Пять Вечностей

2. Мерцающее Сияние и восхищение Эллы

Примечания:

Визуал: https://vk.com/photo-215800780_457239473

--------------------

Элла росла ребёнком смышлёным, книжки уплетала больше еды. Все тогдашние друзья с раскрытыми ртами слушали её истории, которые были лишь повторением того, что она вычитала. Но дети поражались её пересказам, говорили, что она много чего знает и ещё больше будет знать, когда вырастет.

Книг становилось меньше, а её тяга поглощать — больше.

Так продолжалось до того момента, пока в её руки не попала книга о печатях. Она открыла в себе дар к ним. Начала с основ, обучалась сама, в деревне не было того, кто бы мог её научить, поэтому овладевала искусством она самостоятельно и преуспевала в этом. К пятнадцати она уже помогала односельчанам своими возможностями: лечила хворь, спасала урожай, строила дома. Ей не было сложно, хотя она отчётливо понимала, как вместе с силой печатей уходит её собственная сила. Если она будет неосторожна, накладывание печати может стоить ей жизни. Почему-то в книге об этом не говорилось, и тогда она сделала свои собственные заметки для такого же пытливого умом ребёнка, как она сама.

Элла росла и вместе с ней росли её желания и амбиции. Деревня сжимала и давила. И если раньше Элла довольствовалась окрестностями, то потом и их стало недоставать. Она знала округу, знала, что прячется за каким деревом, какие в лесу есть ягоды и грибы, какие грибы ядовиты и опасны, она знала, какие животные там водятся, какие у них повадки и привычки, следы и метки, она знала, как движутся солнце и луна, когда их больше, а когда меньше, она могла вычислить, когда пойдёт снег и когда вновь станет тепло, знала, когда и какие цветы растут, где им лучше, а где хуже, знала своих односельчан как облупленных вместе с их собственной историей — ничего не утаилось от неё. Изучать больше было нечего.

Вначале она терпела, ради родителей, ради всех своих знакомых и близких, она знала, её печати нужны здесь, без них деревня не сможет, уже не сможет. Она её изменила, обратила неудачной стороной для себя, но в двадцать пять, когда уже ей было пора замуж, когда нужно было заводить ребёнка, она не выдержала. Не смогла с этим согласиться, ей нужно было совершенно другое — не семья, а знания, которыми полнится этот мир. Ведь всего так много, что не счесть, а она сидит взаперти и видит одно и то же несколько лет подряд. Это несправедливо. Она помогала деревне всеми силами, она заслужила претворить свои желания.

Её слова не остались глухими. Люди их услышали и с грустью на сердце отпустили.

Элла была благодарна, но вместе с тем ощущала, как отрывает от себя кусок жизни как из книги страницу: это неправильно, непривычно, так не должно быть, но она уже решилась. И так начались её странствия. Как в деревне она не изучала каждую травинку, но самые важные и весомые книги старалась отхватить. Бывало и так, что за чтением она проводила весь день, накладывая на себя печати, чтобы не испытывать голода и усталости. Одна деревня, вторая, целый город и море книг, в которых описаны предания и сказки, необычной красоты явления и пугающие сознание чудища, другие страны и их культура. Всё это Элла желала увидеть своими глазами, потрогать, поговорить, наложить печать. Прикоснуться своим существом и оставить слепок на душе.

Она отправилась в дальнейшее странствие, но оказалась разочарована. Она видела другие народы, но они ничем не отличались от тех, что она видела раньше, не отличались даже от тех, с кем она жила двадцать пять лет. Природные явления были намного более красивыми как картинки, нежели в действительности: что идущий снизу вверх водопад, что круглая радуга, что обволакивающая шапка облаков на пике горы, что поле разноцветных цветов, которые, если верить мифам, являлись прародителями всех остальных цветов Кодатского континента, что звери, которые, казалось бы, должны были вымереть сотню лет назад.

