Очень приятно, бездомный тэнгу

Стараясь глубоко не вдыхать, он вошёл в храм и опустил печати на пол рядом с первой стопкой. В ситирине от листов ничего не осталось, поэтому Хару подхватил побольше и закинул в огонь, а сам тут же улизнул обратно на воздух. Чтобы не тратить время впустую, он сначала сложил оставшиеся листы в третью стопку, а затем вновь обошёл храм, проверяя, не упустил ли хотя бы одну печать, на всякий случай осмотрел забор, проглядел, не затерялись ли какие-то отдельные.

Через некоторое время он всё-таки заставил себя зайти обратно в храм, прикрыв нос рукавом, закинул ещё пачку печатей и выбежал обратно.

— Ты так весь день будешь бегать туда-сюда, — подала голос жрица из комнаты с алтарём. — Брось всё из ситирина на пол, пусть горит!

— Я не буду сжигать дом мико, — отозвался Хару, посчитав это чем-то зверским.

— Но я хозяйка и сама прошу тебя об этом! — говорила она с недовольством. Тэнгу вздохнул, вернулся в храм, закинул ещё пачку печатей в ситирин и заглянул в соседнюю комнату.

Окружённая хурмой, девушка с золотистыми глазами сидела в противоположном от входа углу, обхватив колени руками и покачиваясь из стороны в сторону.

— С тобой всё в порядке? — от её болезненного вида Хару забеспокоился. — Тебя вывести на улицу?

— Нет! — её испуганный взгляд впился в его лицо. — Сначала сожги всё, потом поговорим.

Хару переминался с ноги на ногу, не зная, послушаться её или всё-таки разузнать подробнее.

— После этого ты объяснишь мне, зачем я сжигаю печати? — всё-таки задал он вопрос, догадываясь, что по каким-то причинам она не могла сделать этого сама. Хозяйка нахмурилась и вздохнула, но всё-таки ответила:

— Объясню и послушаю историю, как ты стал бездомным — что угодно, только избавься уже от печатей.

Она говорила быстро, подгоняя его.

— Мою историю? — Хару подумал, что ослышался, как вдруг воодушевился и выбежал на кухню. — Я скоро вернусь!

Наконец-то она согласилась! Тэнгу невероятно обрадовался, подхватил побольше листов печати, закинул их в ситирин и выскочил во двор. Ветер вновь раздул верхние листы, Хару мигом подобрал все, обхватил стопку руками и потащил на кухню, где собирался поставить на пол, но поторопился и случайно выронил. Глухой звук удара донёсся и до жрицы, Хару услышал её бурчание, за которым последовал крик, когда несколько печатей залетело в комнату.

— Убери! Убери!

Не собираясь пугать её, тэнгу шмыгнул в комнату и подобрал листы, что так пугали хозяйку храма. Она уже не просто сидела на полу, а привстала, подняла руки и прижалась спиной к стене, изогнувшись, словно дикий хищник. Хару даже с другого конца ощущал напряжение и страх. Он виновато спрятал печати за спиной и негромко спросил:

— Они пугают тебя?

Но та как будто не услышала слов тэнгу, её взгляд метался из стороны в сторону, будто выискивал завалившиеся в щели или спрятавшиеся где-то ещё печати. Хару вернулся на кухню и опустил в ситирин листы, что держал в руках, а вместе с ними закинул ещё пачку. Он бы с радостью сейчас вышел подышать свежим воздухом, но беспокоился за жрицу, не хотел оставлять одну в этом храме, а зайти к ней тоже не решался, поэтому просто мялся на пороге. Вдруг до него донеслись её тихие слова:

— Причиняют боль.

Хару не знал, послышалось ему или нет, но не сомневался, что не хочет делать хозяйке больно.

Лежавшие в ситирине печати успели потемнеть, но полностью не сгорели. Хару взял ещё несколько и закинул следом, из-за чего поднялся более густой дым. Дышать оставалось нечем, ни рука, ни ткань рукава не спасали от этой тяжёлой вони. Когда он попытался сделать очередной вдох, в горле встал ком, а вдохнуть не получилось, сколько тэнгу ни пытался. В панике он схватился за шею, не понимая, что делать. Его взгляд метался из стороны в сторону, конечности дрожали, он попытался кашлянуть, но издал лишь сиплый звук, напоминающий стон. Перепуганный юноша с грохотом упал на колени и пополз к выходу, цепляясь руками за деревянный пол.

— Хару? — обеспокоенно позвала жрица. — Что случилось?

Не дождавшись ответа, она осторожно подкралась к выходу из комнаты и в ужасе обнаружила валявшегося на полу тэнгу. Не теряя ни мгновения, она перепрыгнула через стопку ещё целых печатей и схватила кувшин с водой. Она не знала, как вести себя в такой ситуации, поэтому вылила всё на Хару, надеясь хотя бы привести его в чувство.

Тэнгу посмотрел на неё непонимающим взглядом, но этого было достаточно. Девушка снова перепрыгнула печати, бросилась к Хару, обхватила его руками за живот и изо всех сил попыталась поднять. Увы, оказался он не лёгким как пёрышко, поэтому ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторвать его от пола и наполовину вытолкнуть из храма.

— Хару, очнись! — закричала она и забила его по ногам. — Приди в себя! Я больше не хочу тебя есть, я разрешаю тебе жить.

