Слияние лун

Тринадцатая и очень длинная. Дракон и радуга

Каких только сокровищ не было во дворце Небесного Владыки! Сундуки не выдерживали веса золотых, серебряных и медных слитков, груды жемчуга наполняли шелковые кофры, нефрит и яшма высились огромными горами, целые озера ртути переливались в стеклянных сосудах! Самый последний служка ходил в шелковых одеждах и ел на обед лапы тигра и печень дракона.

Но самой большой драгоценностью для Небесного Владыки была его супруга. Имя, которое ей дали родители, давно забылось, а во дворце ее звали Персиковой Косточкой. Ласковое это прозвание ей дал супруг, заметивший однажды, что она — словно священный персик бессмертия из его сада, дарит ему покой и счастье, и даже когда кажется, будто постиг ее достоинства до конца, насладившись сочным плодом, остается косточка, содержащая в себе бесценное семя, из которого со временем вырастет новое дерево, увешанное новыми плодами.

Всем хороша была Персиковая Косточка. Знала она множество сказаний старины, пела нежнейшим голосом самые прекрасные песни, играла на цитре, танцевала, словно осенний лист, летящий к земле. Но вот детей у нее не было. Небесного Владыку это не очень-то волновало: он был бессмертен и не нуждался в наследниках. Но жена его тосковала и мечтала когда-нибудь поднести к своей изящной груди жаждущего молока младенца. От тоски этой она плакала и страдала, и, хотя в своем горе оставалась все так же невыразимо прекрасной, Небесный Владыка не мог вынести ее страданий.

Повелел он собрать всех даосов, всех отшельников и монахов, всех мудрецов Китая, чтобы они медитировали и волховали и узнали, как сделать так, чтобы Персиковая Косточка исполнила свое желание. Если же они не смогут найти ответа, то надлежит отделить их наполненные бесполезным знанием головы от их изнеженных в праздности тел.

И вот настал день, когда Небесный Владыка потребовал ответа. Мудрецы трепетали, ибо ни один из них не знал способа сделать бесплодную женщину матерью. Приготовились они уже было расстаться со своими жизнями, как вдруг в ворота дворца постучали. Слуги распахнули украшенные драгоценной резьбой, расписанные редчайшими красками и инкрустированные перламутром и бирюзой ворота и перед ними оказалась старая совершенно седая обезьяна со сморщенной мордочкой, опиравшаяся на тоненькую сухую веточку.

— Поди прочь! Тебя никто не звал! — вскричал разгневанный Начальник стражи ворот, и тут же по его приказу воины ринулись на нежеланного гостя, чтобы схватить его и выставить вон. Обезьяна же лишь подняла свою веточку и описала ей в воздухе маленький кружок, и тотчас все умелые солдаты поднялись в воздух и были унесены яростным потоком воздуха в неведомые дали, из которых, кстати сказать, ни один из них так и не вернулся.

А обезьяна засмеялась и сказала:

— Меня, действительно, никто не звал, и это очень странно. Ведь только я и знаю, как помочь вашему горю.

И тут же слуги бросились в покои к Небесному Владыке и доложили ему, что пришла какая-то обезьяна, судя по всему, могучий даос, которая утверждает, что может разрешить его проблему. И, конечно же, повелитель велел немедленно вести обезьяну-даоса к нему.

— Проси, чего пожелаешь! — воскликнул он, едва хрупкий на вид гость переступил порог тронного зала, — Золота и яшмы, жемчуга и шелка, драгоценного фарфора и трижды драгоценной ртути, любых званий и наград не пожалею я, лишь бы исполнилось желание моей возлюбленной!

— Хорошо, — ответила обезьяна-даос, — наступит день, и я приду за обещанным. Теперь же мне ничего не надо.

— Так ты и вправду знаешь, как мне помочь?

— Да. Но знание мое, как и всякое знание в этом бренном мире, не принесет тебе радости. Как тебе известно, твоя супруга была рождена смертной женщиной… — тут Небесный Владыка, который это прекрасно знал, попытался было прервать гостя, сказав, чтобы тот не путался со своими никому не нужными сообщениями, и прямо приступал к делу. Но слова застряли у него в горле, и обезьяна-даос беспрепятственно продолжала. — Итак, рожденная смертной женщиной, она должна была бы состариться и умереть, как это свойственно всем людям. Но, обласканная твоей любовью, попала она в небесный дворец и вкусила персиков бессмертия. Тем самым были нарушены законы, положенные в основу мира. Так что теперь смертная не стареет и не умирает, вопреки своей природе, но именно поэтому она и не может зачать и родить ребенка, также вопреки своей природе. Перестань кормить свою жену волшебными плодами, и увидишь, что будет.

