Читая Маркса...

По линии дальнейших разоблачений филистерской «мистики» товарного обращения и процесса производства товаров идет целый ряд образов: «Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом, обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле, на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать»[130]. В этом же сатирическом плане – образ «алхимической реторты» обращения товаров, той средневековой знаменитой реторты, в которой алхимики в черных плащах и остроконечных шапках варили всякую дрянь в уверенности получить чистое золото: «Тождество продажи и купли предполагает… что товар становится бесполезным, когда он, будучи брошен в алхимическую реторту обращения, не выходит из нее в виде денег, не продается товаровладельцем, а следовательно не покупается владельцем денег»[131]. «Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, в которую все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла. Этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых, не говоря уже о менее грубых res sacrosanctae…»[132]. К этому же типу относятся образы «Капитала» из области религии, Библии: «Капиталист знает, что всякие товары, какими бы оборвышами они ни выглядели, как бы скверно они ни пахли, суть деньги в духе и истине, евреи внутреннего обрезания, и к тому же чудотворное средство из денег делать большее количество денег»[133].

Меновая стоимость «отличает себя как первоначальную стоимость от себя самой как прибавочной стоимости, подобно тому, как бог-отец отличается от самого себя как бога-сына, хотя оба они одного возраста и в действительности составляют лишь одно лицо»[134]. «Как на челе избранного народа было начертано, что он – собственность Иеговы, точно так же на мануфактурного рабочего разделение труда накладывает печать собственности капитала»[135]. Анализ вопроса о накоплении капитала и о кругообороте простого воспроизводства сопровождается ироническим: «Это – старая история: Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова…» Капитал в роли праотца Авраама!

И не только Авраама, – иронический Авраам превращается в другом месте в саркастического Ирода: «Англичане, которые склонны принимать внешнюю форму проявлений за причину, часто считают причиной длинного рабочего времени то огромное расхищение детей, которое капитал при зарождении фабричной системы производил, как Ирод, в приютах для бедных и сирот»[136]. Наконец появляются и саркастические евангельские плевелы в вопросе о безработице английских сельскохозяйственных батраков.

Налаженное на капиталистический манер сельское хозяйство, с одной стороны, и избыточные рабочие руки батраков, сравниваемые капиталистом с сорной травой, но в то же время необходимые ему как резервная армия, понижающая зарплату батрака, – с другой: «Поле, очищенное от плевел, и человеческие плевелы Линкольншира… вот противоположные полюсы капиталистического производства»[137].

И наконец, уже не в плане «мистики» – иронические образные сравнения, взятые из области бытовых отношений буржуа – или супружеских или застольных, так сказать, по части буржуйского аппетита или по части «поэтической души» буржуа: капиталистическая «душа» средств производства соединена в голове буржуазного экономиста теснейшими «супружескими узами с их материальной субстанцией»[138]. Мак-Куллох и К° в минуту теоретического затруднения превращают капиталиста в «доброго бюргера, которому нужны только потребительные стоимости, которого мучит поистине волчий аппетит к сапогам, шляпам, яйцам, ситцу и другим потребительным стоимостям, имеющим весьма непосредственное отношение к семейному очагу»[139]. Наконец область иронических «поэтических» образных сравнений, подчеркивающих через свой контекст, что, собственно говоря, дело тут не поэтическое, а совсем даже наоборот… «Как олень жаждет свежей воды, так буржуазная душа жаждет теперь денег…»[140]. «Наш владелец денег, который представляет собой пока еще только личинку капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все-таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Его превращение в бабочку, в настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения…»[141]. Ирония образа тем острее, что, как известно, невинная бабочка-капиталист извлечет свой доход, конечно, не из сферы обращения, как саркастически «обещает» Маркс, а из сферы производства, из выжимания прибавочной стоимости.

Образное сравнение, образ-иллюстрация и пояснение, вплетенные Марксом в текст «Капитала» в порядке детали, переходят часто в более значительное художественное образное обобщение, в известный момент перерастающее в научный прием исследовательского порядка. Речь идет о персонификации капитала. Капитал будет двигаться, говорить, пить портвейн, петь пьяные песни, нанимать, продавать, рассчитывать, одним словом – действовать.