Он с трудом открыл глаза и наконец-то смог вдохнуть. Хотя дым продолжал валить на улицу, всё-таки здесь легче дышалось, Хару выполз из храма и не остановился, пока не оказался у забора, где рухнул с приоткрытым ртом. Вскоре перед глазами начало проясняться, трава перестала казаться размытым зелёным пятном, а приобрела форму травинок, забор из тёмно-коричневой массы превратился в доски с шероховатой поверхностью, где Хару даже букашку умудрился разглядеть.

Отдышавшись, он перевернулся на спину и взглянул на прекрасное небо изумительного голубого цвета, такого родного, что Хару затосковал по дому, а пушистые облака только усугубляли ситуацию. Среди таких и витал дворец Кинъу, из которого Хару изгнали.

Пока он любовался небом, то вдруг осознал, где находился и чем занимался, и резко сел. Девушка с прекрасными глазами цвета ямабуки сидела в храме, прямо возле порога, так что Хару сразу заметил её, окутанную жутким чёрным дымом. Она не кашляла, не задыхалась, а сидела, прислонившись спиной к стене, и водила пальцем по полу.

— Мико? — хриплым голосом позвал тэнгу и закашлялся.

— Хару, — со слабой улыбкой произнесла она и посмотрела на него. Не той широкой, которая вызывала у Хару мурашки, а самой обыкновенной, доброй и радостной. — Ты живой.

Двигалась она вяло, поэтому тэнгу заторопился, резко сел и сразу попытался подняться с травы, но пошатнулся и чуть не упал. К счастью, забор послужил отличной опорой — прижавшись к нему, Хару устоял на ногах.

— Ты такой неженка, — произнесла она громче и с уже более привычной улыбкой.

— На тебя дым не действует? — продолжая хрипеть, спросил Хару, оттолкнулся от забора и приблизился к входу в храм.

Со стороны весь мир казался ярким и красочным, под светлыми лучами солнца трава принимала насыщенный зелёный цвет, в то время как храм выглядел тёмным и мрачным. Обволакиваемая жутким тяжёлым дымом, черноволосая девушка сидела в тени, отделённая от прекрасного. Во мраке лишь её глаза цвета ямабуки светились и манили к себе, и Хару двинулся к ней, как летел бы навстречу солнцу.

— Дышать не очень, но терпимо, я хотя бы не задыхаюсь, — продолжала улыбаться она. — Забавно, на меня действуют сами печати, а на тебя — дым.

Словно загипнотизированный, Хару вошёл в храм, прошёл мимо хозяйки к стопкам печатей и закинул ещё пачку, затем сразу вылетел на улицу, прикрывая нос рукой. Рукав, как и вся остальная одежда, запачкался, из белоснежного превратился в грязно-серый. И не только одежда, но и спутанные пепельные волосы потемнели и теперь напоминали скомканную солому.

Вскоре солнце опустилось за горизонт, Хару уже позабыл о голоде и валявшейся в комнате с алтарём хурме. В течение ночи он заходил на кухню, закидывал печати в ситирин и выбегал во двор. Даже предложил жрице отнести её в другую комнату, однако та отказалась: решила остаться здесь и проследить, чтобы с Хару ничего не случилось. Поначалу она поглядывала за тем, как быстро догорают печати в ситирине и тут же звала тэнгу закинуть новые, но видя, как он кашляет, стала давать ему больше времени на отдых. Потом он уже сам начал приходить, спрашивая: «Разве ещё не догорело?», а она отвечала: «Да, только что».

Хару и не заметил, в какой момент успел задремать. Не знал, все ли печати успел сжечь или что-то осталось. Задремал так крепко, что как солнце ни старалось светить ему на лицо, он только нежился в его лучах, пригреваясь в тепле после прохладной ночи. Тэнгу снилось, как он обратился птицей и летал, как вдруг его придавил тяжёлый камень. Хару распахнул свои глаза и совсем не ожидал увидеть нависающую над ним жрицу, он посмотрел чуть ниже и увидел, что она положила хурму ему на грудь.

— Ты, наверное, голоден, — произнёс уже знакомый голос.

— Где я? Сколько времени прошло? — спросил он, ощущая себя немного потерянным после того, как проснулся на траве, а не в привычных светлых покоях.

На лице жрицы появилась широкая хитрая улыбка:

— Сейчас час змеи.**

Хару понял две вещи.

Во-первых, он оставался бездомным тэнгу, отец изгнал его на самом деле.

Во-вторых, девушка с золотистыми глазами цвета ямабуки ему не приснилась и теперь сидела рядом на траве, покинув свой мрачный храм, из которого уже не валил дым.

Он резко сел и впился в неё взглядом, хурма упала рядом и откатилась в сторону. Хару спросил первое, что пришло в голову:

— Хозяйка, теперь ты готова услышать историю, как я стал бездомным тэнгу?

В золотистых глазах отразилось изумление, а затем девушка залилась смехом.

— Давай для начала покинем это ужасное место, и я выслушаю что угодно, — ответила она, протирая рукавом выступившие на глаза слёзы, а немного погодя добавила: — Меня зовут Акико, приятно познакомиться.

— Очень приятно, бездомный тэнгу! — тут же среагировал Хару и вдруг смутился от её нежного взгляда. — Ты поможешь мне найти Асахи? А оружие и мешок вернёшь?

*Ситирин — традиционная японская жаровня с толстыми стенками круглой или прямоугольной формы

**Час змеи — с 9:00 до 11:00