Соль земли

1

Заболотная тайга – это непроходимые тёмные леса, глубокие лога, взрытые весенними потоками, ребристые бугры с голыми плешинами, возникшими после гроз-лесоломов, бездонные озёра, вечно затянутые паутиной, затхлые болота, покрытые кочкарником, сивым мхом, вонючим багульником-клоподавом, и ручьи, бессчётные ручьи, то прозрачные и звонкие, как хрустальное стекло, то чёрно-бурые, как дёготь, и угрюмые, совершенно безмолвные в своей немоте.

Случается часто так: над Улуюльем светит солнце, сияет голубое небо, а Заболотная тайга курится испариной, хмурится клубами тумана, заунывно шумит без ветра, поскрипывает, постукивает сушняком.

Краюхин шёл не спеша, посматривал по сторонам, насколько это было возможно в зарослях кедрача, ельника, черемушника, осинника, черносмородинника. Временами он останавливался, прислушивался: «Э, чёрт её возьми, эту Заболотную тайгу! Неуютно, неприветливо и в любой миг на медведя можно наскочить!» Стараясь хоть как-нибудь спастись от надоедливых и липких комаров, заполнивших весь воздух, то и дело впивавшихся в самые чувствительные места шеи и лица, Краюхин беспрестанно курил.

«У тайги, как у города, есть свои проспекты и закоулки. Тунгусский холм – это Дворцовая площадь, Синеозёрская тайга – Невский проспект, а Заболотная тайга – старая Нахаловка», – рассуждал он сам с собой. Он припомнил, что о Заболотной тайге сказал старый Марей: «Если, Алёша, черти и лешие есть, они все там водятся».

Краюхин любил большие переходы по тайге, особенно по местам, мало знакомым ему. Во время ходьбы хорошо думалось. То, что не успевал Краюхин обдумать дома, он часто додумывал в пути. Именно в эти часы он мысленно вёл полемику с противниками своих взглядов, строил новые догадки, мечтал о широком развёртывании капитальных изысканий по всему Улуюльскому краю.

Сейчас, присматриваясь к сумрачным краскам Заболотной тайги, он вспоминал всё, что хранилось в его записях об этой части Улуюлья.

Прежде всего он подумал о карте отца. На ней Заболотная тайга была заштрихована прямыми чёрточками. В двух местах на этой части карты отец оставил прямоугольники, слегка затушеванные красным карандашом. Краюхин был убеждён, что пометки отца относились к периоду гражданской войны. Партизан здесь не было. Самой крайней точкой их пребывания в тайге был улуюльский староверческий скит, а это от Заболотной тайги самое меньшее двадцать километров.

Что же в таком случае обозначил отец своими пометками?

Думал Краюхин и над рассказами охотников, записанными им в разное время, об ошибках компаса, которые случались в Заболотной тайге.

Марей Гордеич подтвердил всё это без колебаний:

– В Заболотной тайге, Алёша, магнитные земли близко. Там на компас надежда плохая. Уведёт куда не надо. Я один раз и сам испытал это: три дня мы кружили с братией на одном и том же месте…

Дорого бы дал Краюхин за то, чтобы попасть в подобные обстоятельства. Правда, проверить точность компаса в Заболотной тайге было не просто. Карта Улуюльского края не отличалась большой точностью. В таком деле могли бы пригодиться геодезические приборы, но их Краюхин не имел. Вся надежда была на самого себя: надо было обшарить всю Заболотную тайгу руками, глазами и поставить показания компаса под проверку.

Краюхин понимал, что ему предстоит тяжёлая и длительная работа, но это нисколько не пугало его. И понятно почему: никакое другое желание не владело им в эти дни с такой силой, как желание познать Улуюлье, приблизиться к разгадке его захороненных сокровищ.

Стан заболотной группы Улуюльской экспедиции находился на Кривой речке, впадавшей в Таёжную вблизи западной лесосеки леспромхоза «Горный». Речка Кривая в истоке брала свои воды из Голубичного болота и катила их по руслу, которое на каждом километре выписывало то восьмёрки, то фигуры, похожие на витиеватые буквицы из старославянского алфавита.

Краюхин вышел к стану довольно точно. Он нашёл устье речки Кривой, а тут ему помог утренний ветерок, тянувший пахучий дым костра по узкой горловине, стиснутой крутыми обнажёнными ярами. Краюхин пошёл, ориентируясь на запах дыма, вверх по течению Кривой.