Дочь Эйтны

— Значит, дело сделано, — сказала она. — Боги услышали наши молитвы и ответили на них. У нас будет новое царство, которым будут править женщины, и королевский дом, избегающий всякой магии.

— Мы еще не выиграли

— Нет, но выиграем. Это знак.

— Люди не полностью доверяют Тэсаре. Ее давно нет в их присутствии. Ее дочь — иностранка, привезенная к ним из земли Короля-Мага. Некоторые подозревают их в колдовстве.

— Их? Это смешно. Никогда не было женщины более преданной суровым традициям Грома, чем Тэсара, а у ее дочери нет способностей к магии.

— Мы с тобой это знаем, но эти люди видят магию каждый раз, когда случается что-то плохое. Некоторые говорят, что Тэсара прокляла Пенамора в то утро, когда он умер, и что Элиасара предвидела, что он утонет.

— В этом нет никакой логики! Элиасара чуть не утонула.

— Я не верю их глупым слухам, я просто говорю тебе то, что они говорят. Очевидно, в Рёнфине общеизвестно, что вода отвергает ведьму, хотя у них не было никаких ведьм, о которых можно было бы говорить.

— О, ради любви богов! — Гемена покачала головой. — Для людей, которые так презирают магию, они, безусловно, получают болезненное удовольствие от веры в то, что магия пронизывает их жизнь. Не волнуйся, Ирэни. Как ты и сказала, это всего лишь глупые слухи. Разговоры утихнут, как только они узнают суть своего нового правителя.

Ирэни прикусила губу.

— Есть еще кое-что, что тебе следует знать.

— Что?

— Это Савегр. Он был с Тэсарой.

— Когда?

— В ночь перед тем, как Пенамор утонул.

— Проклятье, Ирэни! Я сказала тебе присматривать за ней.

— Что я должна была делать? Спрятаться под ее кроватью? Зарезать его ножом, когда он будет раздеваться?

— Если это то, что нужно, то да! Я сказала тебе делать, что необходимо.

— Прекрасная судьба была бы у меня, если бы я убила галийского принца.

— Кастрировать его было бы достаточно. Кроме того, для тебя это была бы почетная смерть. В конце концов, мы здесь, чтобы отдать жизнь за наш народ.

— Кастрируй его сама, если думаешь, что это ответ.

— Сколько человек знает?

— Вроде никто. Может, галийцы, если они читают ауры.

Гемена постучала пальцами по рукояти меча.

— Возможно, хороший знак, что Тэсара ведет себя осторожно. Здесь есть стыд или недоверие. Может, и то, и другое. Как бы там ни было, мы должны использовать это, чтобы разлучить их.

Ирэни потерла лоб.

— Прости, Гемена. Все произошло так быстро, пока тебя не было, а потом я подумала… значит, она была с ним счастлива, понимаешь? Я не верю, что она когда-либо испытывала эн-ласати раньше. Не как с ним.

— Ирэни, у тебя доброе сердце, но война — не время для сантиментов. Как только все это закончится, мы сможем найти бездумного жениха, чтобы доставить удовольствие Тэсаре тысячей способов. Но Савегр не может вернуться в ее постель. Если он это сделает, мы должны найти способ убрать его.

— Речь идет о принце Галии. Уничтожить его будет непросто. Кроме того, у нас нет доказательств его намерений, хороших или плохих.

— Он мужчина, волшебник и принц. Это все доказательства, которые мне нужны. Зачем ему спать с ней, если не жениться на ней и не забрать себе все три королевства?

— Не все мужчины подлые властолюбцы, Гемена. Некоторые из них могут быть добрыми время от времени. Даже влюбиться. В конце концов, был Карадок. А Кэдмон…

— Он свел Литию с ума.

— Все, что я хочу сказать, это то, что, может, тебе стоит немного понаблюдать за Савегром, прежде чем осуждать его. Он дорожит своей дочерью и щедро относится к своему народу. И всякий раз, когда он видит Тэсару, очевидно… — голос Ирэни затих.

