Незримый клинок. Хребет мира. Море мечей

Глава 3. Нелестное отражение

– Правильно поступишь ты, если разузнаешь о нем, – напыщенно изрек Гинта Прорицатель, когда Лапа покидал его дом. – Чую опасность, и оба мы знаем, кто он таков, хотя имя назвать и страшимся.

Лапа что-то пробубнил в ответ и вышел довольный, что избавился наконец от экзальтированного колдуна и его дурацкой манеры разговаривать, делая вид, что слова приходят к нему из мира духов. Лапа считал, что Гинта просто пускает пыль в глаза. Но все же он понимал, что и от Гинты есть польза, поскольку из десятка чародеев, к которым часто обращалась гильдия Басадони, ни один не умел так распутывать тайны, как Гинта. Ощутив эманации странных монет, Гинта почти полностью воспроизвел разговор Лапы, Кадрана и Шарлотты, так же как и установил, что деньги доставил Таддио Чем глубже Гинта вглядывался, тем больше хмурился, и после того, как он описал поведение и в общих чертах внешность человека, давшего монеты Таддио, у Лапы сомнений больше не оставалось.

Лапа знал Артемиса Энтрери. И Гинта знал его. На улицах Калимпорта всем было известно, что убийца покинул город, отправившись вслед за темным эльфом, способствовавшим падению паши Пуука, и что дроу, по слухам, жил в каком-то дворфском городе неподалеку от Серебристой Луны.

Сейчас, когда его подозрения подтвердились, Лапа решил, что пора обратиться к более привычным способам добычи сведений, чем чародейство. Он отдал приказ своим многочисленным соглядатаям – и око могущественной гильдии паши Басадони широко раскрылось. Потом вор хотел вернуться во дворец и поговорить с Шарлоттой и Кадраном, но передумал. Конечно, Шарлотта заявила, что хочет все знать о своих врагах…

Но для Лапы лучше, если она не будет знать все.

Вряд ли эта комната подходила человеку, когда-то занимавшему высокое положение. Он был главой гильдии, пусть и недолго, и от любой гильдии города мог потребовать огромные деньги в качестве компенсации за свои услуги. Но Артемиса Энтрери ничуть не заботило, что мебель в этой дешевенькой гостинице была более чем скудной, на подоконниках толстым слоем лежала пыль, а из-за стены, где в соседней комнате уличная женщина принимала клиентов, доносились хохот и визг.

Он сидел на кровати и раздумывал о возможном развитии событий, прокручивая в голове все свои действия с момента возвращения в Калимпорт. Он решил, что был несколько беспечен, не стоило ходить в старый квартал, где он наткнулся на этого тупоумного юнца, а также показывать свой кинжал нищему у бывшего дома паши Пуука. Впрочем, решил Энтрери, возможно, что обе эти встречи неслучайны и, возможно, не так уж плохи. Может, он неосознанно хотел обнаружить себя перед любым человеком, готовым взглянуть на него достаточно внимательно?

И что с того? – спрашивал он себя. Как изменились отношения гильдий между собой и их внутренняя иерархия, найдется ли там теперь место Артемису Энтрери? И – что еще более важно – нужно ли это место Артемису Энтрери?

Ответить на вопросы он сейчас не мог, но понимал, что не стоит позволять себе сидеть и ждать, пока его найдут. Кое-что он должен разузнать сам, по крайней мере до того, как столкнется с самыми сильными гильдиями Калимпорта. Час был поздний, за полночь, но все же убийца накинул на плечи темный плащ и вышел на улицу.

