space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том

Костюмы рано или поздно всё же выпускают Лето на свободу, и испуганные сосульки начинают паниковать направляясь в самый север планеты, то есть куда глаза глядят, лишь бы не назад.

А вот не хотите ли послушать о том, что и у этих человожёров есть свои страхи? Страх быть съеденным, громадной молью обитающая в самых высоких местах, откуда пикирует с невыносимо медленной скоростью. Быстро двигаться она не может, артрит. Костюмы едва ли различают звуки, но чувствуют взмах крыльев, пусть и не могут поднять пуговицы высоко вверх; всегда ходят глядя вперёд, и быстро-быстро прячутся.

Моль падает на дома, множество сооружений, какие только могли построить костюмы без пальцев, разбрасывает щепки в сторону лапами и съедает дюжину костюмов за раз. Маленькие костюмята плачут потерявше родителей, но ничего с этим не поделаешь, они лежат между линолеумом и грязной землёй, и дрожат; а на линолеум у моли аллергия, она начинает чихать на иврите и превращается в гусеницу. А став гусеницей, её запрягают и она пользуется невероятным спросом среди путешественников; гусеница экспресс, поезд безрельсовый и без оплаты. Костюмы, разумеется, видно из-за небольшого ума, запирают гусеницу за забором с открытой крышей, откуда та улетает через несколько дней и нападает вновь на жителей планеты. Оно и понятно, гвоздей нет, а лестниц подавно. Кому эти лестницы вообще нужны на плоской земле?

Тем временем, люди попавшие в вселенную девятьсот тринадцать корчатся от боли. Потому что не слышат звуков, как те истошно плачут, когда их разрывают ножом слой за слоем. Умирают они в агонии, потому что костюмы не имеют сердец, да и крови они никогда в жизни не видели не понимают, что это очень важное вещество в теле жирных существ. Кожу сдирают, людей кидают в канаву; мышцы, вены, кости - видно всё Заражение, гниение, гангрена. Мучительная смерть и зловоние.

Одев на себя костюмы из человеческих кож, те могут почувствовать себя людьми, важной частью всех мультивселенных. Стать частью чего-то большего, чем их планета.

Однако, не без следа пропадают тела людей, в тех местах, где они были убиты, зарождаются новые виды хищников. Такие, как тараканы, опарыши, млекопитающие и членистоногие. В будущем они сожрут население планеты, и начнётся новая эра - внеземная.

Глава 44

Вдвоем, верхом на белом коне, запредельно далеко от центра земли, ездили мотоциклы и обсуждали место, где они родились. Один говорил второму, что чувствует, что где-то в мире точно есть места непохожие на их галактику, что где-то там, может даже на соседней по направлению к звёзде Бетельгейзе, есть планета, на поверхности которого живут существа, что растут из-под земли. Имени точно первый мотоцикл не знал, но предполагал, что будут называться из-подпочевки. Второй удивлялся фантазиям первого, но не уступал ему в схватке умов, и часто повторял, что когда-то на земле, где они живут, обитали и сами боги, что создали их. Первый резво ударял колёсами по животу коня, и тот ускорялся. Отставший догонял. И продолжал неистово утверждать о том, что и их предки когда-то ездили сами, и отказывались от услуг лошадей. Затем смеялись долго и громко, и добавляли, что это глупость. Они даже удивлялись тому, что вообще в их голову пришло такое нелепое умозаключение. Все знают, что колеса не могут ходить, очевидно ведь.

Впереди красовалась невиданная фантастика, красивее места было не найти на всю планету; пустошь и один камень. После ядерной войны ничего не осталось, и лишь этот единственный камень напоминал уцелевшей цивилизации о тех днях, когда на планете было что-то настолько уникальное, может даже покрытый когда-то мхом.

Животным мотоциклы не удивлялись, они часть экосистемы всей галактики. И, даже не придавали значения тому, что животные ели, уставали и падали без сил. Для большинства мотоциклов растение, которым пичкали животы кони, ничто иное, как мусор непригодный ни для чего. Ни один из них не интересовался тем, как и почему растёт растение и зачем животным есть? Не было дня в истории цивилизации, чтобы машины паслись на лугу и ощипывали траву. Никто не помнит тех дней. Мотоциклы и не могли представить, что те вещи о которых грезили, растут и на их планете, однако лишь в малом количестве из-за нехватки солнечного света. Туман был везде. Везде кроме луга, где росла трава. Для большинства мотоциклов, те места были лишь дорогой через которую можно сократить путь до следующей тропы, не больше и не меньше. Мотоциклы ни разу не видели растений, потому и не знали, что они у них растут. Хотя всё было столько же очевидно, что трава - это самые настоящие и живые из-подпочевки, как очевидным было и рассеивание солнечных лучей по космосу.

Второй был куда умнее своего младшего собрата, и чаще других придумывал новые вселенные. В одном из мест, где бы ему хотелось оказаться, было направление свободы. Первый не мог понять, что значит свобода и зачем она нужна, но второму всё никак не унималось, что свобода это то место, где можно было остановиться в местах, где нет бескрайних полян, ровных дорог, невидимых равнин, где не всё идеально. Неидеальное место было бы идеальным местом, говорил второй, не различая местности. Куда не глянь, везде мёртвое поле. А на свободе везде равнины и горы, подъемы и спуски, леса и озёра, места, где можно уединиться и отдохнуть от бескрайних плоских земель. Плакаты разбросанные по всему миру говорят о том, что такие места существовали.

