Читая Маркса...

Неужели же привилегия покупателя – приобретать товары – ниже стоимости! «Нет надобности даже напоминать, что покупатель, в свою очередь, станет продавцом. Он уже был продавцом, прежде чем стал покупателем»[200]. Нельзя допускать существование класса, который потребляет, не производя. Маркс мягко называет это иллюзией.

Конечно, прибыль можно себе платить из собственного кармана, но… это отнюдь не метод «обогащения»[201]. Конечно, можно и надуть. Старый еврей, торгующий еще более старыми монетами, конечно, может продать фартинг времен королевы Анны за гинею, но увеличится ли от этого запас благородного металла страны? Фигурки фабрикантов, менял, ростовщиков и торговцев суетливо-беспомощно мечутся взад и вперед. Все напрасно. «Весь класс капиталистов данной страны в целом не может наживаться за счет самого себя»[202]. Destut de Tracy думает иначе, может быть потому, что он член Института (De France). Движение, суету, верчение Маркс чувствует и говорит им: «Как ни вертись, а факт остается фактом»[203].

Ваше ожидание напряжено. Загадка налицо – она сейчас и разрешится. Она формулирована так, что интригует: «Итак, капитал не может возникнуть из обращения и так же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении. Сейчас, сейчас…» Маркс бросает: «Hic Rhodus, hic salta!»[204] Маленькая пауза перехода к следующему разделу… Главное действующее лицо сейчас появится на сцену.

Его появлению предшествует несколько секунд подготовки. Чтобы довести до конца напряжение ожидания, логически, совершается последний шаг: раз в метаморфозе Д – Т – Д увеличенной сумме Д предшествует Т, ясно, что увеличение Д может произойти только из товара. Но этот особенный товар обладает чрезвычайно любопытными свойствами: товар, творящий товары… На рынке есть «такой товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости…»[205] «И владелец денег находит на рынке такой специфический товар; это – способность к труду, или рабочая сила»[206].

Итак, появляется рабочий. Его встреча с капиталистом происходит на рынке. Она характеризует лишь определенный исторический этап: ее историческая характеристика – повторение мотива первой фразы «Капитала», первого исторического ограничения темы: дело идет о капиталистическом способе производства. Рабочий должен быть «свободен» в двояком смысле слова: «во-первых, он должен располагать своей рабочей силой как свободная личность своим товаром, во-вторых, не должен иметь для продажи никакого другого товара, должен быть гол, как сокол, свободен от всех предметов, необходимых для практического применения рабочей силы»[207].

Много бичующей иронии влагается Марксом в слово «свобода» в этой главе. Сдержанное негодование чувствуется в каждой строке. Сначала оно не на первом плане: внимание холодно устремлено на анализ своеобразного товара – «рабочая сила». Суть в выводе: стоимость рабочей силы меньше стоимости, создаваемой рабочей силой. В этом – основание возможности эксплуатации, присвоения чужого труда. Еще один холодный логический, но полный ядовитой иронии вывод: рабочий кредитует капиталиста, ибо последний потребляет рабочую силу ранее, чем ее оплачивает. Пока еще мы все на шумном крикливом рынке. Но производство прибавочной стоимости, процесс потребления рабочей силы совершаются не на рынке. Здесь лишь совершается обмен «эквивалентов», покупка рабочей силы.

«Мы оставим поэтому эту шумливую господствующую на поверхности общества, открытую для всех и каждого сферу и вместе с владельцами денег и владельцем рабочей силы спустимся в сокровенные недра производства, у входа в которые начертано: „Вход разрешается только по делу“»[208]. Мы ознакомились сейчас с производством капитала. Наконец-то перед нами откроется тайна добывания прибыли.

Логически тема отдела закончена. Но Маркс не может сдержать накипевшего негодования. Оно прорывается бурной своей страстностью, вскрывая основы творческого процесса: вывод еще неизвестен читателю, но уже известен Марксу. Он дает все предшествующее лишь потому, что знает последующее. Его основной вывод, его критерий для отбора явлений все время в центре его творческого внимания; он сказывается в отборе явлений, но еще не формулируется как таковой.

Расставаясь с рынком, Маркс клеймит его проклятием своей иронии. Вспомним его уже цитированную нами гневную речь: рынок – «настоящий эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бентам! Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например, рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица… Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обменивают эквивалент на эквивалент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит. Бентам! Ибо каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связывающая их вместе, это – стремление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстие, личный интерес. Но именно потому, что каждый заботится только о себе и никто не заботится о другом, все они в силу предустановленной гармонии вещей или благодаря всехитрейшему Провидению осуществляют лишь дело взаимной выгоды, общей пользы, общего интереса»[209].

