Дочь Эйтны

— Я не могу.

— Люди, контролирующие огонь Урубая, находятся под вашим командованием. Скажите им, что они не могут использовать это оружие.

— Эта команда была дана вашему дяде. Они смотрят на него, а не на меня.

— Тогда заставьте их…

Пенамор издал боевой клич и опустил меч.

Зазвучали трубы. Земля содрогнулась, Тонкие столбы насыщенного серой пара вырвались на поле боя. Тэсара услышала крики агонии и с ужасом поняла, что некоторые из их людей попали в обжигающие ванны.

В нескольких шагах от поверхности зашипел гейзер, словно дыхание какого-то давно закопанного монстра, устремляющегося к небу. Лошадь Тэсары в панике вскочила на дыбы. Она потеряла равновесие и рухнула на землю. Боль пронзила ее плечо и ребра. Звезды вспыхнули перед глазами.

Савегр спешился и поднял Тэсару на ноги, заставив ее вздрогнуть.

— Мы должны идти, — сказал он. — Сейчас.

Офицеры торопили свои ряды, чтобы удержать позиции, пока приглушенные взрывы приближались к стенам. Лошадь Тэсары убежала, черный жеребец Савегра следовал за ней по пятам.

А потом пар утих, и беспокойная земля затихла.

Тэсара повернулась к стенам Селкинсена, ее сердце колотилось под покровом молчания. Пять ударов. Пятнадцать. Тридцать.

Моменты растянулись в минуты, но огонь не загорелся.

С крепостных стен раздались крики облегчения. Защитники Селкинсена смеялись, издевались и размахивали оружием, в их рядах расцветала надежда.

Земля застонала под ними и высвободила свои недра. Пламя алого и черного цвета вырывалось из-под земли и с ревом устремилось к небесам, пронзая низкие облака, окутывая мир густым дымом.

Савегр взял Тэсару на руки и швырнул ее на землю, накрыв своим телом, как только взрыв достиг их. Ветер выл в ушах Тэсары. С неба падали камни и обломки. Задыхаясь от горячего воздуха, Тэсара замерла в стальной хватке Савегра.

Наконец, дождь из огня и камня закончился. Савегр разжал объятия.

Тэсара отползла и встала, ноги дрожали от шока. Среди серой дымки она увидела тени людей своего дяди, спотыкающихся и хрипящих. Смятение охватило их ряды.

Когда дым рассеялся, в поле зрения появился Пенамор. По милости богов он все еще был на коне. С мечом в руке регент смотрел на то, что осталось от обороны Селкинсена. Внешние стены рухнули; бесчисленные тела были раздавлены камнями. Крыши за ними горели оранжевым пламенем.

Пенамор торжествующе рассмеялся.

— Вот так, — крикнул он. — Город наш.

Рожки Рёнфина загудели, и армия потекла через разрушенные стены, вызывая в городе крики паники и страданий.

Глава тридцать девятая

Соблазнение

Дождь стучал по брезенту, милосердный потоп, который начался вскоре после падения внешней стены Селкинсена. Ливень потушил пожары, охватившие город, но мало что сделал для прекращения жестокости и кровопролития.

Тэсара беспокойно ходила по своей палатке. Ее виски пульсировали.

Проклятие лорда Ремиаса эхом отзывалось в ее голове:

«Кровь моего народа будет на ваших руках».

Она зажала уши руками, чтобы не слышать его.

— Это путь войны, — сказала она тишине. — Мы ничего не изобрели в этот день!

С тех пор, как Гром спустился на землю, чтобы защитить свой народ от последователей Дракона, люди убивали друг друга в погоне за справедливостью и властью. Почему это поколение, эта борьба должны быть другими?

И все же она чувствовала, будто ее собственную душу протащили через улицы Селкинсена. У нее болело горло, будто оно выдержало крики женщин Селкинсена. Ее ладони были теплыми и липкими, словно покрытыми кровью детей. То спокойствие, которое она обрела за свои короткие годы службы среди Сестер Бедняков, было уничтожено этой кампанией. Каждая жизнь, которую она спасла, каждая душа, которую она утешила, бледнели на фоне бесчисленных жертв, павших под мечами Рёнфина.

