Агуня

Глава 9.

Рассеянного солнечного света хватало, чтобы рассмотреть внутреннее убранство шатра, которое напоминало будуар гаремной фаворитки.

Тончайшие шёлковые занавеси струились с высоты купола и делили помещение на зоны. Откуда-то доносилась едва слышная умиротворяющая музыка. Плавал ароматный дымок из курильниц. Сразу за порогом слуги, облачённые в дымчато-серые одежды, подали нам чаши для омовения рук. В воду было добавлено розовое масло, и я, наплевав на приличия, с удовольствием умыла еще и лицо. Хоть кожа у меня теперь почти драконья, но всё равно пылала, обожжённая солнцем и обветренная встречным потоком воздуха во время полета. Приняв влажные салфетки, которыми мы промокнули влагу, слуги с низким поклоном удалились, а меня Кощей повел дальше. Ступая по мягким коврам и путаясь в занавесках, я шла по шатру, надеясь, что еще поживу немного. Филипп привычно сидел на горбу и был необычайно тих.

— Проходи, — отодвинув очередную тряпичную стену, пригласил Кощей к возвышению, заваленному подушками в парчовых наволочках, разнообразных цветов, форм и размеров.

Посредине стоял не то большой поднос, не то низкий столик с трёхэтажной фруктовницей, на которой живописно разложили дивные для этих мест и времени года плоды. Грозди белого и красного винограда прикрывали небольшую связку мини-бананов, наполовину очищенный гранат манил драгоценными зернами, крупные мандарины подчёркивали матовую зелень яблочных боков.

Невольно рот наполнился слюной, но я отвела взгляд от вожделенных лакомств. Кто там говорил, что в доме врага горек хлеб?

— Присаживайся, — продолжал демонстрировать гостеприимство колдун.

Прикинула, как нелепо буду выглядеть, если поползу вглубь помоста, и присела на край, подложив валик с золотыми кистями под спину. Кощей хмыкнул и тоже устроился с краю, небрежным жестом подвинул и поставил между нами столик. Щёлкнул пальцами, и тут же неведомо откуда появились серые, как тени, слуги, расставляя расписные тарелки с горячими пирожками, пиалки с засахаренными орехами и ягодами. Последней поставили маленькую жаровню, на которой в джезве закипал кофе.

Поймав только ему ведомое мгновенье, хозяин снял посудину с огня и сам разлил в миниатюрные, на один глоток, чашечки.

— Угощайся, — предложил он и, видя, что не тороплюсь принять приглашение, добавил: — Не бойся, травить не стану. Ты мне живая нужна — долг за тобой, а он, как известно, платежом красен.

Уйти в полную несознанку я решила, как только поняла, что сразу убивать Кощей не будет. Поэтому постаралась изобразить лицом крайнюю степень удивления.

— Да когда же я тебе задолжала, мил человек? Не припомню, чтобы мы раньше встречались, — всматриваясь в затенённое капюшоном лицо, спросила: — Или знакомы мы?

Царь расстегнул фибулу, стягивающую края плотной ткани, отбросил колпак и сбросил плащ на пол. Хорошо, что руки лежали на краю помоста. От неожиданности пропоров ковер, вцепилась когтями в доски настила.

Незаметно выдохнув, хмыкнула:

— Тебя бы не забыла!

Кощей был настолько хорош, что я впервые по-настоящему пожалела о своем уродстве.

Сказочный принц из восточной сказки, заблудившийся в среднерусских лесах. Настойчиво уговаривала себя не пялиться на него, но не могла отвести взгляда от миндалевидных глаз цвета перезревшей вишни в обрамлении идеально изогнутых ресниц.

Белая одежда неместного кроя выгодно подчёркивала смуглость безупречной кожи с едва уловимым оливковым оттенком. Бородка и усики очерчивали лицо и губы настолько тонкой линией, что казались нарисованными тушью тонкой кистью искусного художника.

Поняв, что я зависла, а кофе остывает, длинными музыкальными пальцами он подхватил чашечку и грациозно поднёс к чувственным губам. Ноздри аристократичного, с легкой горбинкой, носа, уловив аромат напитка, чуть дрогнули.