Затем мотоциклы спрыгивали с коней и ложились спать. Из-за света фар они часто не замечали темноты вокруг планеты и света на тех чёрных участках, но стоило одному из них закрыть фары, как второй, чтобы не мешать спать первому, выключал свет и начинал тихо урчать в себя от удовольствия увидеть звёзды. Поутру один рассказывал другому о том, что он видел на небе, какие машины пролетали мимо них, какие звёзды сошли с орбит, а сонный кивал головой и дребезжал от холода, залезал на коня и мчал по пустоши в другую пустошь. Утром всегда случалось так, что самые важные вещи становились незначительными. Разговоры забывались, а фантазии кипели под баком. Новые истории не заставляли себя долго ждать. От скуки и непреодолимой пустоты нет других лекарств, кроме фантазий. Каждый из них думая про себя о жизни на других планетах, добавлял, что вытерпел бы все страдания, лишь бы покинуть эту одинокую планету.

Эти два мотоцикла существовали дольше всех. Последние из выживших. Они проходили на коне через множества умерших собратьев, уснувших машин, и тихо рвали на себе протекторы от боли, что даже ступать на них было самым жутким испытанием. Никого кроме них на всю галактику. Ни-ко-го... Почему они единственные выжившие? Куда же все исчезли?

Шли дни и месяцы, мотоциклы ходили по краю смерти. По краю ходили и лошади на которых они передвигались. Уставшие и обессиленные от тяжкого труда, жаждущие воды и еды. Извергами мотоциклы не были и всегда коротали время на пастбищах для животных, где было достаточно солнечного света, чтобы выросла трава, и кормили своих друзей. И в любом месте и времени в пространстве укорачивали дорогу через них.

Одни. Всюду. Везде. Однако же, второй часто задавался вопросом, почему случилась ядерная катастрофа, хотя и названия этого явления не знал. Часто думал, что это какая-то коррозия ,но предположить смерть всех разом от пепла не мог. Едва ли мотоцикл мог знать, что такое пепел и ядерная зима, когда он очнулся, всегда всё было так. Значит таким был создан мир.

Мотоциклы проснулись пару десяток лет назад, один на другом конце планеты, второй на другой стороне. К ним были привязаны кони. Кто им дал их, они не знали, но понимали, что передвигаться нужно на них. Оседлав их, мотоциклы нашли друг друга. Впервые тогда они и заговорили. И никто представить не мог, что поймут друг друга, но это случилось, они точно могли это делать. Мысли второго об средстве понимания оправдались, и впервые тогда он и понял, что невозможное вполне возможно, если верить в неё. Общаться на общем понятном языке - это не его глупые иллюзии, не крики внутрь, с которым ему приходилось спорить на протяжении всего пути. Теперь он мог говорить открыто и всегда слышать, что кто-то его не поддерживает и спорит. Конь споров не любил и всегда молчал. Кроме случая, когда в его ногу воткнулся острый камешек.

Затем, что-то приключилось, оба мотоцикла взлетели вверх как птицы и оказались в совершенно непонятном им месте. Множество крохотных машин вокруг, людей и животных. Большая кровать. Окно и невероятно много света. Это была комната маленького мальчика. По ночам на потолке мигали тонкие точки от ночника, представляя собой звёзды, а внутри огромного глобуса из песка и мха, крутилась планета и их обитатели, занимаясь одним и тем же каждый день, образуя пустыню. Они были белками в колесе бегущими по кругу. Позади глобуса сидел мужчина и о чём-то говорил, напротив него сидя смеялся мальчик, держа одного из коней с мотоциклом. Они озвучивали персонажей игрушек. И тогда мотоциклы поняли, что мира нет, что их жизнь выдумана, а их голоса - это голоса кукловодов. Что понимание их понимания, это понимание мужчины и мальчика.

Игры. Жизни. Судьбы. Конец. Смерть.

Глава 45

Один мальчик сдавал анализы в больницу по указу классного руководителя, и поставил их в холодильник, чтобы забрать на следующий день, а утром папа съел их, подумав, что это шоколад и превратился в поностра. Впитался в стену и прошёл между атомов к соседям, проглотил их, а те, удивительно чего с ним стало, попали в мир вони и удушья. Глаза щипало, глотка прыгала в агонии, пытаясь вытолкнуть исчадие нечистот.

Этот мир был фантастическим местом, на улицах гуляли фашисты в противогазах и снимали их у обычных людей, пытающихся выжить, а те падали на мокрую, грязную землю, рыдали, глотали воздух, пытаясь что-то выговорить и крепко держась за своё горло, погибали.

Из трупов вырастали деревья и очищали воздух, благовониями персика и яблок. Пока листья испускали аромат, тем временем вместо плодов, из цветков вырастали фашисты, целью которых было убить больше обычных людей, чтобы больше людей стали деревьями и облагораживали планету, очищали мир от вони.

Фашистские плоды падали на землю и катились по ней, родившись сразу с антидотами в крови против зловония и удушающего яда, яростно ели опавшие листья и вырастали в убийц. Вечером все они собирались в стаи около костра и обсуждали скольких людей смогли посадить в почву и сколько из них выросли в союзников и сколько в последующем их сыновья убили обычных жителей. Пламя горело горячо, прямо жгло до костей, и жарились на них умершие тоже вполне хорошо. Их ноги и руки покрывались золотистой корочкой, и фашисты снимали противогазы и принимались за трапезу, обгладывая кости. В каждом противогазе был отсек куда можно было кинуть еду и прожевать, у тех, кто ещё не мог терпеть запахов гнили, что было довольно удобно.

Засыпая, фашисты мечтали о убийствах, а утром же первым делом догоняли простых людей на улице и вонзали им вилы в спину и штыки в глаз, затем вытаскивали их из всё ещё живых людей, опираясь и отталкиваясь от тел. Некоторые из очень плохих фашистов не только забирали противогазы у людей, но ещё и вставляли в их рот тухлые части тела уже давно умерших, чтобы те мучались ещё больше и отрезали части тела.