Милость крестной феи

Семья Эли и таинственный чужестранец

Были ли в Лесном Краю родители безутешнее и несчастнее, чем Одерик и Маргарета?.. Кто знает! От сотворения мира беды всегда преследуют смертных, и нет таких весов, на которых можно сравнить груз несчастий, выпавших на долю разным людям. Да и чьи слезы горше — попробуй-ка определи… Но для родителей бесследно пропавшей Эли сомнений не было — большей беды в их жизни не случалось.

Тщетно они ждали, что дочь вернется на рассвете. «Да разве выйдет к ней фея⁈ — говорили они друг другу отчаянно. — Пустая затея! Солнце взойдет — и Эли поймет, что ждать там нечего! Скоро она придет!».

Они слышали, как в ночи выли собаки и пронзительно верещали коты, как ревели коровы и стучали копытами лошади, но разве могло их взволновать что-то сильнее, нежели мысли о дочери? Поутру оказалось что в хлеву выбиты почти все двери, и во дворе учинился страшный переполох. Слуги спросонья решили, что поместье ограбили, но, пересчитав скотину, с удивлением чесали затылки: все коровы и лошади стояли в стойлах, ну а точного учета кошачьего и собачьего племени при усадьбе никто отродясь не вел. Одна Эли различала их между собой и давала каждому имя, узнавала по пятнам, усам и хромым лапам… И вновь Маргарета разрыдалась, едва только подумав об этом, а Одерик, как мог, ее утешал.

Челядь поначалу не могла взять в толк, что стряслось с господами, но утаить исчезновение Эли от слуг никак не вышло бы. Чаще о слухах говорят, будто он расползаются, но события этой ночи оказались настолько загадочными и тревожными, что дурные вести долетели до Старой Хозяйки быстрее птицы. Солнце еще не успело подняться над лесом, как ее коляска въезжала через главные ворота усадьбы под окрики кучера, который всю дорогу гнал лошадей что есть сил.

— Что случилось с Эли? — первым делом спросила Старая Хозяйка у своей заплаканной дочери. — Она сбежала с каким-то проходимцем? Ее украли феи? Да говори же быстрее!..

И Маргарета принялась сбивчиво рассказывать обо всем, что произошло с тех пор, как они вернулись с бала и Эли заболела. Чем дольше она говорила, тем больше сердилась пожилая госпожа, видя всюду ошибки и упущения.

— Да как же вам в голову пришло⁈.. — гневно повторяла она, но по ее растерянному взгляду было понятно, что и Старая Госпожа не слишком-то хорошо понимает, как следовало бы поступить. Не в силах справиться с бедами, люди часто спешат найти виновников, думая, что это облегчит их боль, и, сами того не замечая, совершают жестокие поступки. Каждый упрек Старой Хозяйки заставлял Маргарету корить себя во сто крат сильнее, и в конце концов Одерик сказал:

— Помилосердствуйте, почтенная моя теща! Легко судить, когда дело сделано — хорошо ли, дурно ли! Не вы ли радовались больше всех, когда Эли влюбилась в соседского мальчишку?..

— Не следовало вам отпускать девочку в старый сад! — ответила Старая Хозяйка, упрямо поджав губы.

— Посмотрел бы я на того, кто попробовал бы ей что-то запретить! — не остался в долгу Одерик.

— Так что же — Эли, сама не своя от болезни, всю ночь провела в старом саду и не вернулась? И вы до сих пор не сходили туда, чтобы проверить, что с ней?

— Ох, мне дурно при одной мысли о старом саде! — воскликнула Маргарета, побледнев. — Страшное, злое место! Что, если мы придем туда и увидим… увидим…

— Один раз ты не побоялась туда сходить, — едко заметила Старая Хозяйка. — Теперь уж, будь добра, найди в себе мужество, чтобы возвращаться в сад столько раз, сколько понадобится, чтобы вернуть Эли!

