Город спит, просыпается магия

* * *

Если случились качели, значит, сегодня сын не просто будет нам указывать, как сделал бы правильный родитель, адекватный стандартам (Алькина терминология), а будет нам это показывать: в комнате разговаривали идеальные Артём и Алина Горовиковы, наши, так сказать, клоны, только получше. Что-то такое у Игорька в голове намешалось из «Домостроя» с советским «Домоводством», аристократизма от Мэри Поппинс и требовательности Фрекен Бок.

– Я спрячусь, – жалобно проговорила жена.

– Поздно. – Я сжал её тонкую ладонь.

На пороге кухни появился строгий и торжественный Игорёк – чуть темноватый (Алькино), длинненький (моё), курносый (её), и улыбчивый (последнее время ни я, ни жена не могли этим похвастаться). Но улыбка эта совершенно не монтировалась с прямо-таки стальным взглядом, которым он смерил нас, зажавшихся возле кошачьей кормушки.

Когда бывало без качелей, то надменно изрекал: должен быть такой-то ужин такое-то меню и побыстрее. Столько-то калорий и витаминов, мать должна быть в переднике в клеточку, а отец должен сидеть, читать газету. И мы кидались беспрекословно выполнять; словно на пульте управления двигались руки-ноги, мозг пронзался трассирующими пулями команд, я брал откуда-то взявшуюся газету, Алина половник, а её бёдра обвивал фартук в клетку. Надо сказать, эти новые для нашей квартиры предметы постоянно добавлялись, но отчего-то дом не захламляли, аккуратно лежали по полочкам, шкафчикам и ящичкам, ждали своего часа.

Игорь уселся за стол, взял букварь – как-то незаметно он выучился читать, шевеля беззвучно губами. Мы затихли в углу. За ним вошли те самые, адекватные сыновним представлениям. Идеалы. Я в очередной раз отметил, что Алька срисована один в один, прибавлены лишь несколько килограммов живого веса. А вот мне нацепили очки на нос, распрямили спину и вдели в домашний костюм. Он (я) уселся с газетой, она давай хлопотать по кухне – и чтоб ни соринки, и обронить ненавязчиво: «Дорогой, вынеси мусор», – этому сложить «Правду» и прошествовать с ведром, как с кубком мира.

Алька тихонько задрожала.

– Кот… – прошептала она.

– По-моему, не совсем.

В кухню вошёл манул. Настоящий, злой, дикий. Дошли, стало быть, руки Игоря и до животного – Манька никакой не манул, он обычный полосатик из корзинки бабки возле метро, и тут, выражаясь Алькиным языком, полная неадекватность названию. Получите как правильно.

Манька перестал чавкать, оглянулся. Манул настоящий ощерился, и мы увидели, что его клыки неровня зубикам нашего.

– Он его сожрёт, – сказал я и схватил напружинившегося питомца.

– А так он сожрёт вас двоих, – сказала Алька, глядя на приближающегося зверя.

Нас спас Игорёк. Что-то там не гармонично, видимо, складывалось в его головушке.

– Зверь должен быть на улице, – сказал сын и как-то очень легко взял дикого кошака за шкирман и выкинул на балкон. Тот шикнул в полёте и где-то там затих.

И непонятно было, избавились мы от неприятности или познали новую.

Запал Игоря обычно сходил за час-два. Придирки его случались реже и не столь ультимативными, эти как-то прозрачнели, а потом и вовсе исчезали. А мы, выдохнув, ели приготовленную ими еду, ходили по вымытым полам, пили свежезаваренный чай, спали на выглаженных простынях.

Вот и сейчас, обжигаясь маслом из котлеты по-киевски, я сказал:

– А может, смириться?

Алина наморщила лоб.

– Разве мы не смирились?

Мелкий возился с Манькой на диване, у них были свои дела.

– Вкусно как, – прокомментировал я стряпню пришлых стандартиозов. Поймав возмущённый взгляд жены, прокашлялся. – Я другое имел в виду – может, мы сами будем делать, как должны, по его мнению? Качели, не качели, а если стараться, то и, глядишь, пооботрёмся, привыкнем…

Алина поставила кружку чая и покрутила пальцем у виска.

– Ты в своём уме?

Я пробормотал:

– Кто его знает…