— Что?

— Что это больше, чем просто честолюбие, Гемена. Я думаю, он действительно любит ее.

— Любовь — это слово, которое мужчины используют, чтобы заключить нас в тюрьму.

— О, Гемена.

— На чьей ты стороне, Ирэни? Ты с нами в этом или тоже стала слугой магов?

— Конечно, я с тобой! Я всегда была тобой, и я не разочарую тебя снова. Все, что я хочу сказать, это то, что мы дадим Савегру шанс показать, какой он волшебник.

— Есть только один тип волшебников: гнилой, ненадежный. Такой, который не остановится ни перед чем, пока вся власть не перейдет к нему. Ради нашего блага и всего нашего народа, Савегра не должен больше касаться Тэсары, Ирэни. Если он это сделает, то умрет от твоей руки или от моей.

Глава сорок третья

Гонец

Лорд Херенсен ударил кулаком по столу. Удар эхом отразился карты, чашек и кувшинов. Его лицо покраснело от гнева; вены вздулись на висках. Эолин наполовину ожидала, что из его раздувшихся ноздрей вырвется пламя с дымом.

— Мы слишком долго медлили, — лорд провел сжатым кулаком по лесу. — Нас лишили короля, нас грабят враги. Наш народ когда-то был великим, но теперь мы сломлены и оборваны, прокляты богами за все, что мы сделали и не сделали, брошены на обреченное правление этой женщины, которая ничего не понимает в назначенной ей задаче!

Напряжение охватило Совет. Никто не смел встретиться с обвинительным взглядом лорда или поднять глаза на Королеву.

Эолин держала плечи прямо, растопырив пальцы на дубовом столе. Она не могла простить выходку Херенсена, но понимала его разочарование. Пока они медлили и размышляли, не в силах продвигаться вперед из-за непрекращающегося дождя, пришло известие об ужасной судьбе Селкинсена. Надежное спокойствие Херенсена было утеряно, деталь за жестокой деталью, пока не осталась только эта грубая непроверенная ярость.

— Лорд Херенсен, — начала она.

Он воздел руки и покинул их.

Эолин медленно вдохнула и собралась с мыслями. Она услышала шарканье ног, шорох одежды. Один из мужчин кашлянул.

— Эта новость ничего не меняет, — сказала она, — лишь укрепляет нашу решимость. Мы отправляемся на рассвете, чтобы воспользоваться погодой. Будем надеяться, что боги закончили свой плач. В зависимости от скорости нашего продвижения, мы встретим врага на одном из двух перевалов, рекомендованных Тибальдом. Там мы победим армию Рёнфина и изгоним их из Мойсехена. Семьи Селкинсена будут отомщены.

С этим она отпустила их. Люди не задерживались, а ушли целенаправленно, все, кроме Кори, который взял за привычку оставаться.

Эолин села на ближайший стул. На нее обрушился весь ужас падения Селкинсен. Угрызения совести сжали ее сердце. Она чувствовала ужас всех тех, кто погиб, даже слышала их крики, когда город опустошали.

Ее голова упала на руки.

«О, Адиана. Я давно подвела тебя. Теперь я подвела твой любимый город».

За пределами палатки грязь плескалась под ногами, люди и звери занимались своими делами. Крики пронзали воздух. Офицеры начали предупреждать своих солдат о предстоящем марше. Похоронив облако отчаяния, грозившее поглотить ее, Эолин вытерла глаза и встала. Кори оторвался от карт.

— Если угодно, моя королева, — сказал он, — я поговорю с лордом Херенсеном.

— Нет, — Эолин попросила Талию принести ей плащ. — Это бремя лежит на мне, Кори. Я приняла его, когда вышла замуж за нашего короля.

— Тебе не нужно терпеть это в одиночку.

