенела под ногами, промёрзшая насквозь. Очерчивала белым голые ветви деревьев и превращала в зловещие лохмотья оставшиеся листья, бросала чёрные непроглядные тени и населяла их бесчисленными пугающими видениями. Дыхание вырывалось изо рта тяжёлым облачком, оседало инеем на плаще.

Мюрин не ведала страха, не чувствовала холода и усталости. Она умела бежать быстро и долго, а теперь сил придавали гнев и скорбь. Отец, братья и все погибшие клановцы — они словно спешили за ней, подталкивая в спину, прикрывая от погони.

Где-то вдали, то слева, то справа, слышались голоса — обманчиво близкие, странно далёкие, человеческие, нет ли. Была ли то погоня, или вышли из сидов в срединный мир бессмертные, или кровь звенела в ушах — Мюрин не знала, и не думала останавливаться, чтобы узнать. Вперёд. Всё дальше и дальше на северо-запад.

Тяжёлые косы стегали по спине — Мюрин не успела уложить их утром, а после было не до того, — и словно бы тоже подхлёстывали, торопили. Ноги бесшумно ступали по земле и камням, стремительной тенью скользила беглянка по холмам и ложбинам. Ручьи и родники скрывались на мгновения под землёй, позволяя пройти, не замочив ног, старые деревья поднимали понурые ветви, пропуская беглянку, и со вздохами опускали за спиной. Колючие кусты, когда девушка пробиралась через них, не хватали и не пытались удержать подол, лишь слегка цепляли, приподнимая и словно тоже стараясь помочь.

Мюрин знала, что погоня будет. Если не гончие — так пришедшие с жёлтыми псами колдуны рано или поздно найдут её. И как бы ни берегла земля свою дочь, когда-то её настигнут.

Наверное, другой ночью всё сложилось бы и исполнилось именно так. Другой, но не этой.

Она не заметила, когда появился туман. Вот с холма видно далеко-далеко, и равнина как на ладони, и звёзды смотрятся в серебряное зеркало дрожащего от холода леса — а вот за ногами уже тянется густая молочная пряжа, и луна как будто отвернула свой лик, оставшись тёмной дырой в небе среди звёздной россыпи, и горизонта не стало.

Мюрин не сбавила шага и нырнула в туман — словно в омут, невольно задержав дыхание. Влажные невесомые ладони мазнули по лицу — то ли, слепой, он пытался узнать её, то ли ласково утирал следы сажи со щёк. Туман мерцал перламутром и пах влагой, тяжёлым рябиновым цветом, холодной полынью и терпким вереском. Он был настолько густыми и плотным, что Мюрин не видела своих ног. Не стало деревьев и холмов, травы под ногами и неба над головой, только белёсая кисея вокруг и её искристый, слабый, волшебный свет.

Девушка продолжила бежать, пусть и не видела, куда ступает. Туман тянулся за ней, пробирался под плащ, приглушал звуки, путал чувства и мысли. Чудилось, что он не имеет ни конца ни края, что бежать ей до конца времён, пока не зачахнет Эо Мугна.

Но Мюрин продолжала бежать. Стиснув зубы и подобрав подол, глядя вперёд слепыми от тумана глазами.

Пронзительный вой зазвенел вдруг и совсем близко, словно невидимый волк мчался рядом с девушкой, и в то же мгновение над головой тяжело захлопали сотни пар крыльев. От неожиданности Мюрин дёрнулась, запнулась и, не удержав равновесия, полетела вперёд, в неизвестность.

Она зажмурилась и закрыла руками лицо, готовая к страшному падению в бездонный овраг, но земля оказалась ближе. Беглянка ссадила об утоптанную землю ладони, ушибла локти — и только. Приподнявшись на руках, она огляделась.

Туман исчез столь же незаметно, как появился, и осталась дорога, та самая, которую Мюрин искала. Сложно не узнать Шлиге Куаланн, одну из королевских дорог: хороша, надёжна, удивительно широка — две колесницы разойдутся свободно. Дорога упиралась в луну, которая за минувшее время скатилась совсем низко и казалась сейчас огромной. Мюрин на мгновение замерла в растерянности, пытаясь понять, там ли должно быть ночное светило или нет, но тут же отогнала пустые мысли и торопливо встала.

Однако бежать дальше она не поспешила, вдруг сообразив, что не представляет, в какую сторону ей нужно двигаться. Звёзды над головой вроде бы были те же, привычные с детства, но Мюрин не знала, как могут они указать путь и помочь. Минуту назад знала, а теперь — нет.

«Шутки Самайна», — сообразила девушка.

А потом со стороны луны вновь донёсся переливчатый, резкий волчий вой. Зверь не пел, зверь загонял добычу.

Земля под ногами задрожала от топота копыт, затрепетал воздух от густого звука охотничьих рогов, над дорогой поднялась пыль, занавесив луну, и Мюрин помчалась прочь, не разбирая дороги. Вдруг поднявшийся ветер хлестнул в лицо, швырнул горсть песчинок или мелкой ледяной крупы, рванул за косы. Девушка закрылась рукой, крепче стиснула зубы, упрямо продолжая бежать против ветра.

Конский топот, лай и вой, трубный рёв рогов приближались, накатывали волной, забивали уши и отдавались горечью в груди. Мгновение — и вот уже звуки со всех сторон, и к прежним добавилось улюлюканье и невнятные возгласы всадников, и Мюрин, вновь запнувшись, упала, прокатилась кубарем. Тут же вновь вскочила на ноги…

Боги! Зачем она бежала по дороге? Почему не свернула в лес?..

Мюрин окружили гончие и всадники, и в первый момент она даже испытала облегчение: то оказались не желтоголовые псы. У тех лошади гнедые да бурые, крепкие, коренастые, а тут — тонконогие, высоченные, чёрные как сажа. И псы чёрные, незнакомые, с короткой лоснящейся шерстью, и огромные — с жеребёнка, с острыми мордами и хвостами-плётками.

Собак было не меньше десятка, а всадников в плащах, как будто бы красных, — не разобрать. Гончие окружили добычу и молча скалили блестящие белые зубы, изредка порыкивая. Самый крупный из них, не иначе — вожак, вскинул морду, и по сердцу полоснуло жутким, не собачьим — воистину волчьим воем. Мюрин слышала, умела отличить. И облегчение сменилось волной страха: так ли уж ей повезло встретить эту кавалькаду взамен тех, кого ждала?

— Славная у нас сегодня добыча! — радовались они и смеялись. — Быстрая! Хороша девица!

Тут, повинуясь неслышному приказу, гончие расступились, и загонщики раздались в стороны, давая дорогу одному из всадников, по всему видно — предводителю. Конь его — ослепительно белый, с мерцающей во мраке шкурой, — нервно встряхивал гривой, переступал точёными ногами. И плащ на мужчине был другой, не как на прочих; непроглядно-чёрный, но мерцающий отдельными бликами, словно ночное небо над головой.