Я — тот, кто тебя уничтожит. Рождение феникса. Книга 2

Призрак? Или она все же выжила?

После этого в растерянности посмотрела на книгу, которая могла быть подкинута мне вовсе не Лираной. Пролистав несколько страниц, я поняла, что это такая же энциклопедия по расам, как и те, что изучала ранее, но автор был другим, что стало понятно по манере письма и едва разборчивому почерку, словно кто-то записывал второпях. А подписывался автор заглавной буквой «А».

Разочарование почти поглотило меня, как на одной из пролистываемых страниц я нашла подзаголовок расы: «Высшие».

***

Мне позволили отлежаться несколько дней, за которые я не расставалась с нежданным подарком от девочки, которую больше не видела. Фани. Так ее назвал Доминик в тот день. Правда ли ее так зовут? И к какой расе она относилась, понять я не могла. Слишком мало информации, а переноситься и растворяться в пространстве могли многие. Потому решила пока что называть ее именно Фани, тем более, в прошлый раз на обращение Дома, она, кажется, отреагировала. Впрочем, помня о его любви давать людям прозвища, нельзя быть в чем-то уверенной.

К сожалению, из энциклопедии неизвестного мне «А» выяснить удалось не так уж много, учитывая, что половины страниц в этом… скорее все же дневнике, не хватало. Я узнала о некоторых умениях высших, прониклась пониманием, что это за существа. И тем страшнее было осознавать, что по некоторым меркам Доминика по могуществу можно было прировнять ко многим богам пантеона моего мира.

У высших практически не было никаких слабых мест, ибо эти жестокие существа еще в младенчестве проходят строгий контроль. И остаются в живых лишь… идеальные представители. Учитывая, что размножение высших допускалось исключительно внутри расы, то такая расточительность и выборочность сказывалась на численности высших самым худшим образом. Так же была небольшая пометка, что главный совет старейшин высших находится в поисках решения проблемы, но, пока что – тщетно.

Но помимо вырождения расы, в числе слабых мест упоминался один момент: в строгом своде правил, которым высшие следовали неукоснительно, был пункт, который не поддавался логике этой рациональной расы. Выбор пары, который заключался исключительно на добровольной основе, и сама пара выбирала высшего, совершив жест добровольной близости, после которого, по законам свода правил, у Доминика не оставалось других вариантов, как смириться со своей судьбой. Пожалуй, это был самый иррациональный способ для тех, кто привык во всем искать исключительно выгоду и исключать любой намек на «неправильное» потомство.

С очередным витком отчаяния я вчитывалась в графу о парах этих страшных, рациональных до мозга костей существ, которые полагаются не на эмоции, а исключительно на разум. Так я узнала, что Доминик меня ненавидит. Вероятно, жгуче, яростно и неистово. Ненавидит так, как может ненавидеть тот, кому были неведомы эмоции долгое время: раз и навсегда, как бы парадоксально это ни звучало. Высшие не могли, а может, просто забыли, какого это совмещать разум и эмоции, отказавшись от последнего. Потому, если чувства изредка возникали в том, что когда-то было душой, высшие более никогда не меняли своего мнения, потому что второй случай возникновения какой-то эмоции был столь низок, что мог и вовсе никогда не случиться. А мне не посчастливилось вызвать у, вероятно, одного из древнейших и сумасшедших высших эмоцию. Настоящую, не имитацию, коими он любит себя тешить, а ту, что возникает раз и… в его случае – навсегда.

Я обрекла его на себя.

В тот самый момент, когда по глупости, ведомая лишь одними переживаниями и подростковыми эмоциями, поцеловала мужчину, сама того не понимая, вынудив его признать меня «своей». Он меня не любил, а искренне и, как ни больно это признавать, справедливо ненавидел, но избавиться уже не мог. Так же, как не мог и собственноручно убить. Его сущность этого не позволяла, что, вероятно, яростно бесило высшего, который оказался связан с… человеком.

По всей видимости, именно поэтому и возникли все эти испытания и проверки меня на прочность. Он просто мстил: жестоко, извращенно и убийственно, надеясь и одновременно страшась моей смерти, которую желал всем своим существом, но не мог себе позволить. А еще так же ждал, что его возненавижу я. Чтобы хоть отчасти поняла, какого приходится ему: терпеть и ненавидеть одновременно того, кого хочется убить, но нет возможности.

И я понимала, пусть он в это и не верил. Понимала…

Но, что меня обнадеживало: высшие были не бессмертны. К сожалению, далее повествование обрывалось.

И все же… у меня появилась надежда, а так же примерное понимание происходящего. Да, я по-прежнему ненавидела Дома и злилась на него за то, как он мучает меня. Но теперь, по крайней мере, этому появилось толковое объяснение. А, учитывая, что теперь он связан со мной и убить самолично не может… как знать, быть может, я смогу и это обыграть? Главное, придумать как! Но что-то мне подсказывало, что я справлюсь и с этим. Не даром же я продержалась так долго?! Пока что судьба мне благоволит…

Но воодушевление мое было недолгим, так как уже на следующий день, когда раны после Арены еще толком не затянулись, в мою комнату пришла Лирана и сообщила очередную весть:

– Сегодня вечером начнется Охота. Ты – цель.

– Что? – опешила я. – Ты же говорила, что на Охоту попадают только победители Арены!

– Ламия лидировала, пока не нарушила правила и не была убита. Теперь ты – фактический победитель. Готовься, – коротко отозвалась она и уже намеревалась уйти, как я ее остановила:

– Стой! Если я смогу победить… – начала я, но на этом моменте лицо высшей озарилось презрительной усмешкой, как олицетворение ее веры в меня и мои силы. – Что я получу, если выиграю?

– Ставка всегда одна, – холодно отозвалась Лирана, забыв про улыбку. – Эквивалент разный, – добавила она, а когда я уже совсем поникла, продолжила с таким видом, что я заподозрила ее в скрытой… злости? Или, быть может, зависти? – Однако хозяин дал понять, что отпустит тебя. Но только в том случае, если ты справишься, – удивила она меня. Впрочем, кажется, и она сильно негодовала, хоть и пыталась это скрыть.

Лирана вообще казалась мне очень… странной высшей и самой эмоциональной, невзирая на написанное в спрятанной мной энциклопедии. И ее эмоции были вполне искренними. А вот скрывала она их из рук вон плохо.

– А если не справлюсь? – помня о том, что, по идее, Доминик не может позволить мне умереть, задалась я вопросом. Опять же, если верить тому, что написано из совершенно неизвестного и непроверенного источника.

– Об этом он не высказывался. Выводы делай сама, – скупо и злорадно усмехнулась высшая, оставляя меня с осознанием, что не стоит верить всему, что прочла.