Небесный Владыка задумался.

— Но что если, — воскликнул он, наконец, в волнении, — что, если она не выдержит тягот беременности и умрет в родах, — ведь сила персиков бессмертия прекратит ее поддерживать, а люди так хрупки!

Обезьяна-даос пожал плечами.

— Все в этом мире и даже то, что кажется нам бессмертным, умрет в свое время. Даже время однажды умрет. Таков закон мироздания. Я же лишь смиренная обезьяна-даос и не смею предсказывать. Сейчас я вижу одно, но, кто знает, может, мир перевернется (а он любит это делать) и все случится совсем по-другому. Впрочем, я дал тебе свой совет и теперь не смею задерживать самого Небесного Владыку своими пустыми речами. — С этими словами пришелец описал своей тросточкой в воздухе восьмерку и исчез, словно его и не было.

И тут все мудрецы вздохнули с облегчением, ибо не боялись уже гнева Небесного Владыки, а сам правитель глубоко задумался. Страшно ему было последовать совету старой обезьяны, ибо предчувствовал он, что утратит свою милую Персиковую Косточку навсегда. И велел он всем присутствующим сохранить все в тайне, а жене сообщить, что нет для нее лекарства.

Но, если бы вы жили во дворце — в былые времена многие жили во дворцах, не как властители, конечно, а как слуги, — вы бы знали, что там нет секретов, и всякая тайна со временем становится явью. То ли старая бабка-кухарка проболталась, толи мальчишка, выносивший ночные горшки, то ли сама Главная Хранительница Шпилек не удержала язык за зубами, но только Персиковая Косточка все узнала. И, будучи добродетельной женой, не потаила своего знания от мужа, а упала ему в ноги и стала умолять позволить ей перестать есть плоды бессмертия. Небесный Владыка не мог вынести вида ее слез, кроме того, в сердце его теплилась надежда, что все кончится хорошо, а его предчувствия — лишь обман, поэтому он разрешил супруге делать так, как она просила.

Прошел год. И однажды потрясенный владыка увидел легкую морщинку вокруг рта своей возлюбленной. Он опечалился, но тотчас после этого возрадовался, ибо жена сообщила ему, что морщинка эта вызвана улыбкой, которая теперь не сходит с ее лица, — ведь недавно она удостоверилась, что ждет ребенка.

Счастье и радость воцарились во дворце Небесного Владыки. Со всех краев его обширного царства поступали подарки и поздравления, и множество диковинок появилось в покоях довольной Персиковой Косточки. А в срок, который положен для смертной женщины, разрешилась она от бремени и родила прелестную девочку.

— Минчжу нарекаю я тебя, — произнесла она тихим голосом, когда служанки показали ей новорожденную, — Драгоценной жемчужиной будешь ты для своего отца, и пусть любовь к тебе заменит в его сердце любовь ко мне! — Сказав это, она глубоко вздохнула и умерла.

Небесный Владыка был безутешен. В гневе повелел он отыскать обезьяну-даоса и казнить его. Во все стороны света поскакали его посланники, но никого не сыскали и не нашли даже упоминаний о нем. Слыхали люди, что где-то и вправду жил такой мудрец, но было это не в их землях, и не в их время, а когда-то давным-давно, в какие-то баснословные времена в каком-то давно пропавшем царстве. Слуги вернулись во дворец ни с чем, и, конечно же, разгневанный владыка повелел бы их всех казнить немедля, но случилось чудо.

