Отражения

Глава 6. Я — Гермиона Грейнджер!

Люциус проснулся с неохотой. После смерти Нарциссы в груди столько лет давило что-то неприятное, но этим утром прошло. Дышать стало легче. А тело окутала такая приятная истома, что не хотелось шевелиться и открывать глаза.

Когда же он всё-таки позволил себе сделать это, то обнаружил себя не на кровати в привычной спальне, а на старом диване в мансарде, а рядом, собственнически забросив на него ногу, тесно прижималась Гермиона и тихо сопела в плечо, чуть выше подмышки. Люциус бросил взгляд наверх. Там, в первых лучах, на стекле прыгали какие-то птицы, ветер шевелил опавшие за ночь мокрые листья. Мансарду заливал радостный свет, и Люциус почти слышал весёлое щебетание птах.

Он поймал себя на том, что улыбается. Впервые за все эти годы проснулся с улыбкой. А причиной всему: маленькая растрёпанная ведьма под боком, чьё сердце сейчас так близко, что нельзя не почувствовать, как оно бьётся. Ещё никто так не выводил его из себя и не умиротворял, как она.

Люциус осторожно высвободился и прикрыл Гермиону пледом. До начала рабочего дня был ещё целый час, и многое можно успеть.

Вернувшись из душа в халате, он захватил с собой с кухни кофейник, чашки и тарелку с булочками. Но увидев спящую Гермиону на диване, замер и поставил поднос на пол. Она подгребла под себя плед, обнимая его вместо ушедшего Люциуса, и сама осталась обнажённой. Солнечные блики играли на круглых ягодицах, а тени красиво оттеняли терракотовым узкую талию.

Он стоял и смотрел на неё, вспоминая, как разительно отличается эта Гермиона от своей копии: у неё хватало смелости исправлять ошибки своего отражения, а неподдельной искренностью она так вчера покорила, что он захотел принести ей завтрак в постель. Сам.

Люциус склонился и задумчиво провёл по её спине, вспоминая скачки: кажется, эта часть оказалась особенно чувствительной. Гермиона вздохнула. Он отодвинул с её лица спутанные волосы и погладил по щеке.

Потом опёрся на край дивана и кончиком языка провёл по ложбинке на спине — от лопаток до поясницы. Кожа была вкусной, чуть сладковатой с привкусом вчерашнего шерри.

Гермиона мурлыкнула от удовольствия и открыла глаза. Найдя его взглядом, она смущённо улыбнулась.

— Привет… — голос был ещё хриплым со сна. — Что хочешь на завтрак? Я такая голодная, что съела бы свежую пасту с соусом…

— Звучит заманчиво. Но сначала — тебя.

Он вернулся к спине и повторил свои ласки, с удовольствием отмечая, как выгибается от каждого касания Гермиона. Она вздыхала, пытаясь развернуться и обнять его, но Люциус приказал:

— Нет, лежи и не двигайся!

Гермиону охватила дрожь. Он сел на пол рядом и, раздвинув её ноги и придерживая одну на весу, целовал внутреннюю сторону лодыжек, потом принимался за икры, неторопливо поднимаясь к бёдрам.

Гермиона тихо постанывала. От волнующих касаний словно электрические разряды пронизывали напряжённые мышцы. Люциус был так ласков, внимателен, что она таяла от каждого поцелуя. И пробудившееся было поутру чувство вины из-за измены Рону угасло, как затушенная свечка.

— У тебя здесь родинка, — его губы коснулись местечка совсем рядом с лоном. — Как мило…

Тёплое дыхание там, совсем рядом, взвинчивало до предела. Гермиона вся напряглась, будто сжатая пружина, со стыдом чувствуя, как на половых губах выступила влага.

— Люциус… Не мучай меня… пожалуйста! Пожалуйста…

Он сжал её бёдра и резко приподнял, ставя на колени. Но и тогда не спешил исполнить её просьбу. Водил влажной от смазки головкой члена по самому краю лона. Смаковал.

— Хочу, чтобы ты запомнила меня. Меня и ощущение, когда я в тебе.

— Что… — начала Гермиона, и в этот момент он вошёл в неё, разбивая вдребезги зародившееся сомнение.