И они втроем отправились в заброшенный сад, вызвав новую жгучую волну пересудов, так что уже к вечеру во всех окрестных усадьбах обсудили, как лесную девчонку утащили к себе яблочные феи. «И не удивительно — она всегда была со странностями, хоть и прехорошенькая!» — обычно прибавлял от себя каждый рассказчик к этой удивительной истории.

Впрочем, утрате Одерика и Маргареты все искренне сочувствовали и про странности Эли говорили безо всякого злорадства — напротив, многие вспоминали, что добрее девочки не видали, и, вздохнув, лишний раз почесывали корову, лошадь, собаку или иное бессловесное создание, оказавшееся под рукой.

…Одерик с Маргаретой (и, разумеется — с почтенной тещей) тем утром обыскали заросший сад сверху донизу, но узнали лишь то, что ночью сюда отчего-то сбежались самые разные животные — на истоптанной земле повсюду виднелись отпечатки когтистых лап, больших копыт и малых. Каких-либо человеческих следов (и уж тем более — фейских) им на глаза так и не попалось.

Эли исчезла.

— Ее забрала фея! — разрыдалась горько и безнадежно Маргарета.

— Значит, Эли, по меньшей мере, жива, — попытался успокоить ее Одерик, который и сам почернел лицом от дурных мыслей и тоски.

— Но мы никогда ее не увидим! — в отчаянии повторяла Маргарета, а Старая Хозяйка только горестно качала головой.

— Если оттуда можно вернуться, то Эли именно тот человек, который сможет это сделать! — твердо ответил на это Одерик. — Не думай о худшем, еще не все потеряно.

Печаль охватила оба поместья и в какой-то миг стала настолько нестерпимой, что суровое сердце Старой Хозяйки смягчилось — в один из своих приездов она обняла дочь и сказала ей много такого, чего прежде не говорила, полагая что излишняя любовь и мягкость портят детей. Теперь они с Маргаретой подолгу сидели рядом, тихо и неспешно беседовали, не ударяясь в споры, и Одерик краем уха слышал, что говорят они о феях и прежних временах, пытаясь отгадать, как вызволить Эли из волшебного плена. Все лучше, чем потерять надежду!..

Сам же Одерик каждый день отправлялся глубоко в лес, надеясь найти какие-то следы дочери; расспрашивал соседей — в общем делал все то, что полагается делать при обычной пропаже людей, безо всякого фейского морока.

О беде в Терновом Шипе ему сказали почти сразу после того, как усадьба сгорела дотла, но в глубине души Одерика осталась обида на госпожу Кларизу, и оттого он поначалу пропустил мимо ушей эту новость. Ему претила мысль, будто судьба его семьи может оказаться связанной с теми, кто так высокомерно отнесся к просьбам о помощи. Но на третий или четвертый день после пропажи Эли его словно кольнула мысль о пожаре, случившемся почти сразу же после роковой ночи — случайность ли? — и он, повинуясь безотчетным устремлениям, повернул коня в сторону Тернового Шипа.

Слуга, который был с ним, начал тут же рассказывать обо всем, что слышал о сгоревшей усадьбе — и о том, что хозяйка накануне вечером отослала всех слуг, и что тело ее нашли среди обгоревших бревен, на месте, где когда-то была гостиная, а ее воспитанник пропал бесследно — ни костей, ни прочих останков так и не обнаружили… Внезапно слова эти странным образом взволновали Одерика — бывает так, что какой-то мысли следует быть озвученной, чтобы произвести нужное впечатление. «Бесследно! — шептал Одерик. — Бесследно!» — и перед глазами у него стоял старый яблоневый сад, истоптанный десятками звериных лап и копыт, но без единого отпечатка человеческой ноги.

