Легенды острова Джерси

— Она говорит, что иногда феи приходят ночью и заменяют человеческих младенцев своими собственными. Она говорит, что ты родился с голубыми глазами, как у всех рыжеволосых. Потом ты заболел и все время плакал, и все знали, что ты умрешь. Потом однажды утром, когда твоя мать проверила тебя, твои глаза были черными, как сейчас, и ты не был болен, и ты больше не плакал, никогда, и теперь ты просто странный, Эмори Харкер.

— Все дети рождаются с голубыми глазами, Жак, — спокойно ответил мальчик, — по крайней мере, так мне говорит моя мама.

— Она не твоя настоящая мать! И собаки боятся тебя, — сказал Жак, — они боятся тебя, потому что ты подменыш, и они могут сказать, что ты ненормальный.

— Какие собаки? — спросил мальчик, с любопытством склонив голову набок.

— Все собаки, — твердо сказал Жак. — Моя мама так говорит. Каждый может сказать, что ты не такой, и никто не хочет, чтобы ты был здесь.

— Твоя мать, кажется, удивительно хорошо информирована для того, кто никогда не встречался со мной, — заметил мальчик, заправляя рыжий локон за ухо. — Я обязан ходить в школу, чтобы получить образование, Жак, как бы ты ни думал об этом.

Он попытался улыбнуться, показывая свои кривые белые зубы, и добавил:

— Полагаю, нам просто нужно попытаться поладить, Жак. Может быть, мы могли бы даже стать друзьями?

— Я никогда не буду с тобой дружить! — закричал Жак. — Ты подменыш, Эмори!

— Ты знаешь, что такое подменыш? — спросил мальчик.

Жак заколебался, а затем его лицо исказилось и порозовело:

— Я ненавижу тебя. Мы все ненавидим тебя, Эмори Харкер!

Жак умчался прочь. Его друзья последовали за ним, несколько раз оглянувшись. Мальчик смотрел им вслед, слегка нахмурившись.

Одна из девочек крикнула в ответ слегка дрожащим голосом:

— Я тоже тебя ненавижу, Эмори Харкер.

— Это не мое имя, — тихо прошептал мальчик, когда они были вне пределов слышимости.

Исключенный из их компании, он иногда следовал за другими детьми, когда они шли играть после окончания школы. Он старался держаться подальше от посторонних глаз с того дня, как Лиам Ле Тик бросил в него камень. Если Эмори не хотел, чтобы его видели, они бы его не увидели. Все было так просто. Он научился быть скрытным с самого раннего возраста, и были вещи, которые он знал, что нужно скрывать даже от своей матери. Он никогда не рассказывал ей о брошенном камне, он подозревал, что этот инцидент расстроил бы ее гораздо больше, чем его.

— Ты хороший мальчик, не так ли, Эмори? — спрашивала его мать.

Иногда вопрос был чисто риторическим, и она взъерошивала его рыжие кудри и крепко обнимала. В другие дни этот вопрос казался скорее потребностью в подтверждении.

— Я изо всех сил стараюсь быть хорошим мальчиком, мама, — отвечал он и иногда даже не забывал улыбаться.

— Конечно, ты такой, Эмори, — говорила она тогда, целовала его в лоб и говорила, что любит его.

Мальчик тоже любил ее. Он делал все, что мог, чтобы помочь ей по дому, часто удивляя ее скоростью и эффективностью, с которой он мог выполнять задания. Их огород процветал под его присмотром, и их маленькие урожаи были лучше, чем те, что его мать могла купить у местных фермеров.

— Он просто лучший сын, на которого я могла надеяться, — однажды сказала его мать их соседу на глазах у мальчика. — Эмори такой умный! Он никогда не допускает ошибок в своей школьной работе. Он решает математические задачи, которые я сама даже не могу начать понимать, и клянусь, что в его комнате никогда нет ничего неуместного. Он ничего не делает, кроме как читает, и он начал ходить, когда ему не исполнилось и года.

Сосед бросил на мальчика странный взгляд, и Эмори мог сказать, что его мать пожалела о том, что сказала так много, когда разгладила юбку и сказала, сжав губы:

— Полагаю, не так уж необычно для такого умного мальчика. Пойдем, Эмори. Давай вернемся в дом, мой дорогой.

— Это не мое имя, — прошептал он, зная, что она его не слышит.

Возможно, ему следовало каждый вечер сразу после школы идти домой, потому что он знал, что его мать беспокоится о нем, и все же он находил других детей очаровательными. Он часто следовал за ними просто для того, чтобы понаблюдать за их странными играми и послушать их странные бессвязные разговоры и диковинное хвастовство.

В течение последних нескольких недель его тихая погоня за ними чаще всего приводила его в Ферн-Вэлли, где они играли вокруг мелкого ручья, который извивался среди густой болотистой травы. На фоне сочной зелени белели петрушка и полынь. Семена одуванчика плавали в тяжелом воздухе под деревьями.

Дети узнали историю от одной из старших девочек, что-то, что напугало и взволновало их. Они пришли сюда, чтобы подзадорить друг друга пойти в одиночку по тропинке, которая огибала маленькую долину. Наверху, у линии деревьев, они доказывали свою храбрость, пробегая по узкой тропинке, задыхаясь от паники и смеха. Они уходили по одному за раз. Как только каждый человек возвращался в маленькую группу друзей, наступала очередь другого ребенка бросать вызов.

Девочки из группы играли в странную игру с хлопаньем в ладоши, где они стояли друг против друга парами и пели стишки о пирожных, хлопая друг друга по ладоням. Их нынешней любимой песенкой была та, которой они научились у старшей девочки, которая рассказала им о легенде Долины папоротников.