Она забыла, как дышать, чувствуя внутри обжигающе горячую плоть, а на спине — его руку, которая ласково оглаживала. Из груди вырвался жалобный стон, и Люциус отозвался на этот призыв новым толчком.

Гермиона терялась от нахлынувшего удовольствия. Она бесстыдно подставлялась ему, нанизываясь, упираясь руками в клетчатую обивку на подлокотнике. Люциус обхватил её тонкую талию, любуясь возбуждающим видом круглой оттопыренной попки. Он изнывал от жара Гермионы. И каждое погружение в тесную плоть, сжимающую со всех сторон, плавило в огне блаженства.

— Ох, Люциус… Люциус!

Люциус уловил знакомые молящие нотки в голосе и отыскал пальцем клитор, потирая его.

Гермиона забилась, тяжело дыша, и он ускорился, чувствуя, как она исступлённо сдавливает его изнутри.

— Моя хорошая… моя девочка… ох… Да-а!

Потом она легла на спину, обняла его за шею и опрокинула на себя. Люциус не помнил, когда его целовали так нежно и благодарно. Искренне. Он лёг рядом и, опершись на руку, согнутую в локте, любовался девушкой: глаза томно прикрыты, длинные ресницы роняют тени, восхитительная грудь вздымается, мечтательная улыбка на распухших губах.

Люциус прошептал:

— Доброе утро, миссис Малфой!

Улыбка Гермионы разом отцвела. Ведьма поднялась, с недоумением глядя на него. Она медленно провела по лицу, с которого сошла вся краска, и хрипло ответила:

— Я не изменилась за ночь, Люциус. Я всё ещё мисс Грейнджер… Ты меня с ней путаешь, да? С моим… отражением?

Он молча смотрел на неё, и Гермиона сочла это за знак согласия. Она судорожно натянула платье и трансгрессировала в ванную. И не слышала окрика вслед.

— Гермиона!

* * *

Гермиона стояла напротив зеркала и смотрела на своё отражение в банном халате. Тело горело от того, как его докрасна натерли щёткой в ванне десятью минутами ранее.

— Отомстила родителям, да? И себе заодно! Дура!

Она ударила кулаком по раме, и та низко зазвенела.

Гермиона всхлипнула. Злость мешались с сочувствием. Но последнее перекрывалось обидой от последней фразы Люциуса. Ощущение было такое, будто съела гнилое яблоко. Или того хуже — червивое. Да что там — отравленное!

Ладно ещё жалеть отражение за лишнюю долю Круциатуса и безумие, но ревновать к ней? И кого? Его, Малфоя?!

Гермиона оделась и уложила волосы в косу. Нужно было всё-таки заглянуть к Мадам Малкин за бельём, вчера было до него. Да и находиться в мэноре невыносимо.

Чужая здесь. Это не её дом. Не её муж. И даже любовник — и тот чужой!

Завтрак она попросила Хэнка принести в свою комнату: видеть Люциуса просто не могла. А когда домовик уносил тарелки и спросил, чего бы миссис Малфой хотела на обед, Гермиона едва не расплакалась. Воспоминание о том, как они с Люциусом вчера готовили вместе, неожиданно обожгло болью.

— Какая теперь разница, Хэнк? Ну вот какая?!

Она так расстроилась, что чуть не забыла покормить Ронни и налить свежей воды в поилку.

* * *

Люциус хмуро шёл по коридору. Он провёл по подбородку, думая о том, успеет ли побриться.

«А как хорошо начиналось утро! И дёрнул же гриндилоу назвать её именно так, а не иначе!

Что поделать, слишком привык, что она Малфой, а не Грейнджер. Но она — Грейнджер. А может, здесь крылось что-то ещё? В желании звать её «миссис Малфой»… Будить по утрам вот так, приносить кофе и булочки.

Какая чушь! Скоро она исчезнет, и всё вернётся на круги своя».

Впрочем, не признать того, что хорошо было именно с ней, он не мог. Эта Гермиона затронула ту часть души, что долгое время таилась под толстым слоем пепла, когда сердце горевало по погибшей Нарциссе. И часть эта звенела, как задетая струна.