Тут же картины, звуки и запахи перенесли его в дни юности, когда ночная тьма была его подругой, а дневного света он избегал. Не успев даже свернуть со своей улицы, он заметил множество устремленных на него взглядов, почувствовал, что его рассматривают с пристальным интересом, гораздо большим, чем заслуживал чужеземный торговец. Энтрери вспомнил, как он сам жил на улице, как тогда добывались и с какой скоростью распространялись нужные сведения. Он понимал, что за ним уже следят – может, даже несколько разных гильдий. Возможно, хозяин гостиницы, где он остановился, или один из клиентов узнал его или у кого-то возникли определенные подозрения на его счет. Люди, населявшие зловонное чрево Калимпорта, каждый миг своей жизни проводили на краю гибели. Поэтому они приучились к такой настороженности, какой не ведала ни одна другая культура. Как полевые мыши в степях или грызуны, живущие в разветвленных подземных норах вместе с тысячами и тысячами других обитателей, жители улиц Калимпорта разработали сложную систему предупредительных знаков: крики, свист, кивки, незаметные жесты.

Бесшумно ступая по тихим улицам, Энтрери доподлинно знал, что за ним следят.

Однако пришло время и самому кое-что разузнать – и он знал, с чего начать. Свернув несколько раз, он попал на авеню Парадиз, злачное место, где открыто торговали дурманящими травами и зельями, оружием, крадеными вещами и плотскими радостями. Это был предел роскоши для голытьбы и дешевая подделка в целом. Здесь нищий, если ему удавалось раздобыть пару монет сверх обычного дневного заработка, мог на несколько дивных мгновений почувствовать себя королем, окруженным благоухающими красотками, и вдохнуть достаточно дурмана, чтобы позабыть о гноившихся на его зловонном теле язвах. Здесь паренек вроде того, которому Энтрери заплатил утром, мог представить себе, что вправе пару часов пожить как паша Басадони

Конечно, все здесь было подделкой – блестящие декорации на фасадах, за которыми кишели крысы, яркие одежды на перепуганных девчонках и прожженных шлюхах, сильно надушенных дешевыми духами, чтобы заглушить запах потного тела, не мытого неделями. Но эта поддельная роскошь вполне удовлетворяла большинство обитателей улицы, чье каждодневное убожество было чересчур настоящим.

Энтрери медленно шел по улице, гоня прочь воспоминания и жадно вглядываясь во все мелочи. Он вроде бы узнал нескольких старых потаскух, но, по правде говоря, Энтрери никогда не уступал тем нездоровым соблазнам, какие предлагала авеню Парадиз. Плотские наслаждения, в те редкие моменты, когда он испытывал в них потребность (поскольку считал зависимость от них проявлением слабости для того, кто решил быть совершенным воином), он вкушал в гаремах могущественных властелинов, а всякого рода дурман, приглушавший остроту его чутья и ясность сознания, и вовсе не признавал. И тем не менее он раньше часто бывал на авеню Парадиз, где разыскивал людей, более подверженных слабостям и нестойких к соблазнам. Шлюхи никогда не любили его, как и он их, но у них можно было раздобыть очень ценные сведения. Энтрери просто не мог заставить себя довериться женщине, сделавшей подобное ремесло источником существования.

Поэтому сейчас он больше времени тратил на разглядывание разбойников и карманников. Забавляясь, он заметил, что один из карманных воришек тоже внимательно наблюдал за ним. Подавив ухмылку, убийца несколько изменил маршрут, постепенно приблизившись к незадачливому мошеннику.

Само собой, когда Энтрери и вора разделяло не больше десяти шагов, карманник пристроился за ним и пошел следом. Оказавшись за спиной у жертвы, он «поскользнулся», чтобы никто не заметил, как он потянулся к звонкому кошелю Энтрери.

Доли секунды хватило, чтобы поймать недалекого воришку, вывернуть ему руку и как тисками сжать кончики пальцев, причиняя парню жестокую боль. Молниеносно, но незаметно Энтрери выхватил драгоценный кинжал и самым кончиком сделал крошечный порез на ладони парня. Одновременно он развернул воришку таким образом, чтобы его плечом загородить то, что между ними происходит, и при этом чуть ослабил хватку.

