Незримый клинок. Хребет мира. Море мечей

Реджис терпеливо топал за ним, прячась за широкой спиной дворфа от ветра и дождя.

Дворф согласился взять немного севернее, чтобы попасть в еще одно хозяйство, большую усадьбу, где привыкли принимать путешественников. И в самом деле, когда дворф и хафлинг добрались туда, там уже было несколько путешественников, направлявшихся в Лускан. Они остановились здесь два дня назад из боязни, что повозки увязнут в грязи намертво.

– Что-то слишком рано в этом году, – обратился к друзьям возница. – Земля еще не замерзла, нам не проехать.

– Похоже, зазимуем в Бремене, – проворчал другой.

– Ну что ж, зимовали раньше, перезимуем снова, – сказал возница. – Можем захватить вас с собой в Бремен, если хотите.

– Мы в Бремен не пойдем, – отозвался Бренор, жуя баранину. – Мы в Лускан.

Путешественники недоуменно переглянулись, и Бренор с Реджисом расслышали, как они несколько раз негромко произнесли: «Северянка».

– У нас же нет телег, которые могут увязнуть, – пояснил дворф.

– Но грязь будет вам по колено, – хихикнул один из путешественников, однако сразу осекся под суровым взглядом Бренора.

Все путешественники стали в один голос уговаривать их одуматься, и, в конце концов, Реджис, а не Бренор, сказал:

– Увидимся на дороге весной. Но мы уже будем возвращаться, а вы только отправляться.

Бренор захохотал так, что пузо заходило ходуном.

На следующий день, едва поднялось солнце и хозяева и гости еще не успели, глаз открыть, дворф и хафлинг уже двинулись в путь, сгибаясь в три погибели под сильным ветром. Они понимали, что это была последняя ночь, проведенная в тепле и удобстве, поскольку теперь им повезет, если подвернется подходящее укрытие, чтобы развести костерок. На много дней пути лежала непролазная грязь, да еще со снегом.

Однако мысли о Дзирте, Кэтти-бри и Вульфгаре гнали их вперед.

Ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый день ни один не произнес ни слова жалобы, несмотря на то что на обоих давно уже не было сухой нитки, ветер заметно похолодал, а дождь превратился сначала в мокрый снег, а потом полетели белые хлопья. Они шли вперед как одно целое, упорный Бренор прокладывал дорогу, а хафлинг не отставал, хотя снега насыпало уже по пояс.

На пятую ночь они вырыли в сугробе нору, и дворфу удалось развести костер. У обоих путешественников ноги онемели от холода. Снег сыпал не переставая.

– Не стоило тащить тебя с собой, – проворчал Бренор. Едва ли не впервые на памяти Реджиса упрямый дворф сознался в своей неправоте. – Лучше было ждать, когда Кэтти-бри и Дзирт вернутся весной с моим мальчиком.

– Но мы почти вышли из долины, – постарался подбодрить друга хафлинг, придав голосу нарочитую живость. Так оно и было. Невзирая на погоду, они проделали довольно большой путь, и горный перевал уже виднелся впереди, хотя до него оставался еще целый день ходу. – Зато от бури йети попрятались.

– Потому что эти чертовы твари умнее нас, – буркнул Бренор. Пытаясь отогреть ноги, он сунул их почти в костер.

Путники в эту ночь долго не могли заснуть, прислушиваясь к завываниям ветра и опасаясь, что по толок их норки обрушится под тяжестью снега. Но когда Реджис вдруг проснулся среди ночи в полной темноте, было тихо, тишина стояла просто мертвая, и хафлинг испугался.

Он лежал так, казалось, целую вечность, но потом снежный свод над ним немного посветлел.

Реджис испустил вздох облегчения, но тут же заволновался, не обнаружив Бренора. Он перекатился на бок и приподнялся на локте, всматриваясь в полумрак. В конце концов, он различил спальные принадлежности дворфа. Не успел хафлинг встревожиться, как в лазе, ведущем в их снежную «хижину», послышалась какая-то возня, и Реджис до смерти перепугался.

Появился Бренор, почему-то очень легко одетый.

– Солнце встало, – объявил он, широко оскалясь. – Снег быстро тает. Так что надо скоренько сгребать вещички и убираться, пока нас тут не залило!

В этот день им не удалось уйти далеко. Снег рас таял, и грязь стала вовсе непроходимой. Но зато они больше не мерзли и решили сделать передышку. Бренор разыскал местечко посуше, они разбили лагерь, хорошенько перекусили и провели беспокойную ночь, прислушиваясь к вою волков и рычанию йети.

Им удалось поспать, но за эту роскошь пришлось заплатить. Ночью, судя по следам, их посетил волк и лишил доброй части припасов.

Но, несмотря на усталость и потери, путешественники были в добром расположении духа, потому что в этот день подошли к перевалу. Здесь снега не было, земля была каменистой и сухой. Ночью они устроились под защитой высокой скалы и очень удивились, увидев во тьме другой огонь. Выше по противоположной стене ущелья кто-то тоже разбил лагерь.

– Ну-ка сходи посмотри, что там, – сказал Бренор Реджису.

– Почему я?