Быстро проходя мимо портретной галереи, Люциус вдруг остановился у изображения Арманда Малфоя. Тот как всегда дремал, сложив руки на животе, и тревожно всхрапывал.

— Арманд! — позвал Люциус. — Арманд, проснись!

Предок свистнул носом и открыл заспанные глаза.

— Что тебе вдруг понадобилось?

— Всего лишь вопрос, — Люциус с любопытством наклонил голову. — Что такого сделала моя нынешняя грязнокровная невестка, что вы все вдруг стали плясать под её дудку? И только не ври мне, что она вам просто понравилась в отличие от той, другой!

Арманд прищурился. Он неторопливо поправил нарисованный шаперон и задрал фамильный подбородок.

— Видишь ли, потомок, доброе слово и низзлу приятно. Мы висим здесь Мерлин знает сколько времени и от скуки уже все кости друг другу перемыли, особенно твоя тётка, Жюстина, чтоб ей…

— Я всё слышу! — сердито отозвалась Жюстина.

— Продолжай! — потребовал Люциус.

— Она нас слушала, — улыбнулся Арманд, и его лицо вдруг помолодело от этой тёплой улыбки. — Она слушала наши истории с искренним интересом и переживала за нас! Искренне смеялась и пугалась. Чистая душа. Такая добрая… Как такую не полюбить?

Люциус мгновение мерил его изучающим взглядом, а потом молча развернулся и отправился в спальню. Не хватало ещё опоздать на работу.

* * *

Гермиона торопливо шагала по Косой Аллее, придерживая сумочку. Здесь осень ощущалась острее, поскольку было намного прохладнее, чем в южном Уилтшире. Полы лёгкого плаща трепетали от резких порывов ветра, и ведьма ежилась: чулки не спасали от кусачего холода, а белья пока что так и не было.

Август шёл к середине, и Аллея гудела от школьников с родителями, которые закупали всё к новому учебному году. Дети хвастались друг перед другом мётлами, ящерицами и воронами, толстый черноволосый мальчишка запихивал зазевавшемуся брату за воротник садовых улиток, а девочка в синей шапке истерично орала так, что уши закладывало: «Нет, мама, я хочу ядовитую жабу! Сейчас!»

Гермиона стиснула зубы. Никогда ещё она не бывала здесь в таком раздражении. Бесило всё: капризные дети, злые взрослые, цветные постеры с новыми котлами, а особенно — навязчивая реклама новых учебников под редакцией какого-то Лоулоу (господи… Дал же бог фамилию!).

Она хотела пройтись по магазинам пораньше, но так засиделась в библиотеке, пытаясь прояснить сложившуюся ситуацию.

Что бы она ни делала, всё выходило не так. Она ошибалась шаг за шагом. Родители. Люциус. Всё не то и не так.

«Деяния Великих», в которые она заглянула после завтрака, сообщали: чем больше отклонений от твоего привычного поведения в этом мире, тем больше в родном. Потому что возникает резонанс, которым Вселенная уравновешивает колебания во всех реальностях.

Гермиона представила, как отражение очнулось в Малфой-мэноре, там, где и должно было, точно так же, как и она оказалась в Отделе Тайн, там, где и была. Оставалось только догадываться, как отреагировал тот, привычный Люциус, на её появление в своём доме. Повезло, если не огрел Ступефаем сразу. А может, его и вовсе удар хватил: грязнокровка в его доме! Смерти подобно! Тут Гермиона вообразила, какие любопытные подробности могло сообщить Малфою отражение, и скорчилась от смеха. Она вспомнила свою первую ночь в этом мире и поняла, что дома-то всё, скорее всего, случилось в обратном порядке: тому Люциусу, должно быть, пришлось отбиваться от её отражения. И даже не факт, что успешно, учитывая характер и темперамент этой сумасшедшей. Но потом Гермиона вспомнила, что ей придётся возвращаться и расхлебывать всё, что натворит отражение. Впрочем, им обеим придётся. Вот в чём проблема.

Утром она всё-таки набралась смелости и внимательно рассмотрела медальон. Пыли на рубине осталось немного. Три дня, не больше. Видимо, высыпалось всё, что было тогда в чашечке Петри. Ровно на неделю.