Соль земли

1

Максим шёл по густому сосновому лесу. После короткого, но сильного ливня, пронёсшегося вечером, в лесу было свежо и влажно. Деревья, кусты, цветы, травы стояли чистые, опрятные, тщательно промытые до корней упрямыми струями дождя. В канавах и ложбинах поблёскивали лужи, покрытые лесным мусором, принесённым сюда потоками воды. В лужах плавали хвоинки, листики, куски коры, похожие на заплатки, кедровые скорлупки, паутинки, сучки самых причудливых и неожиданных форм, в виде маленьких человечков, змеек с поднятыми головками, игрушечных домиков. Густотерпкий настой запахов, стоявший тут в знойные дни, улетучился, и сейчас в лесу разливались и благоухали топкие, щекочущие ноздри ароматы смолы.

Для Максима летом на природе не было другого, более увлекательного занятия, чем собирание грибов. Он шёл медленно-медленно, присматриваясь к земле, покрытой травой, слоем рыжей хвои, прошлогодним жухлым листом кустарников. Острый взгляд схватывал каждую пядь пространства. В одной руке Максим держал сплетённую из гибкого краснотала корзину, в другой – тонкий длинный прут. Вдруг его глаза останавливались на коричневом или нежно-жёлтом пятнышке, мелькнувшем сквозь зелень травы. Осторожно разгребая прутиком стебли и листья земляники, вязеля, пырея, метлицы, Максим убеждался, точно ли он наткнулся на гриб. Если ошибки не было, он опускался на колени, осматривал гриб и, если тот оказывался молодым, нечервивым, срезал его под самый корень узким острым ножом. Ощущение, которое возникало у Максима, когда он брал гриб в руки, было ни с чем не сравнимо. Пожалуй, только ребёнок, которому вдруг свалилось счастье завладеть какой-то необыкновенно интересной игрушкой, поразившей его, испытывал такую же полноту удовольствия, которую испытывал Максим. Ему приятно было разгребать траву, скрывавшую гриб, приятно смотреть на него, ощупывать его рукой, приятно было взять гриб на ладонь, почувствовать кожей его холодок, а потом не спеша положить его в корзинку в рядок с другими грибами.

Случались порой ошибки, но они всегда были забавными и неожиданными. Иногда вместо гриба Максим поднимал из травы гальку такой диковинной расцветки, что она могла сойти и за гриб, и за осенний берёзовый лист, и даже за утиное яичко. Такой камешек Максим прятал в карман, чтоб потом дома вытащить его и ещё раз подивиться причудам природы. Бывали случаи просто потешные. Как-то раз Максим принял за гриб обыкновенный сосновый сучок. Прикоснувшись к нему ножом, он понял свою ошибку, но ещё долго сидел, любуясь находкой. В конце концов Максим поднял сучок и был удивлён, что в нём ничего не было похожего на гриб. Максим крутил в руках сучок, стараясь уяснить, чем же всё-таки он мог обмануть его.

Особенное удовольствие доставляли Максиму запахи леса грибной поры. Временами воздух в лесу был таким густым и сытным, что, казалось, его можно было резать кусками и складывать в штабеля про запас, для зимы.

Максим прежде очень любил ходить по грибы вместе с Анастасией Фёдоровной. По обыкновению, они вспоминали юность или пели старинные русские романсы. Правда, нетерпеливый характер Анастасии Фёдоровны часто брал своё. Как только они замолкали, она исчезала и возвращалась с переполненной корзиной.

– Ого, сколько ты набрала, Настенька! – удивлялся Максим и, оправдывая свою медлительность, говорил: – А ведь я собираю только первый сорт!

Она смеялась, шутливо журила его:

– Ну, ну, первый сорт! Руки и глаза у тебя второй сорт! Проворства у тебя нет!

– Уж это верно! В старое время меня ни один хозяин не взял бы в работники.

– Наговариваешь на себя! Ты порой бываешь быстрый, как огонь! А тут «на грибах» словно цепенеешь.

