Читая Маркса...

* * *

Вопросы оценки Марксом русской общины, его отношения к русскому революционному движению и определения характера русской революции постоянно выделяются историками при разработке темы «Маркс о России». Однако ни один из этих вопросов нельзя осветить без предварительной характеристики другой темы, на базисе которой они построены и с которой тесно связаны, – «Взгляд Маркса и Энгельса на развитие капитализма в России».

Соображения и выводы Маркса по этому вопросу относятся преимущественно к первым двум десятилетиям после падения крепостного права. Это как раз и есть тот ранний период развития в России капиталистической формации, на малую исследованность которого постоянно жалуются и сейчас историки народничества. В.И. Ленин, как известно, сосредоточил свою работу о развитии капитализма в России на материалах более поздних десятилетий. В работах Маркса и Энгельса и в их переписке – море материала как раз по этому раннему периоду. Особенно драгоценна переписка с Н. Даниельсоном, присылавшим Марксу целые горы материала о России. Некоторые из изданий были весьма редкими и трудно доставаемыми, другие даже предназначались лишь для служебного пользования (Даниельсон, нарушая все запреты, все же посылал их Марксу).

Сейчас передо мною, разумеется, не стоят задачи подробной характеристики этого материала. Я отмечу лишь некоторые существенные стороны вопроса, особенно в плане необходимого обоснования последующих выводов о русском революционном движении и русской революции.

Процесс развития именно капитализма в пореформенной России был для Маркса и Энгельса вне сомнений. Они полагали, что «начало новой промышленной эры» следует отнести примерно к 1861 г. Переход страны к капитализму становится «окончательным» после акта об освобождении крестьян. В письме к Даниельсону от 22 сентября 1892 г. Энгельс пишет даже о более ранней дате – о 1854 г. как времени обнаружения процесса, причем вопрос о роли правительства, устанавливающего покровительственные и запретительные пошлины, оценивается им как второстепенный момент, не меняющий существа процесса: «Раз уж признана эта необходимость перехода от примитивных методов производства, преобладавших в 1854 г., к современным методам, начинающим преобладать теперь, то становится второстепенным вопрос, был ли этот тепличный процесс поощрения промышленной революции путем покровительственных и запретительных пошлин выгодным, или даже необходимым, или наоборот»[261]. Тепличная атмосфера развития промышленности лишь убыстряла ход дела и втискивала «в какие-нибудь двадцать лет процесс, который при других условиях занял бы шестьдесят лет или более»[262]. При всех особенностях развития капитализма в России, Маркс и Энгельс постоянно подчеркивали и общие закономерности, которые свойственны капиталистическому развитию и более развитых стран. «…Я не вижу, чтобы результаты промышленной революции, совершающейся на наших глазах в России, отличались чем-нибудь от того, что происходит или происходило в Англии, Германии, Америки», – пишет Энгельс, хотя и усматривает некоторые отличия процесса русского экономического развития, скажем, от американского[263].

Основоположников марксизма интересует множество конкретных вопросов развития русского капитализма, причем в постоянном сопоставлении с другими, более продвинувшимися капиталистическими странами. При этом такое сопоставление никогда не ведет к отрицанию принципиальных моментов капиталистического характера. Для примера возьмем богатейшие по содержанию письма Энгельса к Даниельсону в 1891 – 1892 гг., в которых анализируются более широкие данные второй половины XIX в. Тут Энгельс сопоставляет, например, разложение крестьянской общины в процессе капиталистического развития сельского хозяйства России; специально останавливается на кулаках (причем Энгельс пишет этот термин русскими буквами), держащих трудовое крестьянство в положении эксплуатируемых, на громадных прибылях молодой русской буржуазии и т.д. Энгельс анализирует связь роста внутреннего рынка в России с урожаем. Неоднократно разбираются причины голода в России в начале 90-х годов XIX в. Оттеняется «огромная разница» между «старой мануфактурой» и современной крупной промышленностью. Перечень этот можно продолжить, но в этом нет нужды – для нашей цели он достаточен.

Особо важно подчеркнуть, что в числе центральных проблем для Маркса и Энгельса стоял вопрос о развитии в России рабочего класса. В этом отношении существен их острый интерес к работе В.В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России» (СПб., 1869) – книге, оцененной как «настоящее открытие для Европы», «выдающийся труд», «самая значительная книга среди всех, появившихся после твоего[264] труда о „Положении рабочего класса“»[265]. Само развитие в России нового класса капиталистического общества – рабочего класса – было для Маркса и Энгельса вне сомнений.

Только на основе этих «базисных» положений можно полностью понять общеизвестное и повсюду широко цитируемое мнение Маркса и Энгельса о роли русской общины в русском революционном процессе. Его нельзя ни давать обособленно как независимое, замкнутое, ни отрывать от него базу – понимание основоположниками марксизма процессов развития именно российского капитализма. Положение это многократно встречается у Маркса и Энгельса – напомним его в формулировке, данной в Предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии»: «…может ли русская община – эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного общего владения землей – непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада?

Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[266].