«Мне это не надо! Мне это не надо!! Мне это не надо!!!», — твердила как молитву фразу-нейтрализатор ненужных гормональных всплесков, но впервые она не помогала.

Всего сутки назад хихикала над глупостью влюблённой Василисы, и вот Вселенная отомстила.

Филипп, до этого бродивший между подушек, пришёл, лег на колени, громко замурчал и стал незаметно для Кощея, но чувствительно для меня всаживать в сохранившуюся от прежнего тела ногу когти. Приговаривая ментально:

«Приди в себя! Не блажи! Мозг включи!»

Это помогло настолько, что, когда я потянулась за своей чашкой, рука не дрожала. Почти.

— Почему ты меня боишься?, — заметив тремор, спросил колдун.

— Тебя все боятся. Ну и я за компанию, — попыталась отшутиться, но царь не сводил требовательного взгляда, ожидая ответа. — Наслышана о твоей жестокости, а ты меня должницей объявил.

— Жестокость, говоришь?, — как-то отстранённо проговорил Кощей, скользя взглядом по узору ковра у себя под ногами. — Слышала выражение: не мы такие — жизнь такая? Это я сказал. Слышала мою историю?

— Василий поведал версию.

— Правильно сказала: версию. Но никто не знает, как всё было на самом деле…, — и опять взгляд собеседника заскользил по цветным завиткам.

— Может, поделишься? Если это не смертельная тайна, конечно, — робко предложила я, сгорая от любопытства.

— Слушай, если интересно…

Мой отец был одним из самых могущественных волшебников Магрибского султаната. Звали его Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Предки отца накопили несметные сокровища, что позволило ему после окончания эль Машрибского магического медресе не думать о хлебе насущном, служа государству и выполняя приказы правителей. Гассан, отработав положенный срок на благо султаната, с разрешения отца создал на краю пустыни оазис, выстроил в нем дворец, больше похожий на крепость, и уединился. Единственной страстью молодого человека была наука. Живя отшельником, изучая свитки и книги по магии, которые скупал по всем доступным ему мирам, отец совершенствовал своё мастерство. Однажды в его руки попала небольшая ветхая тетрадь, которую, как ни бился, он был не в силах прочесть. Все известные языки, изученные за долгие годы, все заклятия, разработанные для переводов, не помогали. Мог прочесть слова, но не мог постичь их смысла. Тайна, которую невозможно разгадать, сделала его одержимым. Гассан не расставался с книжонкой ни днём ни ночью. Даже во сне бормотал слова, прочитанные днём. Однажды он проснулся оттого, что почувствовал чьё-то присутствие. При тусклом свете ночника увидел девушку и подумал, что уже умер и его встречает пэри из райского сада Создателя — так прекрасна она была. Но все оказалось не так. Не ведая, читал он заклинание призыва демона из Тёмного мира, которое необходимо было повторить тысячу и один раз. Отозвалась суккуб Лолит. Обычно демонессы похоти сами выбирают себе жертву, которую иссушают своей страстью. Но призванная становится самой нежной, самой покорной любовницей. Три месяца Гассан и Лолит наслаждались обществом друг друга, а потом действие заклинания ослабло и она ушла, захватив с собой злосчастную тетрадь. Сначала волшебник скучал без возлюбленной, но вскоре ему доставили новую партию свитков и фолиантов, и он, увлёкшись исследованиями, забыл обо всём. Лолит тоже была бы рада забыть о приключении, но не смогла. Заклинание временно изменило не только её характер, но и физиологию. Суккуб ждала дитя.