Максим замолкал. И в самом деле, оказавшись «на грибах», он менялся. Если у Анастасии Фёдоровны вид грибов пробуждал азарт, то в душу Максима он вселял какое-то необычное умиротворение и успокоенность. У него пропадало всякое желание куда-то спешить и по поводу чего-то волноваться. Может быть, поэтому после похода по грибы он физически чувствовал себя обновлённым. Вероятно, в природе не существовало другого занятия, за которым так хорошо отдыхали бы нервы, мускулы, мозг. Безделье его утомляло. А тут, «на грибах», вроде и дело-то было пустяковое, а всё-таки оно увлекало, и порой так сильно, что забывалось время.

Так было и сегодня. Максим без устали шёл всё дальше и дальше, не замечая, что сосновый лес с каждым шагом редеет, забитый осинником и мелким кустарником. Грибы попадались реже. Следовало бы давно уже вернуться, но Максима словно несло течением.

Круглая большая корзина до самых краёв была наполнена маслятами. Грибы были сложены один к другому. Природа покрыла их каким-то клейким веществом, и вид их не мог бы оставить равнодушным ни одного человека. Они лежали, как живые существа, готовые в любую минуту встрепенуться.

Не меняя направления, Максим прошёл ещё с километр и остановился на маленькой поляне. Под ногами у него на траве валялся небрежно свёрнутый светло-синий плед, а в трёх шагах от пледа лежала круглая, покрытая лаком трость. «Чьи же это вещи?» – подумал Максим, недоумённо оглядывая полянку и присматриваясь к малорослому лесу, окружающему её со всех сторон.

– Удивительно! – произнёс вслух Максим и поднял палку, а потом плед.

«Кто-нибудь из грибников бродил тут и потерял, – решил он и усмехнулся в душе. – Видно, не один я забываю на грибах обо всём на свете».

Он пошёл дальше, то и дело посматривая по сторонам и надеясь встретить хозяина этих вещей. Но поляна кончилась, лес опять стал гуще, впереди заблестела полоска речки, а никто не встречался. Максим хотел уже повернуть назад, как вдруг увидел под черёмуховым кустом незнакомого человека. Он был в белом парусиновом костюме, в широкополой соломенной шляпе, в пенсне; его морщинистые щёки прикрывали седые взлохмаченные баки. Человек сидел перед мольбертом и, то и дело взглядывая на прибрежные кусты, торопливо тыкал кистью в холст.

– Простите, пожалуйста, не ваши ли вещи я подобрал? – приближаясь к художнику, спросил Максим.

Человек так был увлечён работой, что даже вздрогнул от неожиданности. Он быстро поднялся с походного складного стула и, заслоняя ладонью глаза от лучей солнца, пробивавшихся сквозь листву, в упор посмотрел на Максима.

– Покорно благодарю. Я считал их безвозвратно потерянными.

Максим подошёл к художнику и подал ему плед и палку. Тот принял их, но тотчас же бросил в траву, под куст.

– Ай, какая прелесть у вас! – сказал он и уставился своими близорукими глазами на грибы в корзине.

– Набрал в сосновом лесу, – встряхивая корзину, сказал Максим, чувствуя неудобство за то, что отвлёк художника от холста, и собираясь поскорее оставить его в одиночестве.

Но тот словно угадал, что было на душе у Максима.

– Не спешите, пожалуйста, – просяще сказал художник и присел, чтобы лучше рассмотреть грибы.

«Быть может, натюрморт с грибами решил написать», – подумал Максим и чуть приподнял корзину.

– Как на подбор, один к одному! – снова начал восхищаться художник. – Вы не простой сборщик грибов, а талант в своём роде. И сколько же времени вы затратили, молодой человек, на эту корзину?

«Молодой человек? Неужели он не видит, что я уже далеко не молодой? Или это только сравнительно с ним?» – пронеслось в уме Максима.