Элла ничего не испытывала. Будто потеряла все те детские чувства и желания, которые были с ней там, в родной деревне, будто детское озорство и пытливый интерес себя изжили, будто она перестала чувствовать, пока путешествовала, будто она так устала от дороги, от того, что всё одно и то же, от того, что ей больше, по сути, нечего видеть. Будто она увидела всё, хотя понимала, ничего она ещё толком не видела — только иллюстрации из книжки.

Когда она добралась до города, то поспешила в библиотеку, взяла кипу книг и начала их жадно изучать. Впитывала новые знания, запоминала картинки и снова отправлялась в странствие. И так повторялось из года в год, пока она не потеряла надежду и уверенность в себе, в том, что может что-то испытывать. Это бесчувствие было таким врождённым, таким закоренелым в ней, что она не представляла, как от него избавиться. Как вырвать эту страницу своей жизни. Она изнывала ночами, днём поглощала книги, уже не накладывая печати, уходя в чтение с головой и заставляя — принуждая себя испытывать чувства. Но они были глухи. Словно омертвели.

Сама эта мысль пугала Эллу до холодных пальцев рук и ног, до дрожи в теле и раскола в сердце. Тогда она решила отложить все книги и встречаться с миром без подложки. Странствия вновь начались. На них ушли года, а чувства всё не возвращались. Лишь иногда она смеялась с людьми, иногда улыбалась и иногда грустила о том, чего она не может получить. Она не считала, сколько прошла, как далеко зашла, только знала — путь её не окончен, он и не близок к завершению, ей ещё идти и идти. Как тем солдатам из той странной байки…

И она шла: видела густо поращённые земли, земли полные песка, земли, окутанные глубокой зимой и снегом. Элла была на пике своих сил, о печатях давно позабыла. Одежда, которую ей продали, обещая защиту от холода, была не такой действенной. Она замерзала. Пальцы болели, лицо онемело, она постоянно шмыгала носом, а из глаз неожиданно пошли слёзы. Она принялась их растирать, больно давя на веки. Она чувствовала себя оставленной — брошенной. Самой собой. Не своими односельчанами, не явлениями природы, а собой — которая не дала себе испытывать чувства. Было одиноко и горько. Хотелось захлебнуться слезами, подавиться соплями, хотелось сделать хоть что-то, чтобы стало легче, но она не могла.

Элла открыла глаза и устремила взгляд в тёмное ночное небо, покрытое россыпью белоснежных звёзд. И неожиданно от горизонта, вздымаясь вверх, появился фиолетовый столп света, который будто бы разламывался на составляющие, расходясь как ветви у деревьев, как «руки» у молний. Элла подумала, что это всё, но столп стремился выше, менял свой цвет на красный и разрывался искрами в высоте, а затем опадал искрами. За ним появился второй и третий, они повторили его путь, освещая небо и одиноко сидящую на сугробе Эллу, которая застыла и внимала происходящему с зачарованием и восхищением, хотя её сердце мерно билось, дыхание было ровным, ничего в её организме не кричало о том, что она видит чудо, но она это чудо ощущала своей душой.

И тогда она протянула руки. Она понимала, что до неба не достать, не дотронуться, но она хотела, хотя бы попытаться. Она начала говорить слова печати, которая должна была сохранить природное явление в замершем существовании, хотя бы на мгновение. Элла не хотела, чтобы оно уходило, ведь что-то внутри подсказывало, что столпы света не задержаться, они уйдут, а она этого не хотела. И она задержала их. Оставила перед собой, и так сидела с протянутыми красными руками и застывшей на губах печатью.

Она замерзала. Понимала, что ей нужно идти, нужно двигаться, нужно не оставаться на месте, но она не могла. Так её поглотили лиловые молнии, вздымающиеся наверх, разрывающие небо своими красочными цветами и отпечатывающееся на её сердце воспоминаниями. Она поняла, последними воспоминаниями.

Так она и осталась сидеть. Так её и нашли, вместе с Вечно мерцающим Сиянием.