Почувствовав, что его держат не так крепко, вор свободной рукой потянулся к собственному поясу и вцепился в длинный нож.

Энтрери не отрываясь смотрел на него и мысленно сосредоточил на кинжале всю свою волю, приказывая ему высосать жизнь из злосчастного карманника.

Парень обмяк, нож, звякнув, упал на мостовую, и он широко открыл глаза и рот в бессильной попытке закричать от боли и ужаса.

– Ты ощущаешь пустоту, – прошептал ему в самое ухо убийца. – Безнадежность. Ты понимаешь, что я – хозяин не только твоей жизни, но и твоей души.

Парень не мог даже моргнуть.

– Чувствуешь? – подстегнул его Энтрери, и едва дышавший воришка слабо кивнул.

– Говори, – велел убийца, – есть сегодня на улице хафлинга? – При этом он немного ослабил давление на острие, и парень недоуменно взглянул на него.

– Хафлинги, – повторил Энтрери, подкрепляя, слова нажатием на кинжал.

Парню сразу стало настолько худо, что он и на ногах-то удержался только благодаря поддержке Энтрери. Свободной, дико трясущейся рукой он ткнул туда, где неподалеку располагались дома, хорошо знакомые убийце. Энтрери хотел задать воришке еще пару вопросов, но передумал, решив, что и так уже чересчур открылся парню, показав, на что способен кинжал.

– Увижу тебя еще раз – убью, – пообещал он с такой уверенностью, что вся кровь отхлынула от и без того не румяного лица незадачливого вора. Убийца отпустил его, парень упал на колени и пополз на четвереньках прочь. Энтрери скривился от отвращения и уже не в первый раз спросил себя, зачем он вернулся в этот паршивый город.

Он ускорил шаг и пошел по улице, не удосужившись даже оглянуться и удостовериться, что воришка убрался. Если тот хафлинг, которого он разыскивал, не умер и не уехал, Энтрери мог угадать, в каком из нескольких домов его искать. «Медный муравей» когда-то был любимейшим игорным домом большинства хафлингов этой части Калимпорта, главным образом потому, что в верхних его этажах находился бордель с девушками-хафлингами, а в задних комнатах – курильня для любителей дурманящей коричневой травки. И в самом деле, когда Энтрери вошел в большую гостиную, то увидел представителей маленького народца, рассевшихся за разными столиками. Он медленно осмотрел все столы, стараясь представить, как за несколько прошедших лет мог измениться его приятель. Наверняка раздался в талии, поскольку любил хорошо поесть, и достиг такого положения, что мог позволить себе вкушать пищу по десять раз на дню.

Энтрери уселся на свободное место за одним из столов, где шестеро хафлингов бросали кости, причем делали это так быстро, что новичок не мог понять, каковы были ставки и где чей выигрыш. Однако Энтрери все понял без труда и убедился, усмехнувшись про себя, но ничуть не удивившись, что все шестеро жульничают. Игра была похожа на соревнование, кто быстрее загребет больше монет, и все коротышки справлялись с этим делом так успешно, что скорее всего ушли бы домой приблизительно с той же суммой, с какой пришли сюда.

Убийца бросил на стол четыре золотые монеты, взял кости и вяло бросил. Едва кости перестали крутиться, ближайший к нему хафлинг потянулся к монетам, но Энтрери ухватил его за запястье и прижал руку хафлинга к столу.

– Но ты проиграл! – заверещал коротышка. Все сидевшие за столом уставились на Энтрери, а некоторые даже схватились за оружие. За соседними столами игра тоже приостановилась, посетители наблюдали, ожидая, что будет дальше.

– Я не играл, – спокойно заявил Энтрери, не отпуская хафлинга.

– Ты поставил деньги и бросил кости, – возмутился другой коротышка. – Это и есть игра.

Энтрери взглянул на него так, что говоривший съежился на стуле.