Второго Рима день последний

Роман Мика Валтари «Бич божий»

Перевод Иродова С.О.

Предисловие переводчика.

Уважаемый читатель. Вашему вниманию предлагается книга европейского писателя Мика Валтари, 1908 года рождения, члена Финской Литературной Академии. Он известен как автор многих исторических романов, один из которых под названием “JOHANNES ANGELOS”, основанный на реальных событиях весны 1453 года в Константинополе и находится перед вашими глазами. Практически все главные герои книги имеют свой исторический прообраз. Их имена и судьбы описаны во многих исторических источника. Здесь надо упомянуть Анну Нотарас, её отца Лукаша Нотараса, Франца, братьев Гуччарди и многих, многих других. Я приношу свои извинения за возможные неточности в транслитерации имён и названий, если они режут Ваш слух. Так, Гиовани Джустиниани, возможно, звучит как Джовани Джюстиниани. Хочу обратить внимание читателя, что в греческом языке нет буквы «Г», и в романе я иногда её заменяю буквой «Х» - Анхелос (вместо Ангелос), Хариклея (вместо Гераклея), но иногда оставляю, чтобы не нарушить привычные имена: Геннадиус, Георгиус. Вопрос может возникнуть с окончаниями греческих имён: ос, ус. В русском языке обычно мы их опускаем. Автор их применял. Не вижу необходимости поправлять автора. То же самое в звучании некоторых имён собственных: Блахерны вместо привычного многим Влахерны. И т.д. С транслитерацией имени Джон Грант проблема в недостоверности исторических источников. Если Грант немец, то, вероятно, его имя звучит как Иоганн. Но в некоторых источниках указывается на шотландское происхождение Гранта.

В романе на фоне известных событий: падение Константинополя, гибель Византийской империи развивается нить чистой и страстной любви. Умирающий город без будущего, где ничто уже не имеет цены перед лицом неизбежной гибели. И любовь. Тоже без будущего. Или нет?...

Надеюсь, роман Вам понравится. Я приложил свои скромные усилия, чтобы сохранить плавность речи, образность и яркость впечатлений. Роман достаточно исторически достоверен. В продолжение изучения данного исторического периода обращаю Ваше внимание на труд историка Стива Рансимена о падении Константинополя. www.krotov.info/history/15/runcimen/runc_00.html

Приятных впечатлений! Переводчик Иродов Станислав Олегович.

12 декабря 1452.

Сегодня я впервые увидел её и заговорил с ней. Было это так, словно землетрясение прошло через меня. В душе моей всё перевернулось, сердце моё разверзлось, и не узнавал я уже себя самого.Мне перевалило за сорок и, казалось, наступила осень моей жизни. В прошлом были скитания по разным странам. Много я исходил дорог, много прожил жизней. Бог говорил со мной под разными обличьями, ангелы являлись мне, но я в них не верил. Встретив её, вынужден был поверить, раз уж случилось со мной такое чудо.

Увидел я её у бронзовых ворот собора Мудрости Божьей, когда все выходили из храма в порядке, предписанном церемониалом, после того, как кардинал Исидор в могильной тишине по-латыни и по-гречески зачитал Унию об объединении церквей. Затем он читал великолепную молитву, прочёл и символ веры. А когда дошёл до нововведения «и от сына», многие закрыли лица руками, а с галереи послышались горькие рыдания женщин. Я стоял в толпе в боковой нише возле древней колонны. Коснувшись её, я ощутил влагу, будто даже камни этой святыни покрылись холодным потом страха.

И вот все пошли из собора в порядке, установленном сотни лет назад. Посредине шёл базилевс, кесарь Константин, прямой и важный, с седеющей головой под золотыми дугами короны. Они шли – каждый в тех цветах и узорах на одежде, который был предписан: вельможи из Блахерн, министры, высшее духовенство и чиновники, Сенат в полном составе и, наконец, архонты Константинополя с семьями.

Никто не осмелился пропустить церемонию, выявляя тем самым свои убеждения. По правую руку от кесаря я легко узнал государственного секретаря Франца, глядевшего на окружающих холодными голубыми глазами. Среди латинян я увидел венецианского байлона и многих других известных мне лиц.

Но мегадукса Лукаша Нотараса, великого князя и командующего флотом кесаря я никогда раньше не видел. Это был стройный, надменный мужчина ростом на голову выше всех окружающих. Взгляд у него был насмешливый и умный, но в выражении его лица присутствовала та же меланхолия, что и у всех тех, кто принадлежит к старинным греческим родам. Он вышел из храма возбуждённый и злой: видимо, не смог вынести тот ужасный позор, который пал на его церковь и его народ.

Когда подвели верховых лошадей, в толпе возникло замешательство, и люди стали громко проклинать латинян. Кричали: «Долой нововведения! Долой власть Папы!» Я не мог этого слушать, потому что наслушался до отвращения в дни моей молодости. Ненависть и возмущение народа были как раскаты грома. Но вот, привыкшие к пению, голоса монахов возобладали над толпой, и народ уже вместе с ними и в такт кричал: «Не от сына! Не от сына!» Это был день святого Спиридона.

Когда выходили знатные женщины, часть свиты кесаря уже смешалась с людской массой, которая волновалась и раскачивалась в такт распевного крика. Только вокруг святой особы базилевса было пусто. Он сидел на коне с лицом, потемневшим от терзаний. На нём был шитый золотом пурпурный плащ и пурпурные башмаки, украшенные двуглавыми орлами.