В этой формуле раскрывается важная мысль Маркса и Энгельса о возможности пути некапиталистического развития при переходе к социализму. Однако этим дело не исчерпывается. Этот вопрос тесно связан и с таким вопросом, как капиталистическое разложение общины.

Цитированное мнение Маркса и Энгельса об общине не оставалось неизменным. Оно изменялось вслед за развитием капитализма в России. А капитализм, развиваясь все сильнее и сильнее, разрушал общину и тем снимал вопрос о ее целесообразном использовании в случае победы коммунизма на Западе. Энгельс писал Даниельсону, что капитализм может успеть до наступления революции подорвать общину слишком глубоко[267] и тогда она не сыграет желанной для народников роли. «В 1854 г., или около того, – поясняет Энгельс, – для России отправными пунктами были: с одной стороны, наличие общины, с другой – необходимость создать крупную промышленность». И если бы на Западе «в свое время» свергли бы капиталистический режим «лет десять или двадцать тому назад» (это время примерно между Парижской Коммуной и второй русской революционной ситуацией), то Россия, как пишет Энгельс, «имела бы еще время остановить тенденцию своей собственной эволюции в направлении к капитализму»[268]. Но теперь этого уже нет! Это пишется уже в 1893 г., срок указанной Марксом и Энгельсом возможности исчезает в историческом процессе. «…Община у вас все больше сходит на нет», и, может быть, лишь «в некоторых наиболее отдаленных местностях вашей страны» будут использованы ее остаточные формы для новых общественных институтов. «Но факты остаются фактами, – подводит итоги Энгельс, – и мы не должны забывать, что шансов такого рода с каждым годом становится все меньше и меньше». Годом ранее Энгельс, размышляя над тем же процессом, писал Н. Даниельсону, ссылаясь на Маркса: «…если Россия и дальше пойдет по тому пути, на который она вступила в 1861 г., то крестьянская община обречена на гибель. Мне кажется, что именно сейчас это начинает сбываться. По-видимому, приближается момент, когда – по крайней мере в некоторых местностях – все старые социальные устои в жизни русского крестьянства не только потеряют свою ценность для отдельного крестьянина, но и станут для него путами точно так же, как это происходило ранее в Западной Европе». Вывод Энгельса был совершенно ясен: «Боюсь, что нам придется рассматривать вашу общину[269], как мечту о невозвратном прошлом и считаться в будущем с капиталистической Россией. Несомненно, таким образом будет утрачена великая возможность, но против экономических фактов ничего не поделаешь»[270].

Таким образом, недостаточно цитировать известные слова Маркса и Энгельса о возможности использования русской общины при опоре на коммунистическую революцию на Западе. Эту мысль основоположников марксизма надо брать в движении, а цитаты в их полноте: выводы их усложнялись, поскольку менялась русская экономическая действительность.

Грядущая общеевропейская революционная ситуация и последующая революция окажут сильнейшее влияние на ход развития российской экономики. «…Приближающаяся гибель капиталистического общества на Западе даст и России возможность значительно сократить свое прохождение через стадию капитализма, которое становится теперь неизбежным»[271], – пишет Энгельс.

Вдумываясь в определение характера русской революции Марксом, мы замечаем в его составе не одну, а по меньшей мере две проблемы. Первая – вопрос о буржуазной революции в России в ее конечной форме – буржуазно-демократической – в трактовке Маркса. Вторая проблема – последующая социалистическая революция. Темы эти нигде не смешиваются, но постоянно даются в тесной взаимосвязи, в последовательном соответствии. Сначала – о первой проблеме.

Задача сокрушения и ликвидации царизма принадлежит буржуазно-демократической революции в России. Маркс и Энгельс страстно ждут «русского 1789 года» – этот исторический образ Французской революции, много раз встречающийся в их произведениях и переписке, говорит за себя. В той «новой эре революций», в новой большой революционной конъюнктуре, которая, по Марксу, началась с первой русской революционной ситуации конца 50-х – начала 60-х годов XIX в., удар по царизму осуществляло революционное народничество. Деятельность его оценивается Марксом очень высоко именно с этих позиций. В письме к дочери Женни (по мужу Лонге) Маркс в апреле 1881 г. дает самую высокую оценку «Народной воле» и ее деятелям: «Это действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические». Они проповедуют цареубийство не как «теорию» и «панацею», а как неизбежный и чисто русский modus operandi[272]. Реальное значение народовольческой борьбы подчеркнуто Энгельсом: «В России в те времена было два правительства: правительство царя и правительство тайного исполнительного комитета»[273].

Высокая оценка объективного дела революционных народников, их реальной борьбы стоит у Маркса на первый взгляд в некоем «контрасте» с острейшей отрицательной оценкой теоретиков народничества. В то время как именно теоретическая работа Чернышевского и Добролюбова оценивается Марксом чрезвычайно высоко, теории Бакунина, Ткачева и даже «друга Петра» (Лаврова, к которому Маркс относился все же более мягко) оцениваются им резко отрицательно. Не говоря уже о разоблачении теоретических позиций Бакунина и о самой острой критике теорий «зеленого гимназиста» Ткачева, и «друг Петр» характеризуется как явный эклектик.