— На данный момент перед тобой стоит другая задача. Собери магов и маг-воительниц и немедленно отправь сообщение Телину. Мы должны найти какое-нибудь волшебство, которое сможем использовать против этой галийской чумы. Я не допущу, чтобы наша армия сгорела заживо в тот день, когда мы встретимся с Рёнфином в бою.

Кори поклонился.

— Мне также призвать маг?

— Да, как мы и обсудили. Нужно включать их в каждый разговор. Сообщи мне, как только ты или твои шпионы заметите что-нибудь подозрительное. Произведи любые аресты, которые сочтешь необходимыми.

Ей было больно говорить так о собственных дочерях, но засада Мариэль, наконец, рассеяла все сомнения. Среди маг были предатели, и Эолин не собиралась терять кого-либо или что-либо еще из-за их планов.

Полуденный свет пробивался сквозь облака, когда Эолин вышла из палатки. Она остановилась, чтобы подставить лицо теплым лучам. Сладкая песня тенолинского воробья поднялась хрупкой и ясной над звуками лагеря. Мгновенное видение залитого солнцем Южного леса заполнило ее разум. Она почувствовала дыхание Акмаэля на своем ухе, услышала, как он бормочет ее имя. Покалывание его магии задело ее ладонь.

Эолин обнаружила, что если она сосредоточит свое внимание, то почти услышит его уверенную походку, ощутит прикосновение его губ к своим и убедит себя, что засыпает в его объятиях. Игра казалась опасной, учитывая все предостережения Эйтны и Карадока против обращения к мертвым. И все же она не могла сопротивляться притяжению его воспоминаний. Потребность в том, чтобы он был рядом — отчаянная вера в то, что она каким-то образом все еще может быть с ним — толкала ее к безрассудной форме магии.

— Моя королева?

Страж вернул ее в реальность. Он смотрел на нее, на его обветренном лице явно читалась тревога. Древний маг-воин, этот человек был одним из немногих, оставшихся от поколения Дростана. Заметил ли он странное мерцание ее ауры? Тень Преисподней проплетала свои щупальца сквозь ее цвета?

Несмотря на теплый день, по плечам Эолин пробежал холодок. Она поправила свой плащ и велела ему и его спутнику следовать за ней.

Эолин шла по лагерю неторопливо, останавливаясь по пути, чтобы поговорить с мужчинами и женщинами, взбодрить их. Многие солдаты говорили о друзьях и семьях в Селкинсене, их судьбы по большей части были неизвестны, а теперь было страшно о них думать. Игнорируя протоколы ее статуса, Эолин принимала их горе. Она использовала свою магию, чтобы укрепить его мужество и решимость.

Наконец, она добралась до палатки Херенсена, отмеченной флагами, переливающимися сочными цветами его провинции. Войдя, она обнаружила лорда в сопровождении нескольких членов ее Совета. По группе прошел беспокойный ропот, когда они поклонились ей, чтобы поприветствовать. Эолин тихонько отметила каждого присутствующего, имена, которые она должна была передать Кори, чтобы он мог проявить бдительность.

Она отпустила всех, кроме Херенсена, который не смотрел ей в глаза, но держал голову опущенной, одна рука лежала на столе, выражение его лица было жестким, но его глаза были красными и опухшими. Невыносимая потеря корчилась в его ауре.

Эолин подошла и положила руку ему на плечо.

— Вы пришли арестовать меня, моя Королева? — его голос был хриплым. Его старые плечи тряслись.

Впервые Эолин заметила, как годы настигли его. Волосы Херенсена поредели; морщины на его лице углубились. Пройдут дни, возможно, недели и месяцы, прежде чем он узнает, сколько его людей погибло во время осады.

— Я разделяю ваше горе больше, чем вы можете себе представить, — сказала она. — Если бы я была на вашем месте, я бы говорила и действовала так же.

— Я оскорбил мою королеву. За это не может быть прощения.

— Сердце, которое не может простить, обречено на муки. Карадок научил нас этому своим примером, Лития — своей трагедией. Я не была бы высшей магой, если бы не следовала их верованиям.