«Это бремя не принадлежит вам».

Тэсара вздрогнула от звука голоса Савегра, одновременно отдаленного и близкого, как эхо в ее сердце. Она резко повернулась, обшаривая темные углы палатки.

Всех слуг и дам давно уже разослали. Большинство свечей погасло. Элиасара крепко спала в своей постели, ее тихое сопение заглушало настойчивый дождь. Молния освещала край полотна, в небе гремел гром.

Туман собрался на полу, скользя под подол платья Тэсары, лаская ее лодыжки. Она наклонилась, чтобы дотронуться до него, очарованная прохладными, мягкими щупальцами, пробирающимися сквозь ее пальцы.

— Савегр, — пробормотала она. Имя, которое разбивало сердце.

Туман взметнулся вверх и рассеялся, открывая галийского принца.

Тэсара поднялась, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Как хорошо ты сливаешься с тенями.

— Ты слышала мои слова, — сказал он.

— Да. Они не утешительны.

— Я пришел не утешать тебя.

Тэсара спросила бы, зачем он пришел? Но она чувствовала жар его намерений и ненавидела обременительные разговоры об очевидном.

— Что ты знаешь о Селкинсене? — спросила она.

— Внутренняя стена устояла, и многие укрылись за ней. Но кварталы за внешними стенами лежат в руинах.

— Они были самыми бедными, самыми обездоленными из людей Селкинсена, — Тэсара хорошо знала расположение города. — Так мало было у них, когда начался этот день, а теперь у них совсем ничего нет.

Савегр шагнул к ней. Тэсара попятилась.

— Вы разрушили стены, и все же твои люди не участвовали в разграблении, — сказала она. — Почему?

— Не нам было разрушать город.

— И все же это было ваше дело — рушить стены?

— Одно обещание было дано твоему дяде, другое — нашим богам.

— Ясно, — хотя на самом деле она не понимала. Какой бы ни была нить намерений Галии в этой войне, она все еще ускользала от нее.

Он сократил расстояние между ними. На этот раз она не отступила. Его огрубевшая от войны рука коснулась ее щеки. Тэсара закрыла глаза от жжения слез.

— Иди, — сказала она тихо. — Я не могу дать то, чего ты ищешь.

— Одолжи мне свою магию, Тэсара из Рёнфина.

— Я — Дочь Грома. У меня нет магии.

— Одолжи мне свою магию, и твое желание будет исполнено.

— Вы ничего не знаете о моем… — она запнулась, всем сердцем желая поверить в эту иллюзию, в его обещание близости.

— Думаешь, я не вижу, чего ты жаждешь, Тэсара из Рёнфина? Ты желаешь его власти всеми фибрами своего духа. Ты надеешься использовать его корону во благо.

Жаждешь. Запрещенное слово в обучении Тэсары. Опасное.

Она наклонилась к теплу тела Савегра, вдохнула его аромат летней земли и соленых морей, переплетенных с кровью, огнем и глубокой, непреходящей страстью.

— Иди, — слабо сказала она, но вместо этого нашла губы Савегра.

Его объятия были прикосновением самого солнца, теплым и чувственным. Его поцелуи пламенем падали на ее язык и струились по ее шее горящей рекой.

Тэсара отстранилась, сердце колотилось. С ее губ сорвался сдавленный всхлип.

— Я сказала, иди.

— Я не понимаю, — он посмотрел на нее с озадаченным выражением лица. — Почему ты меня боишься? Почему ты отвергаешь этот дар, это заклинание, которое коснулось твоего и моего сердца? Это благословение богов.

— Не моих Богов!

Последовала тишина.

Тэсара почувствовала жало копья, которым она только что пронзила его сердце.

