Хронум. Книга II

— Я бы назвал это нормальной реакцией, учитывая, что ты делал этой ночью.

Наблюдая мое непонимание, герцог продолжил:

— Не помнишь, что было ночью? Хм, странно… Казалось, ты был в своем уме. Ну или это был не ты, а другая твоя сущность. Страшно, Лев, с тобой в одной камере находиться. Ты всю ночь ходил по камере. Клубился черным, чернее ночи, туманом и заглядывал нам в глаза. Уж что ты там искал, непонятно, но было очень жутко. А сейчас спрашиваешь, что с нами случилось? Ты случился!

То-то всю ночь мне виделась всякая чушь. Как оказалось, то были не сны, а картинки из жизни бедолаг-сокамерников, невольно ставших игрушками в руках хронума, отрабатывающего легкую версию исповеди.

Безучастно пожав плечами, потянулся в постели, зажег вязь узора, выгоняя остатки хмеля из головы. Мгновенно почувствовал легкость во всем теле. Обычно с утра я уже куда-то бежал, что-то делал, решал важные (и не очень) дела. Но в камере никаких дел не предвиделось, а потому принялся делать зарядку, чем вызвал вал шепотков за моей спиной. Одни продолжали негодовать моему соседству, другие считали странным такое поведение. Мне было плевать. И извиняться я тоже не стал. Пусть считают удачей — проснуться в одной камере с хронумом. Это значило, что нет среди них сволочей и подонков, заработавших на исповедь.

Позже внесли завтрак. Вначале позавтракал я сам, а потом уселись все остальные. Начали с самого утра заливаться алкоголем. Пусть будут пьяными. Лучше так, чем ссаться в моем присутствии.

Перекинулся парой фраз с Бездомным, разузнал у него, как они проводят досуг. Приятно удивился ответам. В двенадцать часов, по расписанию, посещение досуговой комнаты, далее будет обед, в четырнадцать тридцать концерт с местной знаменитостью, потом банька и ужин. Ну, а после ужина аттракцион с хронумом. Чего Бездомный просил больше не делать и чего я не мог ему обещать.

— Петя, включи новостной канал, — обратился Сергей Иванович к юному демократу, скучавшему у окна. Петя больше других страдал от отсутствия гаджета.

— Да, дядя, сейчас сделаю.

Так Петя выдал свое родство с Бездомным.

—… Спасатели до сих пор разгребают завалы в «Репинских дачах». По последним данным, в результате столкновения двух преступных группировок, погибло от двух до трех тысяч человек. Среди погибших числится около семидесяти мирных граждан, а сам поселок лежит в руинах. Подробнее о случившемся вам расскажет мой коллега, ведущий репортаж с места кровавой бойни. Иван, вам слово.

— Благодарю, Елизавета. Да! Еще совсем недавно поселок «Репинские дачи» можно было считать приютом для богатых. Здесь было все: зеленые парки с шикарными газонами и клумбами, где прогуливались молодожены с детьми.

Новая школа, два детских сада. Стоимость жилья в «дачах» начиналась от десяти тысяч рублей за квадратный метр, а сегодня это место мало отличается от городов, которые постигла участь войны.

— Иван, вы не преувеличиваете? — наигранно спросила у него ведущая.

— Посмотрите сами, Елизавета.

Картинка сменилась. В кадре появились разрушенные дома, дымящиеся деревья с максимально неприглядного ракурса. И мой танк, потерявший гусеницу. Мелькали медработники с носилками, и люди, занимающиеся ликвидацией последствий ЧС. Картина предстала действительно ужасная. А главное, я не понимаю, откуда такое количество жертв среди гражданских. Будто бы прочитав мои мысли, сокамерники возмутились:

— Зачем мирняк то было убивать⁈

— Помолчи, бестолочь! Это не Лев сделал, а цыганский барон! — отвечал аристократу Бездомный, и я благодарно кивнул ему, не готовый отвечать на провокацию.

«Оба лидера преступных группировок задержаны, и находятся в следственном изоляторе. Публичные слушания начнутся уже в четверг. И мы будем внимательно следить за ходом разбирательств. Между тем, представители власти отказываются от каких-либо комментариев, но уже по имеющимся данным становится понятна причина агрессии со стороны Ахматова…»

Дальше я не слушал. Шагнул во мрак лимба, позволив ему полностью поглотить себя. Тьма астральной проекции успокаивала. Мне нужно было переварить услышанное. Агрессия Ахматова… Какая-то сволочь топит меня. Кто-то наверху. Я вновь задумался о побеге, но вспомнив слова Плевако о моей невиновности (он мне верил), решил не предпринимать никаких действий. Будь, что будет.

Вернувшись в неуютный мир, закурил сигарету, пошире распахнул окно, дабы насладиться бодрящим морским ветром, но и здесь меня ждало разочарование. Перед «Крестами», на набережной, собралась толпа демонстрантов с плакатами. Сфокусировав на них зрение, увидел неприятные слова в мой адрес: «Ахматова на гильотину», «Ахматов — убийца», «Смерть наркобарону Ахматову». Меня ненавидели.

Дверь клацнула. В камеру вошел надзиратель.

— Лев Константинович, прошу вас на выход.

Такая учтивость с его стороны… Наверняка, с сотрудником плотно поработал Полунин.

— Куда?

— К психиатру.

Грубо затушив окурок о стенки пепельницы, я обреченно усмехнулся:

— Веди.

Законник явно не ожидал такой покорности от меня. Бросал недоверчивые взгляды на подставленные запястья и на моих сокамерников, как бы спрашивая у них: «Нормально ли такое поведение хронума или он чего-нибудь сейчас вытворит?». Но, не получив от них ответа, неуверенно накинул тяжелые железки мне на руки и повел к врачу.

Долго мы петляли по подземным переходам, коридорам, далее достигли платформы метро и минут двадцать ехали в одном направлении, куда-то за город. Такой долгий и удивительный путь заставил меня отвлечься на инженерное чудо. До этого дня я даже не слышал, что под столицей два метрополитена. Один — помпезный и вычурный, каким его привыкли видеть все, а другой серый и мрачный, как раз для таких отбросов общества, как я: тоже серых и мрачных.

Вагон начал сбавлять ход, сопровождавший меня мужчина в мундире, сообщил:

— Мы на месте, Лев Константинович. Прошу вас держать себя в руках и никоим образом не вредить лечащему врачу.

Я никак не ответил ему.

Надзиратель бесшумно открыл дверь, жестом пригласил войти внутрь, а сам остался снаружи. Чувствовался трепет в каждом его движении. Это можно было объяснить глубоким уважением к персоне меня дожидавшейся.

Она стояла спиной. Поливала раскидистый мискантус на подоконнике и не замечала, что в кабинете появился кто-то еще. Или просто делала вид. Я не видел ее лица, но чувствовал запах. ЕЕ запах!

— Хм, странная смесь эмоций, — заговорила ОНА СВОИМ бархатистым голосом, не отвлекаясь от цветка, — Когда вы вошли, я чувствовала безразличие, можно даже сказать, апатию, подавленность, разбитость, но сейчас они несколько иные: ваши чувства. Не будь в этой мешанине эмоций досады, я бы назвала любовью то, что вы сейчас испытываете. Ха, любовь!

Сана поправила выбившийся локон волос, усмехнувшись своим, как ей показалось, нелепым мыслям.

По телу пробежали мурашки от осознания, от сильного давления внутри груди, неверия. Все это, как ком, навалилось на меня. Я не смел пошевелиться. Девушка встала вполоборота, и новая волна чувств накрыла меня с головой. Теперь уже не осталось сомнения. Это была Сана.