– Так ведь ты ж у нас ворюга.

Усмехнувшись, хафлинг со смиренным вздохом поднялся с камня, на котором, удобно пристроившись, поглощал ужин, рыгнул несколько раз и погладил себя по брюшку.

– Ты, прежде чем к ним идти, избавился бы от газов, – посоветовал дворф.

Хафлинг рыгнул еще раз, похлопал животик и, снова вздохнув (он всегда вздыхал с видом мученика, когда был с Бренором вместе), повернулся и зашагал в темноту.

Взобравшись на крутую скальную стену, он почувствовал запах жареной оленины и подумал, что не зря проделал столь долгий путь. Возможно, это охотники, которые уделят им часть добычи, или торговцы, вы ехавшие из долины чуть раньше их с Бренором, которые с радостью наймут их в качестве охраны до самого Лускана.

Реджис размечтался, от предвкушения жаркого из оленины даже слюнки потекли, и он, радостно улыбаясь, высунулся из-за края уступа. Хорошо, что он все же не совсем утратил бдительность и двигался бесшумно. В лагере у костра сидели не охотники и не торговцы, а орки, большие, уродливые, зловонные, отвратительные. Дикие горные орки, одетые в шкуры йети, они жадно рвали зубами куски оленины, перегрызали кости и сухожилия, сквернословили и обзывали друг друга и дрались за каждый кусок мяса.

У хафлинга руки разом ослабели, и он едва успел получше упереться ногами, чтобы не сорваться с тридцатифутового обрыва. Очень медленно, стараясь да же не дышать слишком громко, он пригнулся за уступом.

В прежние времена Реджис спустился бы вниз и помчался к Бренору, чтобы сообщить, насколько все плохо. Но последнее время маленький хафлинг так старался помогать своим друзьям в их смелых предприятиях, перенес тяготы такой трудной дороги, а о нем по-прежнему отзываются пренебрежительно. Его это задевало. Реджис решил, что не пойдет к другу, пока не достанет по доброму куску оленины для себя и Бренора. Только как?

Реджис прополз чуть дальше, в тень, куда не доставали отсветы костра, и снова рискнул высунуться из-за края. Орки были заняты едой и чуть было снова не подрались: двое потянулись за одним куском оленины, и один укусил другого за руку.

В наступившей суматохе Реджис перемахнул через край, распластался на земле и переполз за камень. Вскоре у костра разгорелась очередная потасовка, и хафлинг улучил момент, чтобы перебежать поближе.

«Доиграюсь я, – беззвучно ругал он сам себя. – Они убьют меня или, что еще хуже, возьмут в плен, и Бренору придется меня выручать!»

Маленькому хафлингу стало не по себе. Бренор, конечно, грозный противник, и орки хорошо почувствуют это на своей шкуре, но ведь их шестеро, да еще такие здоровые!

Реджис едва не повернул назад, подумав об этом.

Но не повернул.

Он был уже так близко к мерзким уродам, что, чувствовал исходящее от них зловоние. К тому же взгляду стали доступны некоторые мелочи: например, на лапе одного из орков был очень дорогой золотой браслет, раскрыть застежку на котором Реджису ничего не стоило.

И у него в голове начал складываться план.

Орк держал громадный шмат мяса, целую заднюю ногу, как раз той рукой, на которой было надето украшение, и непрерывно работал челюстями.

Реджис терпеливо выжидал, пока он подерется с товарищем, сидевшим слева от него. В том, что это в конце концов случится, он не сомневался. И когда наконец урод отвел в сторону кусок мяса, оберегая его от соседа, из кустов метнулась пухлая ручка и одним движением сняла золотой браслет.

Но хафлинг не стал забирать украшение, а сунул его в карман орку, сидевшему справа от хозяина брас лета. При этом он постарался, чтобы конец цепочки свисал наружу и был хорошо виден.

Сам же он быстренько ретировался за валун и стал ждать.

Вскоре послышался изумленный возглас.

– Кто его взял? – хрипло гаркнул орк на своем языке, который Реджис немного понимал.

– Что «взял»? – разозлился сидевший слева – Ты же схапал лучший кусок, обжора!

– Ты спер мою цепь! – прорычал первый и треснул его оленьей ногой по башке.

– Ага, а как бы Туко до него дотянулся? – Забавно, что это встрял как раз тот, в кармане которого и было спрятано украшение.

Все ненадолго притихли, и Реджис затаил дыхание.

– А ты, видно, прав, Гиник, – согласился потерпевший, и по его зловещему тону Реджис понял, что он что-то заметил.

Началась страшная свалка. Обворованный Реджисом орк вскочил, схватив оленью ногу двумя руками и занес ее, как дубину, над головой Гиника. Тот заслонился толстой лапой, встал и повалил противника на беднягу Туко. Почти сразу к ним присоединились остальные, и все шестеро стали тузить друг друга, рвать волосы и кусаться.

А Реджис потихоньку удалился, унося с собой до статочно мяса, чтобы накормить голодного дворфа и еще более голодного хафлинга.

На его левом запястье тускло мерцал золотой брас лет, выпавший из кармана несправедливо обвиненного орка.