Здесь – особенно яркий пример приема драматизации у Маркса. Резким драматическим штрихом – через взаимодействие двух олицетворений – кончается мысль главы в предвосхищении вывода (ведь еще ничего по существу не сказано об эксплуатации. О ней будет речь лишь на следующих страницах) и в завершении иронии и негодования. Здесь Маркс драматизирует выводы, персонифицирует их до указания на мимику: расставаясь со сферой, «мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших dramatis personae [действующих лиц]. Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить»[210].

Теперь уже внимание читателя не напряжено, а захвачено. Оно уже не ждет, а все время впитывает материал предлагаемых выводов, раскрытия «тайны». Характерно, что наиболее драматические моменты – что и понятно – падают у Маркса на конец отделов, на вывод. Начало отдела обычно спокойно. Третий, четвертый и пятый отделы теснейшим образом спаяны. Здесь суть и центр, обусловливающий как предыдущее, так и последующее. Вывод о производстве прибавочной стоимости уже эмоционально предвосхищен во взрыве негодования второго отдела. Логически даны уже его предпосылки, ибо обосновано, что стоимость рабочей силы меньше стоимости, производимой рабочей силой. Теперь перед нами вопрос о взаимной зависимости обеих стоимостей. Какова она, как исторически развивается присвоение чужого труда, чем обусловлено количество прибавочной стоимости? Отделы, отвечающие на этот вопрос: третий – «Производство абсолютной прибавочной стоимости», четвертый – «Производство относительной прибавочной стоимости», пятый – «Производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости».

Эти главы идут в смысле настроения crescendo.

Пятая глава, открывающая третий отдел, – анализ процесса труда и процесса увеличения стоимости. Каков бы ни был этот процесс по своей конкретной форме, в какую бы эпоху он ни происходил, в труде всегда присутствуют три элемента: то, чем работают, то, над чем работают, и тот, кто работает. Обосновывается столь важный в системе марксизма примат техники: «Экономические эпохи различаются не тем, чтó производится, а тем, как производится»[211]. Перед вами вереницей проходят материалы и продукты природы. Дана великолепнейшая диалектика сырья: «Одна и та же потребительная стоимость, являясь продуктом одного труда, служит средством производства для другого труда»[212]. «Один и тот же продукт в одном и том же процессе труда может служить средством труда и сырым материалом»[213]. Нет застывших граней – перед вами процесс борьбы, движения, своеобразной «жизни» вещей, условий, дающих назначение и содержание вещам, проявление бесконечно разнообразных качеств материалов природы. В продукте, хорошо произведенном, следы прошлого труда сглажены. Вспышка остроумия: «Если средства производства и обнаруживают в процессе труда свой характер продуктов прошлого труда, то лишь благодаря своим недостаткам. Нож, который не режет, пряжа, которая постоянно рвется, и т.д. живо напоминают о ножевщике А и прядильщике В»[214]. Все это рассуждение – яркий пример удачного подчинения словесных средств мыслительному процессу. Фраза ясна и коротка. Вообще в I томе «Капитала» довольно часты недлинные фразы. Это – хороший признак. Густав Флобер остроумно советовал: сделать критерием длины фразы естественную длину человеческого дыхания. У Маркса: «Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок»[215]. Особенной образности и силы достигает язык Маркса, когда он говорит о труде: «Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно…»[216].

Со второго отдела пятой главы начинается снова самая последовательная и яркая драматизация. Она связывается с только что описанной. Маркс насмешливо напоминает о существовании своей жертвы – «нашего» персонифицированного капиталиста: «Однако возвратимся к нашему капиталисту in spe [в будущем]». Перед нами опять «наш» капиталист и рабочий. «Мы оставили его после того, как он купил на товарном рынке все факторы, необходимые для процесса труда: материальные факторы, или средства производства, и личный фактор, или рабочую силу. Лукавым глазом знатока он высмотрел средства производства и рабочие силы…»[217].

Далее следует процесс создания стоимости. Основная тема – доказать, что прибавочная стоимость – неоплаченный труд. Это доказательство развертывается в ряде картин, драматизированных до мелких мимических изменений капиталиста. Он лицом к лицу со своей «курицей, несущей золотые яйца», – стоимостью, приносящей прибавочную стоимость. Но дело происходит уже не на рынке, а в производстве, круг возможных объяснений возникновения прибыли сужен до предела: выход только один – неоплаченный труд. И тем драматичнее поиски другого выхода, когда сразу видно, что там – стена. Опять ироническое замечание: «…хотя сапоги, например, некоторым образом образуют базис общественного прогресса и хотя наш капиталист – решительный прогрессист, он, тем не менее, производит сапоги не ради них самих. Потребительная стоимость при товарном производстве вообще не представляет собой вещи, „qu’on aime pour lui-même“»[218]. Далее – ряд картин.