space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том

Вполне было ожидаемо ждать, что мир уже не будет таким, как было раньше, и, вонь потихоньку стало отступать и планета начала покрываться запахом цветов и деревьев. Казалось, для убийц нет никаких занятий, и они начали убивать друг друга. Жители прятались. А вскоре, обычных людей стало настолько много, что они начали выбегать из укрытий и истреблять фашистов сами. Били кувалдами по головам, расчленяли, отрубали топорами пятки. После смерти те становились кустами, а на ветках образовывались ягоды, из которых рождались обычные граждане. Те, кого они убили.

Было так в этом мире, что тех, кого убиваешь, не убиваешь до самого конца; их души вселяются в убийцу и попадают в плен, обитают там.

А потом...

Неожиданно небеса раскрылись, в глаза жителей ударил свет, и всё затряслось, на них смотрел мальчик. К ним начала приближаться рука его, а в той руке ложка, он взял кусочек их мира и поместил в колбу, закрыл крышку и кинул в холодильник. На ногах устоять невозможно, всё тряслось и разваливалось.

И оказалось в конце, что они бактерии, а фашисты злые микробы в кишечнике человека. Деревья ничто иное, как часть микрофлоры, ворсинки. Однако это не отменяло того факта, что все они были живыми и чувствовали, что они незаменимы в их маленькой галактике. Так могло бы быть, если бы они не были крохотной частью мультивселенной, где есть те, кто страшнее и сильнее. Настоящие люди, внутри которых они жили.

Фашисты и люди объединились, желание убивать ушло и сейчас единственное, что им хотелось, выбраться из колбы. Они прислонялись лицами к стеклу и смотрели во внутрь холодильника. Здесь были свободные. Они бегали по стенам, прыгали с потолка, летали и казались счастливыми, ведь они были по настоящему свободны, даже не зная того, что заперты. Никто их не помещал внутрь стекла, не отрезал от родных земель, это их планета, их огромная вселенная. Хочешь запрыгни на кусочек торта и наслаждайся, а хочешь на сельдь, и танцуй.

Между тем, дверца открылась и на них смотрел бородатый мужчина, вытянув руку он улыбнулся и быстрыми шагами побежал к дивану, смотреть телевизор, набрал в руку столовые приборы и тарелку, выклал из колбы целый крохотный мир, и, что даже удивительно, съел их. Фашисты чувствовали мир вони, они жили здесь, но даже им казалось, что это отвратительно. Однако, отец школьника приболел коронавирусом и потерял нюх. Неудивительно, что ему хотелось осязать языком вкус, печально, что не смог.

Вскоре спустился мальчик, увидел на столе открытую, валяющуюся колбу, и посмотрел на отца, тот облизывал ложку и улыбался, при этом приговаривая, что он успел первым, значит шоколад его. Мальчик лишь упал на кресло и огорчённо сделал вздох полной грудью.

- Идиот ты, папа. Совсем идиот.

Лишь в недоумении взгляда сына от прочувствовал грусть и понял, что сделал что-то плохое и взял колбу. Его стошнило. Схватившись за голову мужчина побежал и ударился об стену и упал, потеряв сознание. Ему снилось, как он влетел к соседям превратившись в монстра, и поглотил тех.

Не более получаса продолжалась его галлюцинация, пока сын не разбудил отца. Недоумение читалось не только на лице сына, но и отца. Они сидели молча. Затем отец встал и вышел к себе на комнату, закрыв двери, а сын ушел в больницу без анализов. Он что-нибудь придумает. А что случилось дома, их секрет.

Глава 46 Поезд-червь и иные виды

Гиперзвуковые черви поезда проносились рядом с мраморными лестницами ведущие ко входу в библиотеку душ, поднимая осенние листья с асфальта; ни имея ни колёс, ни рельсов. Черви ни разу не задумывались о том для чего они жили, и люди садящиеся к нему в брюхо ни разу не думали о том, куда они едут; у поезда был свой маршрут. По пути его следования, однако же, были небольшие приподнятые кормушки с поилками, чтобы те останавливались и ели, и между тем, люди выходили и садились в него. Вечером, когда сумерки опускались на город, червь включал флуоресцентные фары внутри глаза и направлялся в стойло, где спал до того времени, когда сон покинет его. Рано утром, приняв душ под росой, которая образовалась за ночь из-за обильных осадков, направлялся в поле для кормёжки.

Разумеется, люди пытались приучить поезда для того, чтобы те приходили за едой к ним, садиться в них и путешествовать по планете, но всё же, червь ел не только то, что предлагали люди, но и то, что ему нравилось больше; скомканные, мокрые газеты, картофельные очистки, и хлебные крошки упавшие с края губ великана, завтракающий на том поле сидя за громадным столом из самого большого и крепкого ясеня.

Несмотря на то, что червь развивал колоссальную скорость для такого тела, как у него, это требовало бесконечного количества энергии. Изредка, конечно, если утром до пробуждения червя, человек успевал взобраться к нему на голову, пристёгивался на специальном сиденье, разумеется, он кормил поезд при езде, а стоило опоздать на пару минут, червь не ждал человека, а отправлялся пастись в разные места разбросанные по планете один.

У червя, надо полагать, не всегда была работа плыть по течению и слушаться людей, бывали такие дни, когда поезд мог устроить себе выходной закрывая двери в брюхо, и отправлялся в библиотеку душ.