…Однако пепелище не дало ему тех ответов, на которые он в глубине души рассчитывал. Соседи Тернового Шипа торопливо растащили в стороны горелые бревна, когда искали погибших, а затем похоронили Кларизу рядом с могилами прежних владельцев усадьбы — не столько из добрых побуждений, сколько опасаясь, что душа, не упокоившись после столь страшных событий, может повадиться к ним, обидевшись на непочтительное отношение. Лишившиеся места слуги и проныры-бедняки шустро растащили то, что уцелело в пожаре и показалось им мало-мальски ценным. Наследников у Кларизы, кроме пропавшего воспитанника, по всей видимости, не имелось, и теперь пожарищу предстояло зарастать дикими травами да лесом. На обгоревших черных бревнах каркали вороны, ветер носил хлопья пепла.

Одерик, сам не зная, чего ищет в этом зловещем месте, спешился и медленно прошел взад-вперед вдоль остатков деревянных стен. Слуга с суеверным любопытным страхом таращился на пожарище, чтобы все как следует запомнить и пересказать остальной челяди за кружкой пива.

И стоило только безмерно уставшему Одерику подумать, что все это пустая трата времени, как он услышал топот копыт, и к усадьбе выехала целая процессия нарядно одетых господ, которых никто не ожидал бы увидеть в Лесном Крае. Чужестранцы, да еще из благородных — это было понятно сразу по их породистым, смелым лицам; по великолепным лошадям в роскошной сбруе; по оружию; по разговорам, которые они вели между собой.

Завидев Одерика, они со сдержанной любезностью поприветствовали его, и их предводитель — статный высокий мужчина средних лет, волосы которого уже посеребрила седина, — взволнованно спросил, верно ли они понимают, что здесь раньше располагалась усадьба Терновый Шип.

— Именно так, — подтвердил Одерик, несколько опешив: не каждый день встречаешь среди леса королевских придворных или кого-то вроде них!

Тогда благородный господин спешился и назвался Эршеффалем, не прибавив к этому никаких званий или титулов — но Одерик тут же решил, что это не иначе как граф или даже герцог.

— Здесь ли проживала дама, называющая себя Кларизой, и ее юный воспитанник, Ашвин? — спросил сударь Эршеффаль, с тревогой глядя на пожарище.

— Да, я имел честь их знать, но не слишком близко, — осторожно ответил Одерик, и вкратце рассказал все, что знал о пожаре, гибели дамы и исчезновении юноши.

Не будет преувеличением сказать, что услышанное поразило господина Эршеффаля.

— Как? Юный Ашвин пропал⁈ — вскричал он, побледнев, и проницательный Одерик понял, что господин Эршеффаль -как бы значительно он ни выглядел — беспокоится о скромном сироте из Тернового Шипа больше, чем о самом себе.

Увы, ничего утешительного поведать господину Эршеффалю Одерик не мог — он еще раз повторил все, что уже сказал, затем на всякий случай подозвал слугу-сплетника и заставил рассказать все, что тот слышал от других болтунов.

Господин Эршеффаль теперь был убит горем не меньше, чем сам Одерик. Он точно так же пристально смотрел на пепелище, словно оно могло дать ему ответ, что же здесь произошло — и, надо сказать, преуспел в этом деле куда больше. Укрепляясь в каком-то подозрении, он становился все мрачнее и суровее, и затем спросил:

— Не случилось ли здесь поджога или же иного преступления?

С ответом на этот вопрос Одерик затруднялся, а слуга-сплетник, чьи запасы сведений иссякли, заметил, что тело покойной госпожи Кларизы сильно обгорело, так что никто не смог бы сказать, от чего она умерла — да и кому бы захотелось к нему присматриваться!..

— А что же вы сами ищете на пепелище? — еще суровее спросил сударь Эршеффаль, и Одерик почел за лучшее сказать правду — как бы странно она ни прозвучала. Впрочем, о феях и прочих волшебных тонкостях он все же умолчал, тем более, что сам их никогда в жизни не видал и полагался в суждениях о них лишь на слова жены.

Чужеземец выслушал его внимательно; нахмурился, когда услышал, что дочь Одерика пропала накануне той ночи, когда сгорел Терновый Шип, и что с Ашвином девушка была самую малость знакома.