Прошло почти двадцать земных лет и зим, прежде чем Гассан узнал, что он стал отцом. Беременность у демонесс длится девять земных лет, еще десять необходимы для того, чтобы новорожденный адаптировался к жизни и смог жить без матери. По истечении этого срока Лолит принесла корзину с младенцем бывшему любовнику, небрежно поцеловала обоих и исчезла навсегда. Несчастный маг был в шоке. Дети доставляют столько хлопот! Их необходимо регулярно кормить, сам он часто, увлёкшись работой, забывал есть по нескольку дней. Их необходимо обучать, а значит, отвлекаться от дел. «Я не готов быть отцом!», — топал ногами и кричал пятидесятилетний мужчина, глядя на сына, не думая, что ребёнок демонессы запоминает каждое слово. Семейная пара старых слуг, которые жили во дворце и ухаживали за своим господином как за малым дитём, взяли на себя опеку и над его сыном. «Как звать младенца?», — спросила служанка, унося корзину. Гассан разворачивал свиток, написанный мудрейшим шейхом Канже эль Мусад Фаххамом, и, уже ничего не слыша, начал читать вслух: «Шейх…» Старушка кивнула и вышла. Прошло еще пятнадцать лет. Люди не понимали, почему я почти не вырос и выгляжу как двухлетний ребёнок, а не юноша. Отец по-прежнему не обращал на меня внимания, но разрешил приходить к себе в кабинет, где я просиживал целыми днями, наблюдая за его работой и слушая рассуждения. Поначалу он неприязненно косился на моё присутствие. Но, видя, что я не шалю, не трогаю его книги, не задаю вопросов, привык и даже стал рассказывать, над чем он сейчас работает. Конечно же, это был разговор с самим собой, но я запоминал и впитывал каждое слово. Однажды повторив за отцом формулу левитации, над которой он бился, почувствовал, что оторвался от пола. Не высоко и на мгновенье, но это случилось. Потом были другие формулы, другие заклинания, но мой магический резерв был так мал, что сил не хватало почти ни на что, зато память была безгранична. Гассан тоже не пользовался найденными сокровищами — он был теоретиком. Находил, выписывал, систематизировал и ставил на полки. Поэтому когда неожиданно и незвано в гости явился племянник — начинающий чародей — и увидел, какими сокровищами владеет дядюшка, то без всяких хлопот лишил его физического тела, превратив в джина, и запер в бутылке из-под вина, которую они вместе распили, отец даже не отмахнулся от злодея. Меня, тихо сидевшего в своем углу, брат не заметил. Но когда начал в доме наводить свои порядки, то приказал выгнать вместе со старыми слугами в пустыню, в надвигающийся хабуб — пыльную бурю. Как плакали старики, как просили оставить меня в доме, но новый хозяин был непреклонен, и нас палками погнали за границы оазиса, магически защищённого от песков и ветра. Было душно и удивительно тихо. Несмотря на это, старик торопил нас к россыпи валунов, чтобы укрыться за ними. Мы с трудом бежали по рыхлому песку изо всех сил, а вокруг становилось всё темнее и темнее. На бегу я смог оглянуться и увидел, как на нас надвигается плотная туча чёрно-багрового цвета высотою до неба. Мы со старухой упали за самый большой камень, а старик накрыл нас потрёпанной кошмой, которую нёс на себе как плащ. Ветер завыл, раскачивая наше сомнительное убежище, заставляя сильнее вжиматься в песок. Не знаю, сколько времени прошло, наверное я заснул. Потому что когда с трудом смог выбраться из-под слоя песка и навалившихся на меня тел, была ночь. Почему-то я знал, что мои слуги мертвы — они не смогли пережить бурю. Огромные звёзды висели над самой головой. До этого мне ни разу не удавалось выйти из дома после заката, и меня пугал вид ночных светил. Со всех ног бросился бежать, не понимая куда и зачем. Когда край неба стал светлым, а я едва плёлся от усталости и жажды, случайно наткнулся на караван торговцев, пережидавших бурю, прошедшую стороной от их лагеря. Меня напоили, накормили, стали расспрашивать, но я твердил только своё имя: «Шейх… Шейх… Шейх…» Пересохшее горло и рот не могли произнести все звуки верно. Так я стал Щей. Торговцы шли к морю, в караване были люди разной внешности, языков и одежды. За мной никто не следил, и я во время стоянок бродил между костров, наблюдая за их жизнью. Однажды увидел, как мужчина, больше похожий на скелет, гнул свое тело. Он забрасывал ноги за шею, стоял на голове, складывался так, что было непонятно, где руки, ноги, и почему голова здесь, а не в другом месте. Мне было так интересно, что я сел рядом и попытался повторить. Что-то получалось, что-то нет, но я был настойчив, а странный человек отвлёкся и стал меня учить. Когда у меня получалось хорошо, он приговаривал: «Ха, Щей!» (*ха — «да» на хинди) Говорил он это часто, и окружающие стали звать меня Хащей.