Сперва не желавший даже взглянуть на крошечную Минчжу, однажды он все-таки зашел в покои малышки. «Ладно, говорил он себе, — я просто удостоверюсь, что она ни в чем не нуждается, но ни за что не буду смотреть на нее». И, зайдя, он беседовал с кормилицей и няньками и спрашивал о нуждах ребенка, но старательно отводил глаза от колыбельки. Вдруг заметил он краем глаза словно тончайшие нити света, сплетающиеся под пологом и, совсем не желая того, обратил к ним взгляд. Ребенок, спавший среди шелковых покрывал, лежал, отвернув головку от отца, словно тоже не желал его видеть. «Ну, вот и хорошо!»— подумал Небесный Владыка, как вдруг девочка обратила к нему свое лицо, открыла глаза и улыбнулась. Она была прекрасно словно весенняя заря. Черты матери стали в ней еще изящней и еще тоньше, воспоминания нахлынули на ее отца и новая любовь, теперь любовь отцовская, зажглась в его исстрадавшемся сердце.

И так Минчжу стала расти, окруженная любовью отца и многочисленной челяди, играя и забавляясь, постигая таинства каллиграфии и рисунка, игры на цитре и танцев, искусства ведения изящной беседы и выращивания изысканных растений. Никакие заботы не отягощали сердца Драгоценной жемчужины и не ведала она никаких печалей, кроме легкой печали при воспоминании о своей так рано утраченной матери. Но, поскольку девочка ее не знала и совсем не чувствовала себя брошенной, печаль эта была сродни светлой грусти, которую испытываешь, когда летним долгим вечером следишь за краснеющим на западе солнцем.

Минчжу забот не ведала, но страшная забота тяготила сердце ее отца. Небесный владыка опасался, да нет, страшился пуще всего, что девочка станет девушкой и познает весенние чувства, и в ее сердце родится любовь к мужчине, которая вытеснит любовь к отцу. Он боялся, что какой-то чужак похитит его последнюю отраду и увезет далеко от дворца в чужие земли, и, чтобы не допустить этого, взялся читать древние трактаты, посвященные любви. И вот, что в них говорилось: испокон веков устроено так, что, будь ты рыбой, зверем или птицей, будь ты даже насекомым, делится твой род на женщин и мужчин, и мужчина тянется к женщине, а женщина тянется к мужчине. Закон этот был положен в древние времена, когда еще над землею кружились две луны. И одна из них олицетворяла инь, силу женскую, а другая ян — мужскую силу. И так случилось, что, повинуясь извечному закону, луны эти тянулись друг к другу, и одна из них в результате была разрушена. Это грозный урок нам всем — говорилось в старинном трактате — о том, как губительна может быть страсть, и поэтому истинный мудрец должен стараться избежать ее всеми силами. Сделать же это можно вот как. Нужно взять жемчужину совершенной формы и носить ее повсюду с собой, тогда сердце твое будет чисто и свободно от весенних чувств, ибо эта жемчужина будет всегда тебе напоминать о погибшей луне и о гибельной силе любви.

Небесный Владыка так и поступил. Он повелел отыскать в своей сокровищнице лучший перл и подарил его дочери, рассказав историю двух лун и повелев носить подарок всегда при себе. Жемчужину вделали в тонкую оправу и Минчжу стала носить ее на пальце. Сердце девочки было полно любовью к отцу, и она не подвергла его слова сомнению, а, наоборот, всей душою поклялась никогда не доверить себя другому мужчине.

Время шло. Минчжу выросла прелестной девушкой, нежной и гибкой, благоуханной, как цветы глицинии, и безмятежной, как последователь Будды. Со временем обнаружила она, что подаренная ей жемчужина обладает удивительным свойством: во время дождя или тотчас после него, если направить сияние, исходящее от жемчужины на висящие в воздухе капли воды, они начинали искриться и образовывали дивный семицветный мост, который вел от одного края земли к другому, радуя сердца и людей, и небесных обитателей. И девушка стала часто забавляться, наводя радугу то с востока на запад, то с юга на север, а то даже в нескольких направлениях сразу. И вот однажды увидела она, что вокруг радуги вьется что-то похожее на золотую осу. И так любопытно стало Минчжу, что она, не сказав служанкам, покинула отчий дворец и спустилась к радуге. При приближении золотая оса оказалась прекрасным золотым драконом, который играл и веселился вокруг радуги. Увидев дочь Небесного Владыки, дракон склонил голову и в самых вежливых выражениях предложил девушке поиграть с ним. И Минчжу, ничего не опасаясь (да чего может опасаться дочь самого Повелителя неба!), уселась на пеструю спину дракона и каталась на нем до вечера. Вечером же настало время расстаться, и они долго прощались и все не могли проститься.