Итак, я был свидетелем исполнения многовековой мечты: объединения восточной и западной церквей, смирения правоверной ортодоксальной церкви перед Папой и её отступления от первичного, не расширенного символа веры. Долгое время откладываемая уния, наконец, приняла силу закона, так как кардинал Исидор зачитал её в соборе Мудрости Божьей. Четырнадцать лет назад во Флорентийском соборе эту грамоту зачитал по-гречески митрополит Бессарион, крупный человек с круглой головой. Как и Исидор, он был посвящён в кардиналы Папой Евгением IV в награду за заслуги в нелёгком деле объединения церквей.

А значит, с того дня прошло уже 14 лет. Тогда я продал свои книги, одежду, роздал деньги бедным и отправился во Флоренцию. Через пять лет я стал крестоносцем. Крики толпы напомнили мне горную дорогу до Асыжа и сражение под Варной.

Когда крики стихли, я поднял голову и увидел, как Лукаш Нотарас въехал на возвышение перед пожелтевшей мраморной колоннадой. Жестом он призвал всех к тишине, и пронизывающий декабрьский ветер понёс его крик:

– Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара! – Так когда-то кричали евреи: «Освободите нам Барабаша!».

Толпа рыцарей и архонтов вызывающе сплотилась вокруг Лукаша Нотараса, демонстрируя, что они его поддерживают и открыто осмеливаются противостоять кесарю. Наконец, народ расступился, и кесарь смог отъехать со своей поредевшей свитой. Процессия женщин всё ещё выплывала через ворота собора, но на открытой площади собора сразу же рассыпалась и растворялась в неспокойной толпе.

Мне было интересно, как толпа встретит кардинала Исидора, ведь этот муж приложил немало сил и стараний ради признания унии, хотя сам он грек. Может, поэтому он так и не появился. Звание кардинала не прибавило ему полноты. Это всё такой же худой маленький человечек с глазами, словно горошины перца. Он кажется ещё более худым с тех пор, как сбрил бороду на латинский манер.

«Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!» Слова эти князь Нотарас, наверно, выкрикнул из глубины сердца от любви к своему городу, к своей вере и от ненависти к латинянам.

Но сколь бы искренним не было чувство, придававшее страстности его словам, я не могу считать их ничем иным, кроме как хладнокровным первым ходом в политической игре. Перед возмущённым народом он открыто заявил о своей оппозиции, чтобы сорвать аплодисменты большинства. Ведь в глубине души ни один грек не поддерживает эту унию, даже сам кесарь. Он лишь вынужден смириться и скрепить её своей печатью, чтобы таким путём добиться договора о дружбе и взаимопомощи, который в нужное время обеспечит Константинополю поддержку военного флота Папы

Уже вооружается флот Папы в Венеции. Кардинал Исидор уверяет, что флот выйдет на помощь Константинополю, как только весть об оглашении унии достигнет Рима. Но сегодня вслед кесарю Константину народ кричал: «Вероотступник! Вероотступник!» Самое ужасное, самое опустошительное, самое разрушительное слово, которое можно выкрикнуть человеку. Это цена, которую он должен заплатить за десяток военных кораблей. Если только корабли эти вообще когда-нибудь придут.

Кардинал Исидор уже привёз с собой немного лучников, которых завербовал на Крите и на других островах. Ворота города наглухо закрыты, Турки опустошили всю округу и перекрыли Босфор. Их опорный пункт – крепость, которую султан приказал воздвигнуть этим летом возле самого узкого места Босфора. Она была построена за несколько месяцев на стороне Пера на христианском берегу. Ещё весной там стоял храм архангела Михаила. Теперь каменные колонны храма служат подпорками толстых, в тридцать стоп, стен турецких башен и пушки султана стерегут теснину.

Обо всём этом думал я, когда стоял у огромных бронзовых ворот собора Мудрости Божьей. Именно тогда я увидел её. Ей удалось вырваться из толпы и вернуться в собор. Она часто дышала, и вуаль её была разорвана в клочья. В Константинополе знатные гречанки имеют обычай закрывать лицо перед незнакомыми людьми и живут обособленно в своих домах под опекой евнухов. Когда они едут на коне или носилках, то впереди бегут слуги с распростёртыми полотнищами, чтобы уберечь их от взглядов прохожих. Их кожа бела и прозрачна.

Она взглянула на меня, и время замерло на лету, солнце перестало обращаться вокруг земли, прошлое слилось с настоящим и уже ничто не существовало кроме этой минуты, этой единственной живой минуты, которую не смогло поглотить даже жадное время.

Я знал много женщин. В любви я холоден и эгоистичен. Я получал наслаждения и давал наслаждения другим. Но любовь для меня всегда была презренной похотью плоти, которая после удовлетворения вызывала угнетение души. Только из сочувствия я мог изображать любовь, пока был способен на это.

Много женщин знал я в своей жизни, пока, наконец, не отказался от них, как и от многого другого, мешавшего мне. Женщины слишком телесны, а я ненавижу всё, что делает меня зависимым от моего собственного тела.

Она казалась почти такой же высокая, как и я. Её светлые волосы выбивались из-под расшитого узорами капора. На ней был голубой плащ, шитый серебром. Её глаза были как бронза, кожа как золото и слоновая кость.

Но не на её красоту смотрел я тогда. Взгляд её заворожил меня, ведь глаза эти были мне хорошо знакомы, словно видел я их когда-то во сне. Карие, ясные, они обратили в прах всё будничное, мелкое. И вдруг, они расширились от изумления, а потом улыбнулись мне нежданно.

Восхищение моё было настолько чистым, незамутнённым низменным желанием, что вдруг почудилось мне, будто тело моё стало излучать свет, как виденные мною когда-то шалаши святых монахов – отшельников из Атос сияли неземным светом наподобие ярких ламп высоко на огромных кручах. И сравнение это – не святотатство, ведь в тот момент моё второе рождение стало святым чудом.