– Сколько времени? Брожу с утра. Как говорят хозяйственники: работа малорентабельная, – засмеялся Максим.

Засмеялся и художник, подёргивая себя за пышные баки.

– В старину-то не зря говорили: охота пуще неволи. Это останется истиной для всех поколений.

Максим понял, что художник, по-видимому, за день натосковался без людей и рад этой встрече с незнакомым человеком.

– А вы что же… на этюдах здесь? – спросил Максим, присматриваясь к старику и думая: «Видимо, художник из приезжих. Высокоярских я всех как будто знаю».

– Как вам сказать, – замялся художник. – Есть старинная русская пословица: «Каждый по-своему с ума сходит». Я с юности слыву чудаком оттого, что имею вот эту слабость, – он потряс в воздухе кистью. – Но эта страсть, знаете, безобидная. Кроме меня, от неё никто не страдает. Ещё вот только вышка дома. Она забита холстом и картоном…

– Ну, зачем же на вышку?! У нас в городе есть выставочный зал! – воскликнул Максим, про себя подумав: «Художник в припадке самокритики».

Но тот словно не слышал его слов.

– Среди моих сверстников есть люди со всякими странностями. Одни пристрастился к рюмке, другой… – художник засмеялся, давясь словами и откашливаясь: – Другой неравнодушен к кошкам… Нет, знаете, увольте от такого занятия… И отчего всё это?.. От одиночества!

– Вы что же, совершенно одиноки? – спросил Максим, когда художник умолк.

Старик не сразу ответил, присматриваясь к Максиму и про себя взвешивая, доступен ли ему такой сложный разговор.

– Формально – нет, фактически – да, – наконец сказал он, по-видимому решив, что с Максимом можно говорить откровенно.

Максим вопросительно взглянул на художника, ожидая, что он расскажет о себе. Но тот замолчал, и у него был такой вид, что казалось, к начатому разговору он уже не возвратится.

– Если вы не торопитесь, – тихо и как-то особенно проникновенно сказал художник, – то я вам расскажу… то ли быль, то ли притчу.

– Пожалуйста, – ответил Максим.

– В таком случае присядем, – предложил художник и, разостлав на колоде свой плед, только что подобранный Максимом в лесу, первый сел на него.

Максим примостился на краешке, намереваясь за разговором покурить.

– Так вот. Жили-были на белом свете три друга, и каждый мечтал о своём счастье. Но счастье представлялось им по-разному. Первый думал, что счастье – это богатство, второму счастьем казался талант, а третий считал, что счастье – семья… Долго ли, коротко ли, но все они достигли своего счастья. Однако у всего есть конец, есть конец и у человеческой жизни. Перед смертным часом собрались друзья, чтобы подвести итоги. Первый сказал: «Богатым я был, а счастья не испытал. Умираю скрягой и человеконенавистником». Второй сказал: «Талантливым я был, а счастья не испытал. Ухожу из жизни истёрзанный одиночеством». Третий сказал: «А я познал, что такое счастье. Ухожу обласканный близкими и оставляю земле самое ценное – новых людей».

Художник взглянул из-под стёкол пенсне на Максима и засмеялся, хотя ему было совсем невесело.

– Вот как бывает!

– Бывает! В притче много смысла, – сказал Максим, раздумывая, к какому роду счастья относит он своё собственное.

– Но случается и так: человек обеспечен, талантлив, имеет семью, а настоящее счастье его идёт где-то рядом. – Старик произнёс эти слова глухо, угрюмым тоном, и Максим понял, что всё это он сказал о самом себе.

– Случается и так. Всяко случается, – поспешил согласиться Максим.

– Пора домой. Я могу подвезти вас до города. Не хотите? – спросил старик.

– Если вас это не обременит, то я с огромным удовольствием. У меня уже ноги гудят.

– Ноги гудят? Никогда не слышал такого выражения, – складывая кисти и краски в ящичек, удивился художник.

– Что вы! Это очень ходовая фраза, и не только у охотников.