— Понимаю, — сказал он тихо. — Я больше не буду беспокоить тебя, Тэсара из Рёнфина.

Печаль сжала ее горло, когда он отвернулся; она чувствовала, что раны пятнадцатилетней невесты все еще были свежими в ее душе.

— Савегр, — прошептала она.

Этого хватило, чтобы остановить его отступление.

— Я… Я не могу угодить волшебнику, — ее голос дрожал. — Вот почему я отсылаю тебя. Я три года пыталась. Я дала ему все, что было в моем распоряжении, но не смогла растопить его сердце и испытать удовольствия от его прикосновения. С каждым днем он становился холоднее, равнодушнее, пока в гневе не бросил меня и не обратился вместо этого к своей женщине-волшебнице. Теперь смотри.

Упрек прозвучал резче, чем она рассчитывала.

Она указала на Селкинсен.

— Посмотри, к чему привела моя неудача. Кровопролитие и война, страдания бесчисленных душ. А ты… Ты приходишь ко мне с огнями Галии на ладони. Я была бы лицемеркой и лгуньей, если бы утверждала, что не польщена твоим вниманием, но я не могу видеть разочарование в твоих глазах, которое видела в его глазах, я предпочла бы дожить до конца своих дней, представляя себе, что могло бы быть, чем еще раз разоблачить горький слух о моей неадекватности.

Мгновение, которое казалось бесконечным, Савегр ничего не говорил. Затем его губы тронула ошеломленная улыбка.

— Тэсара, принцесса Рёнфина, как это возможно, что никто не удостоил тебя этой самой важной из всех истин?

— Я не понимаю, что ты говоришь.

— Маг должен ублажать женщин, доверившихся ему, иначе его магия ничего не стоит в глазах богов. Не твоя неудача разозлила Короля-Мага. Это была его неудача.

Тэсара в замешательстве глядела на Савегра. Потом что-то в ней перевернулось, Тяжесть десятилетия, всех ее жалких неудач начала сползать с ее плеч.

Она потянулась, чтобы коснуться его лица. Он ответил чувственной лаской, нежным, но настойчивым прикосновением каждого кончика пальца, от чего у нее перехватило дыхание, невыносимое напряжение в ее желудке вспыхнуло.

Обхватив руками его шею, она прижалась губами к его губам. Перед ее мысленным взором появились образы темных утесов, спускающихся в волны с белыми вершинами. Об угрюмых облаках, мчащихся над густыми лесами. Влажный ветерок, распускающий пряди ее волос.

— Савегр, — пробормотала она.

Он поднял ее и понес к кровати.

— Моя дочь… — Тэсара бросила тревожный взгляд на спящую Элиасару.

— Она не проснется, — Савегр опустил ее на мягкие подушки, просунул руку под складки ее платья. — Никто из них не проснется сегодня ночью.

Тэсара охнула, когда он нашел ее груди и дразнил их до напряжения. Платье, казалось, растворилось от его прикосновения, пока она не казалась голая и сияющая в его объятиях. Море огненных поцелуев прокатилось по ее коже и вниз по животу, прежде чем обожгло ее бедра. Затем его язык нашел место ужасающей близости, и Тэсара вскрикнула, охваченная экстазом, настолько сильным, что она боялась, что рухнет, как стены Селкинсена, лопнет изнутри и рассыплется в бесформенные пустоши.

Но тело ее не сломалось, а было скреплено какой-то светлой и чудесной нитью. Волны удовольствия нахлынули на нее, каждая сильнее предыдущей. Дрожащими руками она обхватила его, погладила по голове, пока он все глубже погружался в место тайны. Тэсара закрыла глаза, исчезнув внутри ощущения. Первобытный ритм объединил их дыхание, их пульс, их танец невыразимой близости, пока она не поддалась взрыву света внутри.

Она открыла глаза, затаив дыхание, с влажной от пота кожей, переполненная благоговением. Снаружи все еще бушевала буря, но воющие ветры стихли из-за шума этой недавно обнаруженной потребности.