Здесь было изобилие книг и умерших, которые могли поведать ему о том, что не знали живые. В библиотеке червь научился грамматике, а так же, виртуозно и филигранно дискутировать на разные темы. Так, сидя за столом, поезд мог заговорить с давно почившим Стивеном Хокингом о строении вселенной, о дырах в космосе, что вели корабли в иные галактики. А в другое время, начать беседу с Марией Склодовская-Кюри о вреде радиоактивных элементов для организма. Червь удивлённо разевал рот и вслушивался в каждое её слово. В третьих же, червь мог играть в шахматы с Курт фон Барделебен, покончившего с жизнью спрыгнув из окна. Червь вслушивался в его слова и переставлял фигуры, а при проигрыше, оппонент бранился на немецком. Умершие, однако же, не помнили, как их настигла смерть и почему, но навыков получившие при жизни не теряли. В этом и был интерес библиотеки душ, она хранила в себе множество знаний.

Впервые в библиотеке душ, червь научился быть человеком и отвечать добром на добро, и чувствовать жалость и стыд. Надо признать, что и до того, как червь проскользнул по дороге и поднялся через мраморную лестницу в обитель знаний, он знал о доброте немало, но среди книг червь понял истинное значение этого слова.

Так, выходя из дверей, поезд выглядел счастливым, кожа становилась румяной, а тело сокращалось медленно. Червю не терпелось помочь людям наполнившись в библиотеке душ умиротворением.

Горожане любили поезда, это давало им возможность увидеть невиданные просторы своего мира. На обед у людей было тоже самое, что ел червь, а те, кто принёс еду с собой, вполне мог употребить и их, а остатки отправить в небольшой отсек желудка, где поезд получал калории и энергию для передвижения. Орган сокращался и переваривал пищу.

Бывало, развив скорость выше звуковой, поезд мог пролететь над озерами и морями, попутно проглатывая выбрасывающих себя на поверхность рыб. Из брюшных окон открывался фантастический вид на облака и горы, на обилие флоры и фауны. Например, если взглянуть через правое окно червя расположившегося у него ближе к центру, то можно увидеть щипающих морскую гладь антилоп, а если быстро перебежать на левую сторону, то можно увидеть плывущих рядом с поездом морских-козлов наполненными молниями. В тоже время по небу летали фламинго, окрашивая небо в ало-пурпурные цвета, играя наперегонки с павлинами.

Волны поднимались высоко вверх, образуя стены, из которых выныривали дельфины и купающиеся великаны, охотящиеся на них, чтобы прокормить семью. Однако, эти существа не применяли никаких орудия, а ловили тех руками. Поезд мчался к солнцу, великан даже не мог среагировать на такую скорость, оставаясь позади и наслаждаясь увядающим днём. Бывало, что энергия червя заканчивалась в самое неподходящее время, и он начинал гладить поверхность воды брюхом, люди внутри него не паниковали, и отправляли всё что у них было в рюкзаках в отсек желудка. Измотанный и вялый поезд приходил в себя и за миг добирался до ближайшего острова и падал от усталости.

Люди выходили из него, словно случилась катастрофа, однако, они знали, что такое происходит очень часто. Они брали в руки всяко-разную посуду, которую приносили с собой, и утоляли жажду поезда очищенной водой из озера; такой остров непременно оборудовался чистым напитком, фильтруемые через устройства расположенные по всему периметру местности. Затем люди мыли поезд, кормили его плодами найденными в глуши острова, газетами, что были вычитаны до дыр ещё по пути сюда, и поезд, встав, благодарил их за заботу и они уезжали в другие уголки планеты, где они ещё не были. Поезд и сам обожал находить что-то новое и ценное для себя.

Бывало, конечно, когда поезд останавливался в самых опасных местах, где по полю ездил не только их состав, но и куда более опасные. Не было здесь простора к тем, кто задерживался на полях надолго. Шмели любили нападать на червей и съедать их, всяко-разного вида птиц сбрасывались с высоты пытаясь утащить поезда в гнездо. Однако, червь успевал побороть усталость и прыгнуть на десяток сотен метров вперёд. На нём лежал груз ответственности за тех, кого он приручил. Лишь тонкий визг оставался позади от недовольных коршунов и жужжание взбешенных насекомых.

Конечно, несмотря на то, что флуоресцентные глаза помогали передвигаться и ночью, преодолевать более обширные территории, заметить что-то заранее не предоставлялось возможным. Поезд делал остановку и засыпал в каком-нибудь лесу, среди высокой ещё нескошенных великаном-фермером травы. Утром гул и охапка разговоров будила поезд, и он наблюдал, как люди выходили наружу и принимали душ в каплях росы и чистили зубы. О чём только не было разговоров, и о том, как пиявки высасывали кровь у людей и сдавали их в госпитали, чтобы спасать умирающих, а бывало и случаи, когда дискуссии велись и по поводу того, что великаны однажды схватят их или раздавят, как блох.

Без всякого сомнения, этих существ было почти нереально заметить, они прыгали постоянно в неизвестность и были пугливы. Некоторые люди смогли приучить лишь наименьшее их количество из бесчисленной бесконечности, чтобы мигрировать в ещё не опустошенные города. Но, однако же, что было даже ещё более печальнее, чем их не видеть, это потерять блох по глупости, забыв привязать. Блох можно было из-за человеческой рассеянности не видеть с десяток лет, а то и никогда. Такие насекомые были нечастыми гостями на земле, они обитали над ними; в волосах великанов, в шерсти буйволов или в перьях стрижов.

Затем люди собирались, завтракали, приводили себя в порядок и были готовы ехать дальше. Экскурсия протяженностью в жизнь.

Поезд червь трогался с места после сытного переедания, что было больно, но терпимо, и приводил мышцы в движение; поднималась пыль, листья от деревьев разбрасывало по сторонам, грязь с земли, особенно после "мокрой" ночи, подпрыгивала на стволы деревьев, и место ночлега было далеко позади.