Со своего места высоко на деревьях мальчик мог слышать слова, наблюдая, как Жак пробегает по тропинке и проходит под его собственным укрытием.

— Раз, два, три, кривой фейри, — пели девочки, хлопая правой рукой вверх, а левой вниз, затем ударяя себя по коленям и хлопая в ладоши.

Мальчик поморщился, пытаясь проследить за повторяющимся рисунком их рук, который ускорялся по мере того, как песенка продолжалась. Ему бы хотелось выучить его, чтобы тоже играть, но он знал, что нет смысла просить их позволить ему присоединиться.

— Четыре, пять, шесть, сделан из палочек весь.

Жак был вторым самым быстрым бегуном в группе детей. Сегодня их здесь было семеро, не считая его самого. Две группы девочек, играющих в пирожки, и три мальчика, которые всегда стремились бежать первыми.

— Семь, восемь, не опаздывать домой просим.

Эмори не мог отделаться от ощущения, что девочки оказались в несправедливо невыгодном положении, поскольку им мешали их длинные юбки и вес одежды. Мальчики могли более свободно бегать в своих коротких штанишках и ботинках, не опасаясь, что их одежда или волосы зацепятся за ежевику и ветки, окаймлявшие неухоженную тропинку.

— Девять и десять, снова убьет здесь их.

Маленькая Нола Ковен неделю назад зацепилась своим лучшим платьем за терновник и оторвала большой кусок подола. Ее мать, как подслушал мальчик, дала ей пощечину за то, что она была такой беспечной, но на следующую ночь она все равно снова бегала по долине.

— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, бежит слишком быстро, чтоб можно угнаться.

Жак вернулся на исходную точку, раскрасневшийся и запыхавшийся, но торжествующий. Лиам сразу же отправился в путь. Эмори смотрел, как он убегает, слегка улыбаясь при мысли о том, что Лиам может обо что-нибудь споткнуться и пораниться.

Когда девочки ускорились до конца песни, они ускорились до такой степени, что начали хватать друг друга за руки и истерически смеяться:

— Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, съест твои кости и будет улыбаться. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать! Кривой фейри выпьет тебя до дна!

Почти сразу после того, как они закончили смеяться, они начали все сначала.

— Раз, два, три, кривой фейри…

Как только каждый ребенок пробежал вечернюю дорожку, они по очереди играли на качелях, которые они соорудили из толстой ветки с помощью какой-то старой веревки, раскачиваясь над мелким ручьем и обратно. Мальчики старались подняться как можно выше, а девочки визжали от возбуждения. Эмори, который однажды вечером попробовал качели, когда они ушли, вообще не видел в этом привлекательности. Очень мало из того, что делали дети, имело для него какой-либо смысл. Особенно то, что они, казалось, хотели рисковать своими жизнями, бегая по долине, которая, как им сказали, была домом особенно злобного монстра. Либо они верили в это существо и поэтому должны были держаться подальше, либо они не верили в него, и в их маленьком ритуале не было никакого смысла. Возможно, подумал Эмори, он никогда их не поймет. От этой мысли ему стало немного грустно.

Лиам вернулся на старт, запыхавшийся и, по крайней мере, для Эмори, к разочарованию, невредимый.

— Моя очередь!

Ребекка, высокая и темноволосая, оторвалась от игры руками и убежала без дальнейших церемоний. Несмотря на ее длинные юбки, мальчик счел ее самой быстрой бегуньей в группе. Ему нравилась Ребекка. Она никогда не была с ним ужасна, и иногда, когда их взгляды встречались, она сжимала губы в чем-то, что почти напоминало улыбку. Он чувствовал, что она была смущена тем, как ее друзья разговаривали с ним.

— Поиграешь со мной, Жак? — сладко спросила Нола, когда Ребекка оставила ее без партнера по хлопкам.

Жак со вздохом, свидетельствовавшим о том, что все это было совершенно недостойно его, подхватил рифму, на которой Ребекка прервалась:

— Семь, восемь, не опаздывать домой просим, Девять и десять, снова убьет здесь их, — Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, бежит слишком быстро, чтоб можно угнаться…

Эмори шевелил губами в такт рифме. Его черный пристальный взгляд следил за продвижением Ребекки по тропинке, когда она появлялась и исчезала из виду между деревьями. Он услышал, как она негромко вскрикнула, поскользнувшись в грязи, но ей удалось удержаться на ногах. Другие дети, казалось, не слышали. Мальчик в очень юном возрасте понял, что и зрение, и слух у него гораздо острее, чем у других детей в его школе. Тот факт, что он всегда мог слышать их, когда они говорили о нем, был лишь одной из многих вещей, которые он предпочел оставить при себе.

Ребекка была на полпути, когда мальчик увидел еще одну фигуру, движущуюся между деревьями. Это было очень быстро, почти слишком быстро, чтобы быть замеченным, но у мальчика были другие глаза, чем у большинства, и он видел это очень ясно.

Кривой фейри спустился с деревьев, как паук, двигаясь быстрыми беспорядочными движениями насекомого. Он замер, оценивая свое окружение странными маленькими подергиваниями головы. Он держал свои длинные когтистые руки перед собой, они казались слишком длинными для его тела. Его локти были низко согнуты перед собой. Кривой фейри напомнил мальчику картинку, которую он видел в библиотечной книге о существе под названием богомол.

Мальчик мог видеть острые клыки на лице, на котором преобладали челюсти, высокие скулы и большие глаза, такие же белые, как у самого мальчика, были черными.

Когда кривой фейри начал бегать по деревьям, он использовал свои длинные руки в дополнение к ногам, передвигаясь на четвереньках с захватывающей дух скоростью. На его спине были крошечные, бесполезные рудиментарные крылышки. Он был обнажен, если не считать цепочки на шее, на которой висел маленький кулон.